Подрагивающим пальцем она указывает на член Берю, предательски торчащий из-под тонкой рубашки — мой боров забыл надеть трусики у того камня.
Вследствие невозможности утверждать обратное, признаю, что это — мужчина. Тогда мамзель хватает меня между ног и обнаруживает то же самое.
— И вы — тоже? — вздыхает она. Мне приходится согласиться.
Она, не церемонясь, выливает из своего прелестного ротика грязный поток ругательств. Она так изощряется, что я, человек не совсем выдержанный, перехожу в наступление.
Начинаю осаду.
В конце-то концов, почему моя сексуальная жизнь должна зачахнуть из-за того, что несчастную Валерию обезглавили! У меня весьма требовательные половые железы, железы настоящего мужчины! Им нужна свобода и возможность действовать. Поэтому я отпускаю удила и даю им волю. Пусть поступают, как хотят…
Я выигрываю осаду без всяких хлопот, с первого приступа, без предварительной подготовки почвы. Стоя передо мной, эта злючка в один миг распахивает коленки и сама нанизывает себя на мой “вертел”. Мне остается только подбадривать ее и слегка придерживать, когда она слишком увлекается. Довольно легкая, она с таким азартом намыливает моего “замарашку” своей “губкой”, что я едва удерживаю равновесие. В конце концов, я опускаю ее на постель, и сам продолжаю наш удачный дивертисмент. Антония — прекрасная партнерша, и фигурка у нее, как у богини”.
Узрев все это, Берюрьерша решает, что теперь можно снова стать Берюрье и освободиться от женского реквизита.
Он остается нагишом, покрытый только черной шерстью. Его “мортира” угрожающе целится в туземочку.
— Я побалуюсь с этой чернушкой, — заявляет Берю. — Уверен, что после меня никому и не придет в голову мысль — назвать ее “мадемуазель”.
Певица жалобно пищит, когда Берю хватает ее своими лапами. Недолгое сопротивление, и толстяк кладет ее на пол, наваливается сверху и, не обращая внимания на слабое хныканье, вгоняет в темнокожее тело свое гигантское “орудие”. Девушка тотчас затихает, только широко раскрытые глаза говорят о переживаемом ею потрясении. Да, “чудо” таких размеров, как у Берюрье, видимо, отродясь не видели в этих водах!
Тут Антония вновь требует моего внимания, и я переключаюсь на нее.
В общем, скажу лишь, что мы прикладываем огромное старание и всячески пытаемся утолить их желания: и спереди, и сзади, и снизу, и сверху. Мы оставляем их только тогда, когда переполняем их блаженством до такой степени, что они не способны уже выражать нам свою признательность. Темнокожая певичка долго не хочет выпускать член Берюрье из объятий своего юного лона, а потом — из нежных рук.
Наконец, мы отправляем их в столовую и приказываем не выходить из нее без нашего разрешения. Наказываем также не выпускать из нее и тех, кого мы туда пришлем. Расследование надо продолжать.
Что мы и делаем. Мы будим одних, разъединяем других, просим, высмеиваем, приказываем. Работаем быстро, страстно, как пахарь, которому дорог каждый погожий день.
Все они больше заинтригованы, чем рассержены. Потом мы отправляем их в столовую. Там эти дамы включают проигрыватель и устраивают танцы. Да… Кто-то обезглавил женщину, а остальные, голые и полуголые, танцуют и веселятся. Каждая обследована очень тщательно, и клянусь, не без удовольствия.
В конце концов, приходится признаться, что ничего не обнаружено — ни единой капли крови.
— Ну, что же, значит, Валерию убила ее подружка, или убийца пробрался сюда каким-то неизвестным образом с соседних островов, — заявляет Берю.
Ну и ну!..
— Эй, мек, посмотри-ка, какой мастодонт! — говорит Берю.
То, на что он указывает, — следы на песке. Они хорошо различимы в лунном свете — луна помогает нам, как только может.
Следы были разными, хотя шли они параллельно — две ниточки глубоких ямок в мягком песке. Одни — нормального размера, другие — просто гигантские.
Следы приводят нас прямо к морю, к маленькой бухточке.
Берю — настоящая ищейка. Он чуть ли не на четвереньках лазает по песку, оглядывая и обнюхивая все, что нам попадается по пути. Его плечи опущены, задок высоко приподнят, пижамная куртка развевается на ветру.
Добравшись до конца цепочки, он кричит:
— Смотри, вот отсюда они и отчалили!
Действительно, следы от киля и винта лодки налицо — они рельефно врезались в песок. Шаги обрываются именно здесь.
— Было бы легче подойти и пришвартоваться к причалу, — отмечаю я.
— Конечно, но здесь удобное место. Лагерь — позади, да еще эта роща. А причал — на самом видном месте. И похоже, это место они знали заранее!
— Значит, смерть пришла извне, — подтверждаю я. Пока все смахивает на дешевые бульварные романчики.
— Да, мне так кажется. То, что девчонка могла убить Валерию, маловероятно.
Я охотно с ним соглашаюсь, потому что и впрямь это чудовищно.
— Надо поставить в известность этих дамочек, — вздыхает Берю. — Готовь соли и брома. Когда они узнают, что произошло, поднимется такой визг… Да и обмороков не избежать.
— А пока выпустим ракеты. Ночью они виднее. — И кто их заметит? Все уже давно спят.
— В портах всегда есть дежурные, не говоря о вахтенных на судах, которых на рейде видимо-невидимо.
Вопреки прогнозу моего Монумента, все прошло лучше, чем мы ожидали. Конечно, глупышки испугались, вскрикивали от любого шороха и боялись собственной тени.
Но то, что здесь, на острове есть мужчины, которые взвалили на себя ответственность за все, их успокоило.
Сан-Антонио — известный, общепризнанный феминист, но нет и большего объективиста. Можно быть мудрым судьей, нотариусом, пожарником и даже министром, но нельзя по желанию стать чемпионом мира по боксу, сапером, вампиром из Дюссельдорфа, и тем более — талантливым, с острым нюхом детективом Сан-Антонио. Такое с неба не падает. С этим нужно согласиться и знать, что это — так, а не иначе.
Как ни странно, но узнав в нас мужчин, храбрые робинзонки обрели утерянное было мужество. Они нашли в нашем лице защиту и опору, они спрятались за наш признанный авторитет.
Итак, после утешительных мероприятий, мы приступаем к серии последовательных операций. Накрываем несчастную Валерию простыней, чтобы страшное зрелище не смущало нас. Затем, вместе с мадемуазель Антонией мы запускаем ракеты в направлении Южного Креста.
Четыре красные ракеты, с интервалом в три минуты. Они высоко взвиваются в черное бархатное небо, усыпанное звездами, и взрываются, осыпая дождем искр ласковые воды лагуны. После этого мы возвращаемся в домик Валерии, подходим к кровати Большой Лоры — так зовут ее подружку, и начинаем ее будить.
Мы трясем ее, льем на голову воду, щекочем, но все тщетно. И только после часа энергичных усилий она начинает, наконец, приходить в себя.
Когда Лора глядит на нас, ее тупой взгляд подтверждает первое впечатление, полученное ранее. Она зевает и со стоном втягивает воздух.
— Ну, полегчало, курочка? — спрашивает ее Берю, с явно недобрым намерением глядя на лежащую женщину.
Она что-то бормочет и затихает, снова прикрыв глаза. Очевидно, она получила такую дозу, которая оказалась сильнее колдовства феи Карабас из оперы “Спящая Красавица”.
Девица слегка качает головой, которую приподнять не в силах.
Ее губы шевелятся, она пытается что-то сказать, но изо рта вылетают несвязанные между собой звуки.
— Говори громче, кукла! — приказывает Берю. Она сама хочет, но не может этого сделать. Ничего не остается, как приблизить свои уши ко рту говорящей. Мы даже не дышим.
— Что вы сказали, дорогая?
Еле слышимый голос шепчет.
— Что со мной?
— Небольшая порция снотворного, дурашка. Ты сама выпила, или тебе помогли?
— Не знаю…
— А ты видела свои лапки, зайка?
Лора глядит на свои руки. У нее тут же появляются силы, и она подскакивает на постели.
— Кровь! — кричит она вполне вразумительно. Она задирает вверх свои довольно большие руки, дрожит и теряет сознание”
— Слабая натура, — комментирует Берю. Мы снова приводам ее в себя. Берю находит на туалетном столике одеколон, и мы натираем ей виски.
— Мокрая курица! — решает Берю. — Черепаха! А еще притащилась на остров свободных женщин! Завоевывать свободу? Зачем? Они и так уже забрали все в свои руки, даже наши должности. Командуют направо и налево. Что у нас осталось? Только мужская гордость, — он ласково поглаживает низ своего живота, — Но тут, чтобы кричать: мы — феминистки! Они пользуются всякой резиной и пластиком. Давай-ка, я живо приведу в чувство эту птичку!
Он берет графин с водой и подносит его к “тусарику” девицы. Душ на низ живота заставляет ее открыть глаза.
— Ладно, хватит истерики! Приходи в себя и не распускай нюни. Нам надо поговорить серьезно.
Я резко отстраняю Берю, потому что меня кое-что заинтересовало.
— Что с тобой? — спрашивает мой помощник. Я показываю ему на место, где бедра Лоры соединяются вместе.
