А мы, говорят ребята, именно к вам как к единственному потомку великого композитора. Дело в том, что наша фирма хочет взять имя вашего прадеда в качестве фирменного наименования. Есть же, говорят, водка «Распутин», водка «Менделеев», а мы решили выпускать водку «Верстовский». И не только водку. А целую серию напитков. Например, сувенирный набор небольших бутылочек с названием какого-нибудь произведения вашего знаменитого предка.
Я сначала даже растерялась. Как вы, говорю, молодые люди, это себе представляете? Ну, допустим, наливка «Черная шаль», по названию известного романса, – это куда ни шло, водка «Громобой» – в общем, тоже неплохо, это у него такая опера была (а парни, смотрю, сидят довольные и записывают – видно, раньше ничего про моего прадеда не знали, кроме фамилии), – «Пан Твардовский», говорю – тоже для крепкого напитка вполне подходящее название, «Тоска по родине» – может иметь успех у наших эмигрантов, «Сон наяву» – для спиртного название подходящее, но самая известная опера Алексея Николаевича – «Аскольдова могила», а уж это название, извините, кого угодно отпугнет. Есть еще «Бабушкины попугаи» – водевиль такой у прадеда был, но уж не знаю, куда такое название вы приспособите.
А они только глазами хлопают и руками машут. Это ничего, кричат, Ольга Варсанофьевна, все названия пристроим, нам главное ваше согласие получить, потому что теперь закон такой – имя в рекламных целях можно использовать только с согласия самого человека, а для покойника – с согласия его наследников. А мы для вас сделаем все, что вы попросите, – разумеется, что в наших силах. Вы не подумайте, что мы пожилого человека обидеть хотим. Мы старость уважаем.
Тут я призадумалась и говорю, что мне-то для себя уже ничего не нужно, доживу как-нибудь свой век, а вот лучше сделайте вы что-нибудь для прадедушкиной памяти…
Вот что, ребята, говорю, хотелось бы мне в память моего прадеда восстановить усадьбу в селе Селиверстове Тамбовской губернии, или там теперь область? Или опять губерния? Неважно. Он в этом селе родился, детство и юность провел, так хорошо бы усадьбу восстановить и организовать там музей.
Они помялись немножко. Что делать? Поедем, говорят, посмотрим на месте. Я вижу, серьезно люди настроены, может, и правда сумеют имение восстановить. Ну и спрашиваю: «А скажите мне, ребята, почему вы именно Верстовского выбрали? Не самый, честно говоря, известный композитор. Почему, например, не Мусоргский или не Чайковский?»
Они немножко смутились, потом один и говорит:
«Понимаете, Ольга Варсанофьевна, наш, как бы это сказать – типа руководитель, он высокий очень, длинный… ну и у него по жизни, типа того, кличка такая – Верста. Ну а ему один… как бы друг, возьми и скажи, что был такой композитор – Верстовский, он лично где-то слышал. Нашему-то и загорелось – сделать такую водку. Как бы… типа того, чтобы кличку свою обессмертить. Ничего, говорит, не пожалею, только чтобы была такая водка! И поручил нам сделать все как надо».
– Ну и как, – включилась Надежда, допивая чай, – получилось с имением-то?
– Как раз сейчас они приезжали, мне рассказывали. Осмотрели усадьбу, а там один фундамент остался. Пригласили специалистов – историка, чтобы он им прежние изображения дома нашел, архитектора, прораба. Те им приблизительно оценили стоимость работ, и получилось восемнадцать миллионов долларов. Они – ко мне. «Ольга Варсанофьевна, говорят, – не подумайте, что мы люди несерьезные, слова не держим, но такая сумма для нас нереальна. Может быть, договоримся на что-нибудь другое?»
– И как вы – придумали?
– Я, Наденька, вот что придумала. Видите ли, иногда разные зарубежные меценаты, интересующиеся прадедушкиным творчеством, чаще всего русского происхождения, жертвуют разные суммы для восстановления имения и вообще – для увековечения памяти Алексея Николаевича. Но у нас ведь как – деньги перечисляют на счет министерства культуры, а там они бесследно растворяются – министерство большое, а с культурой плохо, и никаких концов уже не найдешь. Так вот я попросила Дионисов, чтобы они открыли благотворительный фонд имени композитора Верстовского – глядишь, и набежит на реставрацию имения, если деньги будут прямо в фонд поступать. А Дионисы так обрадовались, говорят, что такой фонд они мне в момент устроят. Тут же и побежали к своим юристам фонд организовывать, даже чаю не попили. Кстати, как вам, Надя, варенье айвовое понравилось?
– Замечательное варенье, Ольга Варсанофьевна. Я хотела с вами поговорить еще об одной вещи.
– Слушаю вас, Надя, – насторожилась старушка.
– Вы уж простите меня, Ольга Варсанофьевна, но я случайно видела у вас в книге фотографию и узнала, что это банкир Строганов, который недавно погиб. А вчера я совершенно случайно встретила свою знакомую, молодую девушку. Я ее с детства знала, мы с матерью ее дружили. И она рассказала мне, что работала в том же банке, знала Строганова близко, вы меня понимаете?
Старушка кивнула головой.
– Уж так она по нему убивается, – продолжала Надежда, она решила немного сгустить краски, – что я за нее волнуюсь. Родители ее погибли три года назад, совсем одна осталась, тут еще эта смерть страшная…
Ольга Варсанофьевна долго молчала.
– Ольга Варсанофьевна, я за Лену как за себя ручаюсь! Семья у них была очень приличная. Если у вас есть что рассказать, мы могли бы с Леной к вам прийти на днях. Потому что у нее там, в банке, неприятности, сами понимаете – такая смерть, большие деньги…
– Понимаю… – задумчиво сказала старушка. – Что ж, Саше уже не повредишь. Приводите ко мне девушку, я сама на нее посмотреть хочу. Саша мне не чужой, племянник он мой, не родной, правда, да других у меня не было.
На следующий день Лена с самого утра пребывала в раздумьях – как ей обмануть слежку. Обязательно надо появиться у Сенной площади, не имея за собой «хвоста», иначе она подведет Надежду Николаевну и неизвестную старушку. В конце концов она решила положиться на случай и импровизировать по ходу дела.
Ближе к концу рабочего дня у Лены в сумочке тихонько пискнул мобильник. Надежда Николаевна сообщила, что старушка Верстовская согласилась на встречу, сегодня вечером она приглашает их с Леной на чай. Затем Надежда объяснила обрадованной Лене, как пройти дворами, чтобы замести следы.
Лена вышла из дверей банка и огляделась. Вот они, голубчики, даже машину поменять не могут! Четверо здоровенных амбалов следят за одной девушкой, за что им только деньги платят. Не оглядываясь, Лена быстро пошла в сторону станции метро. Она не сомневалась, что машина тихонько двинется за ней.
Вот и станция. Лена деловым шагом прошла внутрь, постояла немного, демонстративно поглядывая на часы, а потом, будто что-то вспомнив, стремглав бросилась к выходу. Она увидела, что за ней метнулись две фигуры – значит, их всего двое, другие остались в машине. И машины тоже на улице не было, очевидно, сидящие в ней решили, что Лена поедет на метро и нет смысла ждать. Лена быстренько обежала вокруг и вошла в метро со стороны выхода, столкнувшись с потоком приехавших пассажиров. Выбрав мужчину поприличнее и покрепче, она бросилась ему наперерез, так что он вынужден был остановиться, наклонилась и, прошептав ему на ухо: «Простите меня», сунула в карман проездную карточку за прошлый месяц, Лена давно собиралась ее выбросить. Мужчина удивленно воззрился на Лену, он и не заметил, что в кармане у него оказался посторонний предмет, зато те двое заметили. Лена видела, как один из парней побежал за мужчиной, а сама, отодвинув заграждение, проскочила на другую сторону, где был вход в метро. Дежурная только рот раскрыла – элегантная молодая женщина, а занимается мелким хулиганством! Зато уж, когда следом за девицей рванул здоровенный парень, дежурная была начеку. Она вцепилась в парня как клещ и подняла такой крик, что вся конспирация полетела к чертовой матери. Чтобы не связываться, парень снова обежал вокруг, но Лены уже и след простыл.
«Это был последний раз, – думала Лена, – потому что я уже иссякла».
«Но каковы эти балбесы? Где их только Костромин откопал? Известно где, – ответила она самой себе, – наверняка чьи-то родственники или знакомые. Все протежируют своим, забывая о профессиональных качествах. Порочная система!»
Надежда Николаевна ждала Лену, страшно обеспокоенная – та опаздывала на пятнадцать минут. Они поднялись в квартиру и позвонили. Дверь открыла высокая худая старуха с прямой спиной. Лена поздоровалась, старуха окинула ее внимательным взглядом, глаза ее потеплели, она улыбнулась и пригласила их зайти.
Они вошли и оказались в странном помещении. По логике вещей, сразу за входной дверью полагалось быть прихожей. На первый взгляд так оно и было – у двери висела вешалка и стояла подставка для обуви. Помещение было большое, но неудобное – узкое и длинное, с одним окном. Недалеко от входной двери вдоль стены, сразу же за вешалкой, располагалась ванна. Самая настоящая ванна, Лена вначале думала, что ванна стоит просто так, но потом заметила кран и сливную трубу – все, как полагается, в ванне мылись. Дальше за ванной находились газовая плита и подвесной шкафчик для посуды. На противоположной стене была дверь в комнату. Как сообразила Лена, прихожая выполняла функции всех подсобных помещений, такая уж это была квартира. Женщины разделись и прошли в комнату. Комната тоже была большая, заставленная старой мебелью. Старушка все время внимательно смотрела на Лену. Надежда Николаевна представила их друг другу, потом прошла на кухню, чтобы приготовить чай – она в этом доме была своим человеком.
