— Слава тебе, Господи! Я уже сколько часов тебе звоню.
— Меня не было дома.
— Знаю. Слушай, бред какой-то. Крейг вышел из тюрьмы. Его освободили.
— Знаю.
— Он назвал твою фамилию, вот что он сделал. Сказал, что ты украл драгоценности Кристал, что-то в этом роде, в общем, темнит.
— Ничуть не сомневаюсь.
— Потому-то полицейские и заявились ко мне утром. Они, должно быть, знали, что его отпускают, и хотели допросить меня до прихода Крейга. Я так думаю. К тому же они искали тебя. Я им отвечала так, как ты говорил, по крайней мере старалась. Я очень нервничала.
— Могу себе представить.
— Хорошо, что ты был на встрече по боксу и можешь это доказать. Боюсь, что они хотят обвинить тебя в убийстве и подтасовывают факты.
— Да, — сказал я, у меня стоял комок в горле. — Хорошо, что у меня есть алиби.
— Крейг говорит, они ищут свидетелей, которые могли бы видеть тебя вблизи дома Кристал в тот вечер, когда ее убили. Но они же никого не найдут, раз тебя там не было? Я ему так и сказала: «Ты поступил подло», — а он в ответ: «Адвокат говорит, что это единственный способ выйти из тюрьмы».
— Карсон Верилл.
— Да, он считает, что от другого не было никакого толку.
— Значит, надо благодарить старину Карсона Верилла.
— А он совсем не старый. И, по правде говоря, я не очень-то ему благодарна.
— Я тоже, Джиллиан.
— По-моему, мерзкая история с начала и до конца, в том смысле, что ты хотел сделать ему доброе дело, и вот как все обернулось. Я пыталась втолковать Крейгу, что ты ищешь настоящего убийцу, но он, похоже, пропустил мои слова мимо ушей. Он зашел ко мне, рассказал обо всем, и мы поссорились. Ушел вне себя от злости. А вообще-то он не сам ушел: я его выпроводила.
— Понимаю.
— Я думаю, это отвратительно, Берни.
— И я тоже, Джиллиан.
— Я пришла сюда просмотреть картотеку, но, кажется, трачу время зря. Здесь не значится пациент по фамилии Грабов.
— Грабова я нашел. Возможно, он классный художник, но бегать совсем не умеет.
— Если ты знаешь фамилию Головы, я поищу его по алфавиту, мне пока не попался пациент, который работал бы в «Паучьем зале». Так, кажется, этот бар называется?
— Ага.
— Но я еще не все карточки просмотрела. Обращала внимание на всех Джонов, проверяла, кто из них юрист, но это скорее всего бесполезная затея.
— Позабудь о ней, — сказал я. — В любом случае клубок так не распутаешь. Я хочу разыскать Голову, и еще парочка дел у меня на примете. Что ты делаешь сегодня вечером?
— Останусь дома, наверное. А что?
— Ты будешь одна?
— Насколько мне известно — да. Крейг не придет, если тебя это интересует. Тут уж я вольна распоряжаться.
— А мне можно прийти?
Пауза — не меланхоличная, не уклончивая, скорее подзадоривающая.
— Очень мило, — сказала она наконец. — Когда?
— Пока не знаю.
— А ты...
— Хочешь сказать — не напьюсь ли я? Нет, сегодня я воздержусь от оливкового масла.
— Я хотела сказать: держись подальше от Фрэнки, когда займешься поиском.
— Хорошая идея. Не знаю, когда освобожусь, понятия не имею, сколько у меня уйдет на это времени. Наверное, я позвоню сначала? Да, так я и сделаю. Кстати, я потерял карточку с твоим номером. Сейчас достану ручку. Готов. Так какой номер?
— Райнландер семь, восемнадцать ноль два.
— Год накануне покупки Луизианы?[6] Значит, я правильно набирал, но никто не подходил. Ну, конечно, ты же была в приемной. Да ты и сейчас там, верно?
— Берни...
— Я немножко не в себе, но говорят, что нервы у меня стальные, а это уже кое-что. Похоже, они мне еще пригодятся. Так я позвоню.
— Берни, будь осторожен.
— Неужто старый приятель? — обрадовался Деннис. — Субботний вечер, а посмотри на это сборище бродяг, а? По будням это классное место, а вот в конце недели все торчат дома с женами и детишками. Люди не работают, вот им и не хочется получить разрядку после работы. Понимаешь, о чем толкую? Но гараж — это тебе не пятидневка. Когда держишь гараж, у тебя все часы в сутки рабочие, а потом какого черта тратить субботний вечерок на жену и детишек? Ты не в нашем деле, помню. Ты говорил, чем занимаешься, да вот из головы выскочило.
Что я ему там выдал? Вор-медвежатник? А еще что?
— Инвестиции, — напомнил я.
— Верно. Ах, черт, не поверишь! Имя тоже забыл, вот вертится на языке, да никак не вспомню!
— Кен. Кен Харрис.
— Ну, конечно. Только собирался сказать. А я — Деннис, держу гараж. Но вот что у меня прочно в голове засело, так это твое любимое пойло. Эй, Голова, поворачивай задницу. Мне то же самое, а еще принеси шотландское со льдом моему приятелю Кену. Ну как, я не ошибся, Кен?
— Ты прав и в то же время не прав, Деннис.
— Как так?
— Пока что — черный кофе, — сказал я бармену. — Я должен сначала протрезветь, а уж потом напьюсь снова.
Мне не нужно было трезветь. Я не пил спиртного, если не считать той единственной кружки пива в баре на Спринг-стрит, и с тех пор прошло уже часа два. Но я должен быть как стеклышко, я всегда трезвый на работе, а сегодня мне предстояла работа. Мы с моим добрым старым приятелем Деннисом стояли у стойки бара «Паучьего зала», добрый старый бармен Голова смешивал коктейли, и вор-взломщик ждал заказанный черный кофе.
— Ты уже наверняка прошелся по барам, Кенни? Кто такой Кении? Ах, это же я!
— Да, побывал кое-где.
— Фрэнки видел?
— Сегодня нет.
— Она обещала заглянуть сюда после обеда. Фрэнки порой подолгу засиживается в баре «Джоан», случается, в какую-нибудь забегаловку забредет, но вообще-то она никогда не подводит. Ты меня понимаешь? Дома ее нет. Звонил пару минут назад — никто не отвечает.
— Она придет, — сказал Голова.
Недаром его так прозвали. Он еще молод — лет тридцать с небольшим, но с первого взгляда ему можно дать и больше — из-за лысины. Бахрома темно-каштановых волос обрамляет голый, сияющий купол. У Головы густые кустистые брови, влажные карие глаза, нос пуговкой и выступающая нижняя челюсть. Поджарый, мускулистый, он прекрасно глядится в фирменной тенниске «Паучьего зала» — ярко-красной с рисунком на груди по черному шелковистому полю, изображающему паутину. В углу ухмыляющийся паучище протягивает лапы, приветствуя застенчивую девушку-муху.
— Франциска обязательно должна будет завершить свой обход. Посидите тут подольше, она непременно явится, — успокоил меня Голова и отошел в глубь бара.
— То ли явится, то ли нет, — проворчал Деннис. — Хорошо, что хоть ты пришел, есть с кем выпить. Терпеть не могу пить в одиночку. В одиночку пьют только алкоголики, ты меня понимаешь? Что до меня, так я могу пить, а могу и не пить. Я сюда из-за доброй компании и хожу.
— Я тебя очень хорошо понимаю, — заверил я Денниса. — А Фрэнки, конечно, перебирает в последнее время, есть на то причина.
— Ты имеешь в виду эту Как-ее-по-имени? Которую прирезали?
— Ее самую.
— Жуткое дело, ничего не скажешь. Фрэнки была сама не своя, когда я с ней разговаривал пару часов тому назад.
— Убита горем?
Деннис задумался:
— Взвинченная какая-то. Ее мужа, говорит, отпустили без всякого наказания, ну, того самого ветеринара или кто он там.
— Кажется, дантист.
— Какая разница! Я, говорит, должна что-то сделать. Кто ее знает, может, уж пропустила с утра парочку-другую. Ты видел, как она накачивается?
— Еще бы!...
— Женщина не может выпить и держать себя в руках, ну хотя бы как ты или я. Натура у них такая.
Был в его словах намек или его не было, я приступил к делу — подозвал Голову и заказал коктейль Деннису и кофе себе. Когда бармен занялся своим делом, я обернулся к Деннису.
— Голова только что назвал ее Франциской.
— Да, такое у нее имя, Кен. Франциска Аккерман.
— Но все ее называют Фрэнки.
— Ну и что?
— Я силился вспомнить, — начал я, неопределенно махнув рукой, — как Голову зовут. Ты, случайно, не знаешь?
— Вот дерьмо, память отшибло. А ведь знал, ей-богу, знал!...
— Навряд ли родители его так прозвали. Что это за прозвище для малыша?
— Да уж не наградили бы его таким имечком. В детстве и у него было полно волос. Когда на свет появился, и то больше волос имел, чем сейчас.
— Сидим, заказываем коктейли и понятия не имеем, как зовут этого бедолагу, Деннис.
— Чудно, что ты подумал об этом, Кен. — Деннис поднял бокал, осушил его. — Какого черта, пей, закажем по новой и спросим, кто он, дьявол его забери, или кем он, дьявол его забери, себя воображает. Идет?
Одним заказом дело не обошлось, а у меня началась своего рода кофейная лихорадка к тому времени, когда мы наконец выяснили, что Голову зовут Томас, а фамилия его — Коркоран и он живет неподалеку отсюда. По пути в туалет я отыскал его телефон по справочнику и выяснил, что он живет на Восточной Двадцать восьмой улице. Я набрал номер, выслушал двенадцать долгих гудков. Трубку не снимали. Я глянул через плечо, убедился, что никто не обращает на меня внимания, и вырвал лист с телефоном Головы: он мне еще пригодится.
