Славненькая Аглая направляется ко мне. Я защищаюсь, как дьявол, но она настойчива. Я не могу ей уступать, так как в подобной игре она в миг обнаружит гуттаперчевость моей груди. Чтобы отвлечься, начинаю думать о разных грустных вещах: об ужасной смерти незадачливого Людовика XVI, о поражении сборной Франции по футболу, о картинах Габриэля Делаки (недоступных моему пониманию) и т. п., но это мало помогает. Человеческая природа не в силах противиться воздуху, напоенному вожделением, сладострастием. Всюду слышатся томные вздохи. Мой “стержень” дрожит от нетерпения, на него могут свободно сесть несколько местных попугайчиков.
Поэтому я не даю Аглае возможности напасть на меня, мои руки сами переходят в атаку. Ну, положим, я не новичок в этом деле, так что все делаю по правилам. Ей это, видимо, нравится, потому что вскоре ее вздохи переходят в вопли.
А кругом все стонет от страсти. Над нашими головами, включившись в общее веселье, трепыхаются в пальмовых кронах пичуги. Завораживающая укулеле продолжает вливать огонь в нашу разгоряченную кровь. Это невообразимо! Как хороша природа! Как она добра вдали от цивилизации, связывающей нас по рукам и ногам! Вновь вернуться в ад условных приличий? Нет, эта дамочка с потрясающими грудями будет против.
Извиваясь на песке, Аглая срывает с себя легкую накидку. Славная девочка, она, видимо, хочет и мне доставить удовольствие, потому что беспрерывно тискает мои груди, пытается залезть мне под юбку. Я, как лев, отражаю ее поползновения и сам перехожу в атаку на ее прекрасное тело. Ах, как упоительны ее бедра, как ароматны и упруги ее нежные груди с бледно-розовыми сосками, которые я не выпускаю изо рта, как тонка ее гибкая талия, которую я боюсь трогать, ибо могу обхватить ее ладонями. И когда она снова начинает дрожать в приступе сладострастия, я, уже не думая о последствиях, поднимаю юбку и вытаскиваю своего “озорника”.
А черная девочка продолжает петь свои мелодии любви, все громче и громче призывает к слиянию.
И когда Аглая в муке желания запрокидывает голову, я рывком раздвигаю ее колени и пускаю в ход “шалунишку”. Правда, тут выходит небольшая заминка. На партнерше оказываются одетыми трусики телесного цвета, плотно прилегающие к ее ягодицам, которые я в горячке не сразу замечаю, и поэтому несколько раз “вхолостую” прохожусь своим “инструментом” по ее выпуклому животу. Но тут она быстро приходит мне на помощь и, не говоря ни слова, стягивает трусики. Я едва успеваю отклониться от ее руки, которая определенно намеревается ухватить “проказника”.
Крепко схватив ее за руки, я опять наваливаюсь на нее и повторно осуществляю погружение в ее изумительную “лагуну”. На этот раз — удачно. Ах, как она начинает стонать, когда “драчун” мой до упора входит в ее напрягшееся тело! Это еще больше раззадоривает меня, и я со всем своим немалым пылом начинаю трудиться над упоительным телом волшебницы Аглаи. Какое вместилище! Какой азарт! Мне кажется, что такого удовлетворения я не получал еще ни разу в жизни. Малютка дарит мне сказочное наслаждение, лежа на песке кораллового острова.
Когда мы затихаем, Аглая спрашивает.
— Дорогая, ты доставила мне наслаждение, с которым не сравнится ни один мужчина с натуральным членом! Где ты достала такую прелесть?
Еще не отдышавшись, я простодушно отвечаю:
— Во Франции. Досталась по наследству.
И все-таки, я приехал на этот остров не для этого. Читать интересно, но все имеет границы.
Я рассказываю все это, чтобы передать атмосферу всеобщей радости и вечного пира, созданной на затерянном в океане островке для кучки пресыщенных и до крайности развращенных самок. Полагаю, что все они были женами маломощных дельцов. Мне, Сан-Антонио, такие дела — пустяк, как сигарету выкурить. Поэтому, если я и пишу об этом, то только для того, чтобы подготовить тебя, читатель, к тому, что произойдет потом.
Когда я не понимаю смысл какого-то деяния, у меня начинается сердцебиение, и я говорю себе: “Ты, парень, находишься в инкубационном периоде. Погоди немного, и начнутся интереснейшие вещи”.
И вскоре…
Мадам Берюрье так сильно кашляет, что просто удивительно, как это у нее до сих пор не оторвались легкие. Я стучу ей по спине. Но это вызывает новый приступ кашля. Глаза вылезают из орбит, на губах выступает пена.
— Что с тобой, моя нежная Аделина? — спрашиваю я. Между двумя приступами кашля, доходящего до икоты, моя крошка заявляет, что у нее в горле засел еж, а может быть, кошка — в доказательство она снимает с языка пучок белокурых волос.
— Эта проклятая Юдифь. Настоящий вулкан в момент извержения! Она так терлась своей промежностью о мое лицо, что боюсь, если будет продолжаться в том же духе, то в скором времени облысеет. Говорит, что это с ней — от перемены климата. С моей Бертой как-то раз случилось то же самое на курорте. Тогда я тоже кашлял, как простудившийся пес. Ведь у меня передние зубы — искусственные, к ним налипает все, что угодно. Когда эта дамочка заставила меня вылизывать свои прелести, я уже знал, чем это кончится. Видит Бог, я выплюнул после этого целую копну волос! Мне вспоминается мой дядюшка, который, чтобы не глотать рыбьих костей, перед обедом надевал очка. Но я-то не мог одеть свои, чтобы спастись от волос сестрицы, черт возьми!
Он продолжает кашлять и плеваться. Юдифь так расстроена, что приносит бутылку шампанского, которую он тут же высасывает из горлышка, после чего вновь принимается выгребать изо рта пучки золотистых волос. Потом мы обедаем. Нас — семнадцать человек, если считать маленькую музыкантшу. Слава Богу, здесь нет расизма.
Обед проходит весело и непринужденно, с хохотом до упаду, причем, каждая “сестра” изощряется в острых словечках и каламбурах. Все они высмеивают мужчин — эти гусыни, считающие себя венцом природы. Трудно даже представить, что могут говорить между собой женщины, до каких сентенций доходят и как скверно стараются унизить нас, мужчин. Они брезгливо болтают о нашей наивности, нашей доверчивости. Им не нравится, как мужчина ведет себя после совокупления, как горюет, что вылил из себя столько, что могло бы хватить для полного удовлетворения нескольких женщин.
Да, никогда мне не приходилось выслушивать столько мерзостей сразу, сколько за этим обедом. Мужчины уничтожены и втоптаны в грязь.
Опьяненные словами, пресыщенные божественными блюдами и тонкими винами, мы разбредаемся по своим “курятникам”. Теплый воздух острова пронизан жужжанием насекомых.
Кое-где еще продолжается бурное “вылизывание”, сопровождаемое неровным дыханием и приглушенными стонами. Затем веселье затихает и наступает благословенный сон.
Но мадемуазель Жозефа Сан-Антуанет не спит, а думает. Дело Кристиана Бордо мучает меня.
Я пытаюсь представить себе этого напуганного актера, который развелся со своей супругой, затем вновь женился на ней, жил, не обладав ею в постели, однако, именно ей завещал огромное наследство, фантастическую страховку!
Его супруга сейчас отдыхает через три хижины от нашей, на острове женщин-робинзонок: развратниц, нимфоманок, гермафродиток, лесбиянок и тому подобное.
Сообщили ли ей, что она овдовела? Замешана ли она в убийстве мужа? Все ведет сюда. Детективная заповедь — ищите тех, кому данное преступление выгодно, и эти поиски неминуемо приведут к успеху.
Я зеваю, а Берю привычно похрапывает”. Дорогая Аделина!
История второго июня! Зачем Кри-Кри убили именно в этот день? Зачем он заключил на этот день контракт? Из-за какого-то сна? Маловероятно. Может, ему угрожали этой датой?
Завтра подружусь с Валерией. Меня она очень интересует. Может она фригидна и потому безразлична к вопросам пола?
Сведения о том, что мадам Бордо была на танцах с каким-то парнем, а на остров приехала с девицей, невольно настораживают.
Валерия практически жила в разводе с мужем, однако, он оставил ей все наследство. Она должна была быть на острове еще неделю назад, а появилась здесь ПОСЛЕ убийства Бордо-Потом, что это за таинственная американская чета, которая явилась убить Кри-Кри, но погибла от его руки? Мало того, он явно их ждал и боялся.
Эти Флипы — были ли они в контакте с установщиками телефона? Не лучше ли было лететь на их ранчо “Ред Окс” и там постараться что-нибудь разузнать, чем ехать сюда?
А Бебер, Людо, Элеонора? Что это за троица? Оригинальные бездельники, выходцы из цирковой среды и других слоев общества — такими окружил себя Кристиан Бордо! Печальный, знаменитый, пресыщенный, обожаемый и бессильный. Что находил он в этих типах? Почему он предпочел их, а не компанию людей нормальных, и главное — умных?
Случай крайне загадочный. К погибшему актеру у меня возникает даже какая-то нежность и, несмотря ни на что, некоторое уважение. Была ли это смерть, заранее предугаданная и предсказанная? Может быть. И возвеличивает его именно эта шекспировская смерть.
Невзирая на негу благоухающего воздуха, на блаженную тишину океанской ночи, я все никак не могу уснуть, и потому встаю и выхожу из домика, не одеваясь, ибо, если и дальше буду терзать себя переодеваниями, то сойду с ума.
