— У нее подружка есть? — спросил Деннис, когда я вернулся.
— У кого?
— Ты, наверное, девчонке звонил, вот я и спрашиваю, есть ли у нее подружка.
— Ах вот как! Насчет подруг — не знаю, а врагов у нее нет.
— Отлично, Кен. А знаешь, пари держу, что в детстве его звали Корки.
— Кого?
— Голову. Его фамилия Коркоран, наверняка ребятишки прозвали его Корки, как ты думаешь?
— Наверное.
— Вот дерьмо! Допивай и спросим бездельника. Эй, Корки, поди сюда, бездельник эдакий!
Я положил руку на плечо Деннису.
— Я — пас. Мне надо кое-кого повидать. — И с этими словами я протянул бармену деньги.
— Понятно. У нее нет врагов. Ну, а если найдется подружка, притащи ее сюда, ладно? Я еще посижу. Может, Фрэнки заглянет, выпьет пару рюмок, но я в любом случае тут на якоре.
— Хорошо, может, еще увидимся, Деннис.
— Да я тут буду! Куда мне еще податься?
Дом, где жил Голова, был двенадцатиэтажный, довоенный, с вестибюлем в стиле «ар деко»[7] и привратником, воображавшим себя святым Петром. Притаившись у дома напротив, я убедился, что привратник не пускает непрошеных гостей: он каждый раз осведомлялся у жильца, хочет ли тот принять посетителя. Я хотел было выдать себя за нового жильца, но его повадка не оставляла надежды на успех, к тому же я сомневался, что у меня сейчас хватит самоуверенности для столь рискованного дела.
Кирпичное здание справа насчитывало пять этажей, а здание слева — четырнадцать, но с учетом странного суеверия, свойственного нью-йоркским торговцам недвижимостью, оно было всего на этаж выше того, где жил бармен. В этом доме тоже был привратник, но он, видимо, не обучался самонадеянности, как его собрат из соседнего дома, и мимо него я прошел бы без всяких хлопот и в тюремной полосатой одежде.
Но сначала мне нужно было узнать, в какой квартире живет Голова, и, представившись гостем, я смотрел, какую кнопку домофона нажмет привратник. На звонок никто не ответил, а я удостоверился, что Голова живет в квартире 8-Х и что его нет дома. Я дошел до угла, вернулся и проскользнул мимо привратника соседнего дома. Кивок, улыбка, брошенное вскользь: «Славный вечерок, не правда ли?» и он согласился, что славный, не отрывая глаз от газеты.
Доехав на лифте до последнего этажа, я прошел еще один лестничный пролет вверх и вышел на крышу дома. На крышах Манхэттена любят гулять астрономы-любители, влюбленные пары и садоводы, выращивающие там деревья и цветы. Благодарение Богу, эта была пуста. Я подошел к краю, уставился в темноту. До крыши соседнего дома было футов двенадцать вниз. Пройти такое расстояние по прямой — сущий пустяк, а вот одолеть его прыжком куда труднее. Впрочем, могло быть и хуже — если бы между крышами был проем, но тогда я и не стоял бы здесь.
Должно быть, я потерял несколько минут, собираясь с духом. Ничего нового для меня в этом деле не было. Если у тебя боязнь высоты и ты не можешь ее одолеть в экстренном случае, профессия взломщика не для тебя, мой мальчик. Я подошел к самому краю и прыгнул. Приземлился, не разводя ног, и, конечно, ощутил боль. Я несколько раз глубоко присел — убедиться, что ноги еще целы, — и только тогда сделал глубокий выдох. Потом подошел к двери, ведущей в здание.
Она оказалась запертой изнутри, но это для меня самая легкая из всех проблем.
Замок в двери Головы был тоже не особенно хитрый. Я уже было взялся за дело, как из двери напротив в глубине холла вышел пожилой человек и направился в мою сторону. Держу пари, я узнал его. В рекламных роликах такие всегда обращаются к фармацевтам за советом по поводу... э... небольшого нарушения. Я постучал в дверь и произнес, нахмурившись:
— Да, это я, дружище. Так ты откроешь наконец дверь или нет?
Мне, разумеется, никто не ответил.
— Ну, ладно, — продолжал я, — только побыстрее, пожалуйста, ладно?
Поймав взгляд проходившего мимо джентльмена, я закатил глаза, всем своим видом изображая возмущение.
— Душ, видите ли, принимает, — сказал я. — Стой тут и жди, пока он вытрется и напялит на себя что-то.
Он сочувственно кивнул и торопливо прошел мимо, уповая на то, что все свои прочие огорчения я оставлю при себе. Как только он свернул за угол, я вытащил из кармана связку отмычек. Работа заняла меньше времени, чем рассказ о ней. Замок был пружинный, который срабатывает автоматически, когда дверь закрывается. Хозяин даже не потрудился запереть ее на ключ, так что я отодвинул задвижку стальной пластинкой и толкнул дверь.
Проскользнув в квартиру, я прикрыл дверь и запер ее понадежнее хозяина, потом пошарил рукой по стене в поисках выключателя. На сей раз я не прихватил резиновых перчаток, но это меня мало беспокоило, потому что я не собирался ничего красть. Мне нужны были только вещественные доказательства, и попадись они мне, я бы их оставил на месте и постарался бы привлечь к ним внимание полиции. Уж я бы нашел какой-нибудь хитрый способ.
А если бы мне совсем повезло, я бы обнаружил здесь свой дипломат с драгоценностями. В этом случае я прихватил бы его с собой, а несколько особо приметных украшений спрятал бы в разных местах этой же квартиры, чтобы Тодрас и Нисуондер нашли их без особого труда. Но скорее всего, если Голова действительно убийца и вор, он припрятал побрякушки где-нибудь в другом месте, где мне их не отыскать, а вовсе не в своей квартире, оставленной почти незапертой.
Оценивая обстановку, я одновременно вел поиск. Работа относительно нетрудная, потому что квартира была маленькая — не намного больше, чем у Джиллиан, зато с меньшим количеством мебели. У Головы были: диван-кровать из некрашеной березы, комод из красного дерева с разностильными ручками, купленный, очевидно, по случаю, удобное кресло и пара стульев. В глубине за символической портьерой из деревянных бусин размещались плита, кухонная раковина и холодильник.
Квартира была неприбрана. На работе бармены отличаются особой аккуратностью. Я, бывало, часами наблюдал, как тщательно они протирают бокалы и непременно ставят все вещи на свое место, из чего я сделал заключение, что они по натуре педанты. Квартира Головы освободила меня от этой иллюзии. Грязные вещи валялись повсюду; кровать была не застелена. Создавалось общее впечатление, что его приходящая домработница скончалась много месяцев назад и он пока еще не нашел новую.
Но я продолжал свой поиск. Сначала проверил кухню. Ни холодных банкнот в холодильнике, ни горячих бриллиантов в духовке. В холодильнике — замороженные полуфабрикаты, а плита покрыта грязью и забрызгана затхлым, застывшим жиром. Я поторопился закончить осмотр и перешел в комнату. В ящиках беспорядочно были свалены носильные вещи. Гардероб бармена составляли главным образом джинсы разной степени изношенности и тенниски, среди которых было много фирменных из бара «Паучий зал», попадались и футболки с надписями, рекламирующими другие питейные заведения, начинания и стиль жизни. Один ящик был забит презервативами, всевозможными изделиями из секс-шопа — вибраторами, стимуляторами, резиновыми и кожаными предметами непонятного назначения. Можно было только догадываться об их специфических свойствах.
Драгоценностей не было и в помине, как и зубоврачебного инструментария фирмы «Селникер». Ничего ценного на глаза не попалось. Перед тем как забраться сюда, я прикинул: даже если Голова не замешан в убийстве, мне удастся извлечь какую-нибудь выгоду из своего визита. Дело принимало такой оборот, что мне могут понадобиться деньги либо на адвоката, либо на билет в Тьерра-дель-Фуэго или другое отдаленное место. Когда открываешь дверь без ключа, всегда ждешь осязаемую материальную компенсацию за хлопоты. Увольте, я не любитель, для меня это не искусство ради искусства.
Увы, надежды не оправдались. У Головы имелся портативный телевизор, радиоприемник на комоде, фотоаппарат. Такая добыча согрела бы сердце жалкого наркомана, забредшего сюда ненароком в надежде отыскать пакетик с героином, но я бы не унизился до подобного хлама. В верхнем правом ящике комода я нашел небольшую сумму денег — чаевые, наверное, и тут же компенсировал себе затраты на спиртное в баре плюс чаевые. По правде говоря, я даже остался в выигрыше. Денег там было долларов сто пятьдесят или больше — в купюрах по одному, пять и десять долларов. Я сложил их в аккуратную пачку и сунул в карман брюк. Не бог весть что, конечно, но я всегда из принципа забираю чужие деньги. Мелочи валялось масса, но я ее оставил в ящике. Надо же, черт возьми, соблюдать какие-то моральные нормы!
Хватит! Можно, конечно, проинвентаризировать каждую ерунду в общем хламе, но чего ради? Я открыл стенной шкаф, бегло просмотрел пиджаки и пальто и вдруг приметил на верхней полке нечто такое, что заставило мое сердце дрогнуть, остановиться, похолодеть, — словом, вы меня понимаете.
Там лежал дипломат.
