Меня окружила толпа. Сквозь нее с трудом пробился Тодор Пролов, невысокий мужчина с нечесаными каштановыми волосами, падающими на широченные плечи. С такими плечами он мог рассчитывать на место защитника в любой команде Национальной футбольной лиги. Его руки сжали мои, словно клещи. Он не говорил, а кричал.
— Ты написал мне письмо?
У меня аж уши заложило.
— Да.
— Подписал его как Ференц?
— Да.
— Так ты Таннер! Ивен Таннер!
— Да.
— Из Америки?
— Да.
Возбужденный гул пробежал по толпе. Тодор отпустил мои руки, отступил назад, оглядел с головы до ног, вновь подошел вплотную.
— Мы тебя ждали. С того дня как пришло твое письмо, все Тетово наготове. Наготове!
Опять его руки сжали мои бицепсы.
— И теперь главный вопрос. Вы с нами?
— Конечно, — вопрос, надо сказать, меня удивил.
— С ВРО?
— Разумеется.
Он схватил меня в объятия, крепко прижимая к груди, поднял в воздух. Мне показалось, что хрустнули ребра. А Тодор опустил меня на землю и повернулся к толпе.
— Америка с нами! — проревел он. — Вы слышали, что он сказал, не так ли? Америка с нами! Америка поддерживает наш лозунг «Македония для македонцев»! Америка поможет нам сбросить белградскую диктатуру! Америка поддержит нашу борьбу! Америка знает историю нашего сопротивления оккупантам! Америка с нами!
Улица внезапно заполнилась людьми. Я видел мужчин с винтовками и женщин с кирпичами и вилами. Кричали все.
— Время пришло! — вопль Тодора перекрыл шум. — Пора строить баррикады! Ровнять с землей дома тиранов! Уничтожать оккупантов! Нельзя терять ни минуты! Умрем за Македонию!
Мимо пробежал мальчишка с бутылкой в руке. Привязанная к горлышку тряпка пахла бензином.
Я посмотрел на девушку, что открыла мне дверь.
— Что происходит?
— Ты и сам знаешь. Ты же с нами.
— С вами в чем?
Она радостно обняла меня.
— С нами в этот великий час. Час...
— Чего?
— Революции, — ответила она.
Улица обезумела. Отдельные выстрелы слились в канонаду. К северу уже горели дома. Мимо пронеслась патрульная машина. Мужчины открыли по ней огонь. Одна пуля пробила заднее колесо. Водитель не справился с управлением, машина врезалась в витрину. Полицейские выскочили из кабины с револьверами наизготовку. Их перестреляли, как куропаток.
Девушка все еще стояла рядом со мной.
— Они сумасшедшие, — вырвалось у меня. — Их всех убьют.
— Они умрут с честью.
— Они же не выдержат удара армии.
— Но Америка нам поможет.
Я вытаращился на нее.
— Ты же сказал, что Америка нам поможет. Ты сказал Тодору...
— Я сказал, что поддерживаю исповедуемые им идеи. Ничего больше.
— Но ты же с ЦРУ, не так ли?
— Я убегаю от ЦРУ.
— Тогда кто же поможет моему народу?
— Не знаю.
В двух кварталах от нас из-за угла выехал грузовик с обтянутым брезентом кузовом и остановился. Из кузова выскочили солдаты. Некоторые с автоматами. Открыли огонь по толпе македонцев. Я увидел, как какую-то женщину перерезало надвое автоматной очередью. Она упала на землю, не выпуская из рук ребенка. Следующей очередью ему разнесло голову.
С диким воплем молодая женщина бросила в солдат бутылку с бензином. Брезент вспыхнул. Солдаты бросились врассыпную, один за другим падая под меткими выстрелами с крыш.
Из северной части города доносился вой сирен. Бунт захватывал все новые кварталы. Девушка по-прежнему стояла рядом, что-то говорила, но я ее не слушал.
— Революция...
А я-то уверял Старкевича, что никакой революции не будет. Ни в его любимой Хорватии, ни где-то еще. Я же, в конце концов, не революционер, не агент-провокатор. Я всего лишь охотник за сокровищами, отправившийся на поиски золотого клада. Но именно я положил начало этой вспышке страстей, революции. Коктейль Молотова, баррикады, грохот выстрелов, крики раненых — все это происходило наяву, в реальной жизни, а не на экране кинотеатра.
Мне не оставалось ничего другого, как достойно играть свою роль.
Я ее и сыграл.
Полицейский фургон уткнулся в баррикаду, перегородившую нашу улицу с юга. Трое полицейских стреляли в нас. Двое — из винтовок, один — из «Стена»[14]. Я подхватил с земли булыжник и швырнул в них. Булыжник не долетел до баррикады.
Они стреляли и стреляли. Я побежал к баррикаде.
Компанию мне составил юноша с пистолетом в руке. Новые выстрелы. Юноша упал, схватившись за бедро. Между пальцами показалась кровь.
Я подобрал его пистолет. Побежал дальше. «Стен» нацелился на меня. Не думая, я выкинул вперед руку и выстрелил. К моему изумлению, на шее полицейского образовалась огромная дыра. Кровь потоком хлынула на кровати и прочий домашний скарб, из которого соорудили баррикаду. Другой полицейский выстрелил в меня. Пуля вырвала клок из рукава пиджака. Я уложил его выстрелом в грудь. Третий полицейский прицелился мне в голову, нажал на спусковой крючок. Но патрон заклинило. Я сбил его с ног, пнул в лицо. Он потянулся за другой винтовкой, так что пришлось разнести ему голову.
Позади раздались восторженные крики. Восставшие подожгли административное здание в центре города. Я подхватил с земли автомат первого полицейского и вместе с толпой направился к центру города. Многие дома горели. Активные действия переместились к зданию полицейского участка, где забаррикадировались уцелевшие солдаты и полицейские. Они стреляли по толпе из окон, бросали гранаты. Я увидел, как девушка, которая пустила меня в дом Тодора, поднесла факел к входной двери. Дерево вспыхнуло. В окна второго этажа полетели бутылки с коктейлем Молотова. Заплясали языки пламени. Толпа подалась назад, предоставив всю черную работу огню.
Те, кто выскакивал из горящего здания, падали под пулями. Повстанцы перебили человек двадцать, сколько народу осталось внутри — мы не узнали.
На городской площади Тодор объявил об образовании независимой и суверенной Республики Македония. В его речи слишком уж часто упоминались такие фразы, как «историческая дата» и «разорванные цепи сербской оккупации». Но в целом речь мне понравилась. Один раз он запнулся, чтобы перевести дух. Народ же подумал, что он уже все сказал, и разразился аплодисментами и радостными воплями. Тодор, однако, поднял руку, шум стих, и он договорил до конца. Уж тут ладоней и голосовых связок никто не пожалел, и на какое-то мгновение даже я подумал, что революция победит.
* * *
Независимая и суверенная Республика Македония, к сожалению не признанная другими независимыми и суверенными государствами Земли, просуществовала четыре часа двадцать три минуты и еще сколько-то секунд. Эти часы и минуты навсегда останутся в моей памяти едва ли не как самое счастливое время в моей жизни. По крайней мере, пять раз мне казалось, что революция победит и Республика Македония — это надолго, хотя я и сомневался в правоте Тодора, от избытка чувств объявившего, что свободная Македония продержится, как и Третий рейх, тысячу лет.
Эти четыре часа прошли как в лихорадке. Покончив с полицейским участком, мы приступили к очистке города от прислужников оккупантов. Мэра, к примеру, вытащили сначала из постели, потом из дома и повесили на ближайшем от его крыльца дереве. Затем полностью разгромили маленький сербский квартал. К счастью, мне не довелось участвовать ни в экзекуции мэра, ни в погроме. На этом этапе революции я совещался с Тодором и Анналией. Так звали сестру Тодора, блондинку с огромными глазами и фигурой, напоминающей песочные часы. Мы трое (Тройка? Триумвират? Хунта?) планировали, каким курсом пойдет наша революция.
— Нечего тебе возвращаться в Америку, — убеждал меня Тодор. — Оставайся в Македонии. Будешь у меня премьер-министром.
— Тодор...
— И станешь моим шурином. Женишься на Анналии. Она тебе нравится?
— Тодор, что мы будем делать, если они пошлют против нас танки?
— Какие танки?
— Они использовали танки в Будапеште. В пятьдесят шестом. Что смогут твои люди противопоставить танкам?
Он задумался.
— А что противопоставили им в Будапеште?
— Бутылки с горючей смесью: коктейль Молотова.
Он просиял.
— И мы сделаем то же самое.
— В Будапеште ничего не вышло. Революция потерпела поражение.
— Жаль.
— Повстанцев уничтожали сотнями. Их лидеров казнили.
Пока он переваривал эту мрачную информацию, в комнату ворвался человек, принесший куда более приятные новости. В поддержку Тетово поднялась вся Македония. Столица республики, Скопье, горела. Куманово перешло под контроль повстанцев без единого выстрела. Шли упорные слухи о боях на юге, в Битоле и Прилепе.
Я тут же угодил в медвежьи объятия Тодора.
— Видишь? Поднялся не один город, как твой Будапешт. Наша страна желает занять достойное место среди других стран. Весь народ поднялся как один человек, чтобы сбросить цепи и завоевать свободу. И мы победим!
