Я беседовал с директором подмосковного оборонного завода, занятого в основном производством жидкого топлива. Директор клял на чем свет стоит электроэнергетиков, обещавших отключить его от сети, Пенсионный фонд, дравший с него чудовищные пени, и, главным образом, государство, которое задолжало заводу вот уже 13 миллиардов, причем каждый рубль, причитающийся с государства, порождал три-четыре рубля задолженности поставщикам.
— Они нам должны больше, чем мы, — ругался директор, — и они же еще с нас берут пеню за неуплату налогов!
— Если вы переведете счета в «Народный Альянс», — сказал я, — у вас не будет проблем с получением бюджетных денег.
Оборонщик насторожился. Я знал, что к нему не в первый раз обращаются с подобным предложением.
— А сколько процентов обломится вам?
— Нисколько. Я вам заплачу в первый же день. А с Минфином буду разбираться во второй. Когда переведете счета?
— Завтра, — сказал оборонщик. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел Адашкевича.
— На какие шиши вы собираетесь выплачивать их долги? — пробормотал он, явно имея в виду неплатежеспособный Коммерческий и финансовый банк.
Я пошевелил пальцами. Еще в 1310 году Раймонд Луллий во время своего визита в Лондон сделал тамошним властям 22 тонны золота из свинца. Покойник подробно разъяснил мне, в чем тут было дело, и я не сомневался, что могу повторить операцию и реализовать получившийся продукт на Лондонской бирже, благо лицензия на операции с драгметаллами у «Народного Альянса» имелась. Но…
— У банка долгов на сто шестьдесят лимонов, — усмехнулся я, — а должников на сто семьдесят.
— Эти фирмы давно испарились.
— Мы найдем, куда они испарились, — пообещал я, — и предъявим счет каждой испарившейся молекуле.
Адашкевич молчал, потягивая из соломинки коктейль.
— Пожалуй, я готов с вами сотрудничать, — тихо сказал Адашкевич, — но при одном условии. Отстаньте от Тхаржевского.
Признаться, я чуть с копыт не свалился от удивления.
— Вы? Защищать Тхаржевского? — изумился я. — Почему?
— Он мой друг, — спокойно сказал Адашкевич. — Да он же вор! Бандит!
— Вы тоже бандит, — заметил Адашкевич, — и тем не менее Яниев к вам, кажется, привязан. Мы со Славой учились на одном курсе. Не думаю, что человек, который предает друзей, может называться честным.
Адашкевич помолчал и затем сказал:
— Я бы хотел поговорить с Василием Александровичем.
Я почувствовал укол ревности. Разумеется, он будет говорить с Яниевым. О ВВП, что бы это ни значило. Об амортизации. Об инфраструктуре. ТЭК, брек и мек. Он считает, что если со мной заговорить о ВВП, то я с досады превращусь в сову. Так оно и есть.
Я пересек переполненный народом зал и подошел к Яниеву.
— Вася, — сказал я, осторожно тронув его за плечо, — там по тебе Адашкевич тоскует. И замолчал.
Яниев смотрел, не отрываясь, в правый угол зала. Там, на фоне канапе с икрой и ветчиной, стояла невысокая девушка лет девятнадцати, в белом вечернем платье с пышной юбкой, с осиной талией и потрясающими белыми волосами, доходившими до середины пояса. Девушка держала в руке коктейль и беседовала с каким-то молодым человеком. Время от времени она встряхивала волосами, те рассыпались по плечам серебряным каскадом, и тогда можно было видеть, что платье ее — с открытой спиной и что плечики ее худые и розовень-кие. Яниев глядел на нее, открыв рот.
Я понял, что на пятьдесят третьем году жизни мой полковник нашел свою беленькую болонку.
В этот миг молодой человек отвалил от девушки и отправился к ближайшему столику, где разливали водку.
— Шариф, ты с ней не знаком? — шепотом спросил полковник.
— Хочешь познакомиться? Айн момент. И увлекаемый мной полковник тут же пересек весь зал и оказался перед девушкой.
— Добрый вечер, — радостно сказал я, — мой приятель так хотел с вами познакомиться, что я никак не мог удержаться. Вот — прошу любить и жаловать, Васька Яниев, член правления банка «Народный Альянс», президент концерна «Интертекстиль», и прочая, и прочая, и прочая.
Краем глаза я заметил молодого человека, который возвращался к девушке с двумя коктейлями. Но, молодой человек был не только молод, но и сообразителен. Узрев, что его место занято двумя птицами явно более высокого полета, он спешно сделал вираж и отбыл в другую часть помещения.
Девушка выставила вперед узкую ладошку. Она явно не помнила, что нас друг другу не представили.
— Даша, — сказала она. Яниев наклонился и поцеловал ручку. Я поднял голову и увидел у стены залы Адашкевича. Глаза у него были довольно злые, и он держал рюмку за стебелек так, словно вот-вот бряк-нет ее о пол.
— Вы, я вижу, не теряете времени? Уже познакомились с моей дочерью?
Яниев поднял голову, словно его кнутом стегнули. Справа от нас стоял Тхаржевский. Его тоже приглашали на праздник, как бывшего клиента КФБ. Собственно, три не возвращенных им кредита внесли свою весомую лепту в крах КФБ, но так как кредиты были немедленно по получении поделены между ним, одной известной партией и руководством банка, особых трений у Тхаржевского с банком не возникало.
Вплоть до вчерашнего дня, когда новое руководство уведомило его, что кредиты надо возвращать. С процентами и пенями.
Полковник раскрыл рот, чтобы ответить Тхар-жевскому, и закрыл его. Впервые в моей жизни Яниев не знал, что сказать. А ведь мы совершенно точно уговаривались, чем пригрозить Тхаржевскому в связи с этими кредитами…
Полковник покраснел, потом побледнел и, повернувшись, пошел к другой стене залы, где его дожидался раздраженный заминкой Адашкевич.
Вечером Яниев был грустный и вялый, как капуста в супе. Я попытался его развеселить и не нашел ничего лучшего, дурья башка, как напялить на Асмодея Дашино личико и послать его Яниеву в постель.
Асмодей спустился вниз с синяком под глазом, а Яниев звякнул мне на трубку и коротко и страшно проорал: «Еще раз так сделаешь, сука, — контракт порву».
Я очень обиделся, потому что хотел как лучше. С досады я попользовался Асмодеем сам.
На следующее утро мы завтракали с полковником на террасе, когда из караульного домика позвонили по телефону и сообщили:
— Тут к вам дамочка.
Яниев поднял глаза и подавился: по дорожке к нам шла Даша Тхаржевская.
Ничего такого в этой девочке не было: ну, тонкие ножки и синий жакетик на пуговках; но ПОЛКОВНИК сразу запал на нее, как кошка на валерьянку.
— Здравствуйте, — сказала Даша, — а я вот ехала к подружке и вспомнила, что вы рядом живете. Не возражаете, что я зашла?
— Нисколько, — пробормотал Яниев. Потом он вздрогнул, и уши его стали красные, как пионерский галстук.
— Вы, Василий Александрович, чем-то расстроены? — спросила Даша. — Я не вовремя…
Я понял, что мы сейчас крупно можем поссориться с полковником.
— Ага, он расстроен, — нахально вмешался я. — Он думает, что я грязный колдун, который по ночам привораживает маленьких девочек, заставляя их являться против воли на чужие дачи. Ведь вас послал отец, Даша, а?
Даша потупилась. Но тут уж рявкнул Яниев:
— Да?
Даша опустила головку еще ниже…
— Какой мерзавец! — сказал Яниев. — Посылать свою дочку к старому отставному спецназовцу…
— Ты вовсе не старый, — тихо сказала Даша.
Срок предъявленного Тхаржевскому ультиматума истекал на следующий день, но никаких распоряжений относительно гендиректора Яниев пне не дал. Уж не знаю, кто на него повлиял — Адашкевич или Даша, а только он отстал от Тхаржевского, и мы отбыли в Сибирь, где познакомились с одним директором НГДО и другим директором КПЗ. Директор НГДО оказался человеком понятливым и вник в суть дела настолько быстро, что на десятой минуте нашего разговора спросил у меня, не могут ли кобольды заниматься нефтеразведкой, потому что на нее в первую очередь пришлось урезать ассигнования. Воровство же свое объяснил так:
«Слушай, если мне все платить, мне же сто тринадцать процентов от прибыли платить надо! А у меня средний уровень истощения нефтяных полей 85%, и износ оборудования 95%».
Насчет же кобольдов я сказал ему, что это народ до крайности гадкий и злобный, хуже налоговой инспекции, и что заставить отыскать их нефть я, возможно, смогу, но, когда я уеду, они выместят свое зло пожарами и прорывами трубопроводов. Впрочем, я пообещал директору подумать насчет талисмана, который отдаст ему в подчинение кобольдов данного региона.
— Только это очень опасно, — предупредил я, — если кто-то у вас эту игрушку стырит, начнется такое…
Директор НПЗ было уперся. Но, когда он понаблюдал, как гигантский смерч сорвал крышу с нефтехранилища, высосал из круглой цистерны 300 тонн нефти, покрутил их аккуратным кольцом в воздухе и, не пролив ни капли, слил обратно в цистерну, гонору у него поубавилось.
Особенно если учесть, что по документам в цистерне находилось не 300 тонн нефти, а 120. Через неделю правительство издало указ о формировании новой вертикально интегрированной компании; сеть московских бензоколонок у меня оставалась в наследство от Князя. Еще через недельку Яниев объявил о скором обмене акций НГДО[3] и НПЗ[4] на консолидированную акцию холдинга.
