Ого! Это намек на далеко зашедшие отношения! Быстро…
Телефон заорал, точно спятивший кот — смачно, с подвыванием. Не звонок, а туманная сирена. Кто бы это мог быть? Софья подошла к тумбочке и картинным жестом сняла трубку:
— Слушаю! — высокий класс, прямо идеал секретарши, — Кто говорит?
Пока трубка бубнила, трещала, попискивала — даже нам с Оськой было слышно — Сонино лицо менялось, как на спецэффектах: рот растянулся до ушей, глаза распахнулись, между зубами показался острый, розовый, как у кошки, язык, а шевелюра явственно приподнялась. Понятно, хорошая новость. Небось, душка Франческо приглашает ее в свой замок горничной.
Несколько раз поддакнув и промычав что-то невнятное, гадкая профурсетка положила трубку и зажала рот рукой. В ее глазах плясали искры. Что чертов повеса мог ей сказать?
— М-мальчик-ки, — выдавила она, наконец, икая от смеха, — это Табуретка. Он просит забрать сумасшедших итальяшек, которые оккупировали комнатенку в его коммуналке для истинно южных страстей.
— Они что, трахаются на глазах соседей? — ляпнул от удивления Оська.
— Н-нет, — блеяла заходящаяся в конвульсиях Соня, — только бабушки…
— Чьей бабушки? — встрял я с репликой не умнее Осиной.
— Да не моей же! Табуреткиной бабушки!
— Ну пошли! — обреченно вздохнул я, и мы поплелись к двери.
В который раз мы ехали по ночному городу. Все вокруг сияло от реклам и вывесок, улицы ревели от полночного автопотока, воздух сгустился и дрожал от неистовой жажды жизни. Прямо Нью-Васюки какие-то, ей-Богу!
Из того, что Соня смогла более ли менее внятно нам рассказать, выходило, что дурак Табуреткин пытался охмурить иностранную красотку, но домой ее везти побоялся, дабы не провоцировать на скандал свою гражданскую жену — имя у нее какое-то нелепое, Кривокусова, что ли? И он, по методу всех женатиков, потащил девицу на квартиру к бабке, поскольку та летом в деревне кайфует, а ключи отдает внучку. Не иначе, чтоб не скучал. Надо же и ему расслабляться… с итальянками разными. Сутки эта динамистка Элеонора заливала пиджак доверчивого Табуреткина слезами, жалуясь на корявом русском на бесчувственного сожителя, после чего вдруг всхлипнула, кинулась к телефону, что-то проорала, и через четверть часа приехал пышущий жаром Чингьяле. Соседи, чистые души, его впустили. Первое, что узрел озверевший адвокат, была физиономия выглядывающего в коридор Табуретки. Безумец с боевым кличем кинулся к сопернику. Тот юркнул в комнату, но яростный джедай Микеле выбил дверь одним ударом ноги. И началось тако-ое… А тут некстати бабушка приехала, огурчиков привезла грунтовых, витаминчиков с куста, внуку подкрепиться. Приехала, входит, а в ее уютной комнатке — черт те что. Чем дело кончилось, нам предстояло узреть воочию. Хорошо, что ехать было недалеко, все устали до чертиков, и даже ждущая нас комическая сцена не могла развеять ощущение долгой-долгой, выматывающей усталости. Но вот остались позади яркие, гудящие от ночных лихачей улицы центра, потянулись безлюдные окраины — вот и приехали.
Дом Табуреткина был из тех, что бесполезно оснащать домофонами. Похоже, на такие здания охранные устройства надо ставить не снаружи, а внутри — чтобы спасти окружающих от обитателей этого жуткого муравейника. Тип, куривший на лестнице в майке добиблейского периода, осчастливил бы весь Институт археологии, принеся им свое белье. А вирусологи Пентагона заплатили бы любые деньги за его треники с пузырями на коленях и отвисшим задом. Права Кристя Орбакайте, ох, права: "Если бы знать, где мне счастье искать!" Спеть ему, что ли? Кажется, я сам нарываюсь. Ничего, сейчас все получу, и даже с добавкой. Неизвестно, правда, от кого — от Чингьяле этого, или от ловеласа-неудачника. А может, от обоих.
Табуреткин ждал нас на пороге. Под глазом у него сиял свеженький бланш, и вид у него был такой, точно он бился на кулачках с самим Сталлоне. Так, этому уже хватит. Он вне игры.
— Сьлава Богу, — просвистел несчастный зияющей между зубов дыркой, — Сёня, сяберите их, посялусьта! Это не люди, это сьвери! Вы посьмотрите, сьто они с бабуськой сьделали!
Хорошо, что его фамилия не Шишкин. Он бы еще долго не мог нормально представиться, все бы непристойность получалась. Господи, а "бабуське"-то за что попало на орехи? За соучастие? Впрочем, старушка оказалась в норме. Она сидела у соседки, причитая и охая над попорченным в итальянских разборках имуществом. Соседка — тетка с формами отощавшей после спячки медведицы — поила пострадавшую чаем и смотрела на нас с неприязнью. В унылом интерьере ее жилища, действительно, Соня выглядела неподходяще — словно райская птица, залетевшая по ошибке на городскую свалку. Мы не стали любоваться этим парадоксальным зрелищем и твердым шагом прошли в Табуреткину комнату.
Здесь нас ожидала сцена из "Брака по-итальянски". В роли Софи Лорен и Марчелло Мастрояни — Элеонора Брилла и Микеле Чингьяле соответственно. Только обстановка не такая романтическая. Пол был усыпан черепками каких-то фарфоровых слоников и котят, неопознанными деревянными обломками, драными кофтами и вспоротыми подушками. Казалось, что единственная уцелевшая в катаклизме вещь — ревматический диван с протертыми до дыр подлокотниками, да клетчатое покрывало на нем. А на покрывале, сплетясь в объятьях, мурлыкали Лео и ее свинтус. Брилла была очень ничего — пухленькая такая, белокурая, губастенькая. Из одежды на ней немного осталось — такая шелковая штучка цвета морской волны, вроде летнего платьица неприемлемой (для Табуреткиной бабули, естественно!) длины, да красный в зеленую полоску шерстяной носочек. Наверное, Табуреткин подарочек. Его собрат висел на люстре, глупо покачиваясь среди псевдохрустальных подвесочек. Ворвавшись в эту идиллию, мы не сразу сообразили, что даже не постучались. Соня принялась что-то мямлить по-итальянски, но Микеле на нас за бестактность зла не держал. Наоборот, он вскочил, загораживая животиком пленительное зрелище — синьорина Брилла в истоме и полосатом носочке — и радостно затараторил, не слушая оправданий. Соня переводила с пятого на десятое:
— Говорит, нашел свое счастье. Они женятся. Надо быть праведным, и они будут. Детишек родят — штук пятнадцать. Свадьба будет в лучшем виде. Мы — гости, а ты, рыжий, шафером будешь. Я тоже сгожусь на роль подружки невесты.
— А мне, значит, не обломится? — вырвалось у меня.
— Потерпи. Всем шампанского, будем пировать. Россия — хорошая страна, зря он ее ругал. Он не сердится на Табуреткина, когда тот придет, он его еще раз простит. Надо пригласить и Кавальери, пусть все веселятся. В общем, гуляй, братва!
— Сонь, скажи ты ему, что он уже погулял. Квартиру разгромил, соседей напугал. Пора бы ему и честь знать, загостился, — ну вот, будущий шафер прозаичен, как кастрюля. Дал бы мужику порадоваться — такую девку отхватил!
— Погоди, сейчас он закончит… — Сонька уже увлеклась перспективой выйти в свет в розовом платье до пят и в эксклюзивном веночке.
— Да ни фига он не закончит, он же адвокат! — рявкнул Иосиф так, что привел в чувство даже пребывавшую в отключке Элеонору.
Увести разрезвившегося итальянца удалось с трудом. Он лез ко всем обниматься, охал по поводу учиненного побоища, совал капусту всем подряд, и его совсем не хотели отпускать. Приперся муж соседки — Вася в незабываемых семейных трусах с разъяренными тиграми. Сам Васятка — мирный пьяноватый мужик — заметно взбодрился при виде мзды за нанесенный ущерб. Короче, был хэппи-энд по-итальянски.
В машине помолвленные безобразники продолжали сгорать от страсти, не обращая внимания на оказавшегося с ними на одном сиденье Оську, усиленно делавшего вид, что ничего не происходит. Соню, из этических соображений, я посадил рядом с собой. Того, что творилось сзади, невинным девушкам до брака видеть не положено, даже если они не безнадежно невинные. Словом, мы все вздохнули с облегчением, когда слипшийся от жара страстей "Твикс"-сладкая парочка был доставлен к отелю. Они убежали, даже не попрощавшись — но мы их извинили.
— Вот, Сёня, — не удержавшись, съехидничал я, — выйдешь за Кавальери, и все у тебя будет путем. Муж — кабан в брачном угаре, дети — вылитые поросята, все пятнадцать…
— Можно подумать, — отрезала она, — меня в России ждет лучшая участь. Муж — вылитый Васек, детишки в папу, свекруха вроде этой динозаврихи!
Нашу пикировку прервал Осин голос:
— Да хватит вам! Благое дело сделали, помирили влюбленных… Не впервой нам любовников мирить, где-то это уже было, а, Дань?
— Они сами помирились, — буркнула еще не остывшая Софья, — И нечего себе чужие заслуги приписывать!
— Сколько мы сил на них потратили, — проскрипел я, выезжая на Садовое, — И все без толку! Никакого кредита, сплошной дебет.
— Не скажи! — встрепенулась Соня, — Мне Микеле интересную фразу сказал…
