Вода намочила тонкую ткань рубашки, которая прилипла к телу, показывая все его изгибы. И то, что мы узрели, было весьма внушительным.
— Чертовщина! — кричит Берюрье. — Мужик! Надо согласиться, что в этой истории достаточно мистификаций и переодеваний.
Да, Лора оказалась не женщиной, а мужчиной, и не таким, как Элеонора, а самым настоящим. Его член — аппарат настоящего мужчины в расцвете лет. Он свеж и силен, с рыжей растительностью на груди и вокруг полового органа.
— Ну, так, милая барышня, — начинаю я — Ты что, нашла ЭТО в комоде своего дедушки, или заняла у приятеля?
Лора не отвечает.
Пинок Александра Бенуа придает ей силы и возвращает голос.
— Я все вам скажу”
— Так говори.
— Это каприз Вавы.
— Насчет чего?
— Привезти меня сюда. Но поскольку мужчинам запрещено здесь бывать…
Я сдираю с него парик. Он почти лыс. Увы, у него скверная мордашка блудливого ангелочка или преждевременно ощипанной индюшки. Он снова глядит на свои руки.
— А кто мне сделал это?
— Думай сам.
— Я не ранен? — спрашивает красавец, осматривая себя.
— Мне условно кажется, что это — отсюда, — говорю я, срывая простыню, заменяющую для Валерии Бордо саван.
Человек оборачивается и все видит. Он зеленеет, как трава на весеннем пастбище, затем белеет, как то же пастбище после снегопада.
— Она умерла?
— Более чем.
— Ее убили?
— Видимо, если только не сама отпилила себе голову по неизвестной причине.
Тогда он, наконец, понимает наше к нему отношение. Он садится, держа руки на отлете и явно пугаясь крови, которой они измазаны.
— Это не я! Не я! Клянусь вам, не я!!!
Ударом в грудь (я практикуюсь в этом виде спорта) заставляю его успокоиться и замолчать.
— А кто тебя обвиняет, дырявая голова?
— Так вы не считаете, что это сделал я?
— А кто вы? Я ничего не считаю, я ищу.
— А кто вы?
— Комиссар Сан-Антонио, к вашим услугам. А теперь выкладывай все, что знаешь.
— Да, да, я все скажу. Что вы хотите знать?
— Как можно больше, парень! Все! Кто ты, чтобы начать с азов, потом о твоей связи с бедняжкой Вавой, и все остальное. Особенно остальное, понял?
— Клянусь, это сделал не я! Вава. Какой ужас! Закройте ее, месье, я не могу этого видеть. Да, да, я скажу все, но закройте ее, или я сойду с ума. У меня было к ней большое влечений. Мы знакомы уже больше года. Ну, разумеется, и все остальной. Мы бросались друг к другу, как тигры. Она была необыкновенной женщиной — у нее были такие гигантские потребности, ей всегда было мало. Меня зовут Песон [2], Роберт Песон, 25 лет. Я мебельщик-обойщик в Пуасси, я никогда не делал ничего плохого, можете справиться. Живу в Булони, авеню Жорж Марше, 118, около почтового отделения, вместе с матерью. Она нянчит нескольких ребятишек, чтобы заработать на жизнь. Она слабенькая, моя старушка, но очень мужественная.
Я позволяю ему выговориться о своем доме и своей мамаше. Сейчас это ему очень нужно.
— Она воспитывала меня одна. Отец убежал с соседкой, когда я был еще в пеленках. Я никогда ее не огорчу. Верьте мне, месье.
— Я тебе верю.
Он поднимает ко мне свое лицо большого мальчика — упрямого, но не злого. Машинально я бормочу.
— Ты рано облысел. С чего бы это?
— Три года назад у меня был тиф, после чего выпали волосы, будто иголки с артишоков, да так и не выросли.
— Как ты познакомился с мадам Бордо?
— Случайно. На улице. Я возвращался вечером на мотоцикле через Марли. У нее случилась авария возле Сены. Ну, мы и познакомились.
“Сена, мамаша, Париж”. Что-то роднит меня с этим парнем, развязным, неуживчивым бродягой и шалуном.
Я мог стать таким же, если бы родился в более скромной обстановке, чем моя.
— Вы не разрешите мне помыть руки? Я больше не могу…
— Иди.
Он направляется к цинковому умывальнику. Его лицо свела судорога переживания.
— Как это могло случиться с моими руками?
Вместо ответа я пожимаю плечами.
Берюрье не увлекла вся эта история, и он уснул в полотняном кресле, сложив руки на объемистом животе. Он храпит со свистом через нос, с рокотом через рот, и это напоминает разгрузку машины с щебенкой.
— Значит, ты помог Валерии в аварии?
— Не совсем, потому что я не силен в этом. Я просто сходил к ближайшему гаражу и прислал оттуда буксир, а Валерии предложил свой мотоцикл. Она согласилась. Ей даже было забавно.
— И вот тогда.
Он пожимает плечами.
— Я привез ее домой. Там никого не было: муж ее снимался где-то в провинции, а у прислуги был выходной день. Я далее не предполагал тогда, кто она такая! Уже когда вошел в дом и увидел фото Кристиана Бордо, она назвала мне свое имя. Она угостила меня виски, потом еще. Я не привык к спиртному, и голова у меня закружилась Я начал с ней заигрывать, и она оказалась не против, даже наоборот.
— Вы были любовниками?
Он как будто немного краснеет — это слово для него является табу.
— Вы часто встречались?
— Почти каждый день.
— Где?
— В маленьких гостиницах.
— Платила она?
— Разумеется. Я же не богач, да и она настаивала на этом.
— Ты водил ее на танцы?
— Бывало, — он на мгновение задумывается. — Видите ли, она скучала, дела у нее с мужем не ладились. Ей хотелось развлечься. Она любила, что попроще. Мы ходили на ярмарку в Трон или в Лож, иногда — в лес Сен-Жермен. Если она приглашала в ресторан, то это было бистро, где подают селедку, картошку с постным маслом, лапшу и другие “деликатесы”.
Слушая его, я начинаю лучше представлять Валерию — заброшенную мужем женщину, которая ненавидела свою золотую клетку. Забавлять, возить ее по забегаловкам, услаждать в постели — вот, что ей нужно было для счастья.
— Так вы и жили целый год?
— Даже дольше.
— Значит, это была настоящая любовь?
— Сам не знаю.
Этот ответ меня расстраивает.
Он принадлежал к среде, где мало говорят о любви и страсти. Просто — “влечение”. У него было большое влечение к мадам Бордо, а она его обожала, в этом нет сомнения.
— Она рассказывала тебе о своем муже?
— Редко.
— А если это случалось, то что она говорила?
Он качает головой.
— Ну, что он был немного педе… что он давно ее не любит. Они не были супругами уже несколько лет.
Храп Берюрье становится откровенно нахальным. Я набираю стакан воды и плещу ему в физиономию. Толстяк вздрагивает, просыпается и испуганно озирается по сторонам.
— Шлюпки! Все по шлюпкам! — кричит он, но тут к нему возвращается сознание. — Мне приснилось, будто наше судно тонет, — его взгляд натыкается на Роберта Песона, и он спрашивает. — Этот мек сказал что-нибудь толковое?
— Послушай сам.
— Я моту курить? — спрашивает Песон.
Глазами указываю ему на пачку сигарет на комоде.
— А в последнее время отношения между вами не изменились? — спрашиваю его.
— Нет, а почему бы?
— Она не была чем-нибудь недовольна?
— Нет, ее заботило путешествие. Ей очень не хотелось со мной разлучаться, но поездка была предусмотрена давно.
— Ну и как же?
— Она уехала восемь дней тому назад. Попрощалась и уехала. Я был вне себя. Вы уже знаете, что мы каждый день встречались. И вдруг на следующее утро, выходя из дома, я натыкаюсь на Валерию, которая ждала меня за рулем машины! Мы бросились в объятия друг к другу — видит Бог, как мы были счастливы!” Я даже на работу не пошел. Оказывается, она вышла из самолета при первой же возможности и прилетела обратно. Она придумала переодеть меня девицей и забрать с собой. Я не соглашался, но она так просила и настаивала, что я, скрепя сердце, согласился. Мне особенно понравилось путешествовать на самолете, до этого я никогда не летал.
— А бумаги?
— Я взял документы своей замужней сестры. Она пользуется ими только для голосования.
— А те дай, что вы были в Париже, где она жила?
— Валерия? В гостинице.
— В какой?
— “Людовик IX” на улице Сен-Луи.
— Вы уехали позавчера?
— Да. Это было непросто, особенно, в туфлях на каблуках. Впрочем, ведь вы тоже…
— Будь вежлив и благоразумен, с нами не равняйся, — предупредил его Берю.
— Почему? Вы педики?
Пятерня Берю, опустившаяся на физиономию Песона, прерывает его жалкие потуги на остроумие. Щека парня на глазах вспухает, словно парус на ветру.
— Я же тебе говорил, неряха! Будь вежлив и благоразумен! — строго заявляет Берю. — По характеру работы нам приходится переодеваться, чтобы нас никто не заподозрил.
Песон не возражает. Со слезами на глазах он растирает щеку.
Я продолжаю:
— Вчера вечером, когда вы ложились спать, кто-нибудь сюда заходил?
— Нет.
— Вы что-нибудь пили?
— Скотч. Это фантазия Вавы. Пила она мало, но перед сном — обязательно.
— Из этой бутылки? — я указываю на столик у кровати.
— Да.
Я поднимаю бутылку и нюхаю. Затем выливаю капельку на ладонь и осторожно ее слизываю. — Ну, как? — нервничает Берю.
— Жалко, что нет Матье. Но все равно, какой-то посторонний привкус есть. Спрячь бутылку, анализ произведем потом.
