И вот теперь, сидя в своем служебном кабинете, Алексей Михайлович, с удовольствием вспоминая прозрачные шелковые шаровары «свободных женщин Востока» и душистый аромат жареной баранины, продумывал тактику разговора со следователем, ведущим дело Богдана.
К счастью, следователь Наврузов не полный даун и намеки начальства ловит на лету. Достаточно будет просто высказать свое личное мнение: слабовато с доказательствами, хлипкие вещдоки, свидетели путаются, обвиняемый тоже не дурак, вину свою не признает… Это означает, что дело не имеет судебной перспективы, то есть, если довести его до суда, приговор почти наверняка будет оправдательным.
Следователь, конечно, фигура процессуально независимая, приказывать ему прокурор не вправе. Другое дело — высказать свое мнение, дать дружеский совет… Наврузов не дурак. Пара бумажек, звонок — и Пасюк на свободе за недостаточностью улик. Легко и просто. Зато если завтра Наврузов схимичит в каким-нибудь деле и засветится не по-крупному, прокурор, памятуя о сделанном одолжении, в свою очередь, закроет на это глаза.
Все-таки хорошо, когда люди понимают друг друга и могут договориться. И никаких денег, никаких взяток, никакого нарушения законности. Услуга за услугу. Ты мне — я тебе. Просто месяца эдак через два прокурорскую супругу по мягкому ненавязчивому ходатайству заместителя мэра вполне законно оформят соучредителем в какую-нибудь процветающую фирму, и ежемесячно, на совершенно легальных основаниях из кассы фирмы в бюджет прокурорской семьи потекут кругленькие суммы. И никакой, заметьте, коррупции.
Усмехнувшись, прокурор протянул руку к кнопке селекторной связи.
— Верочка, пригласи ко мне, пожалуйста, следователя Наврузова, — попросил он.
— Нет? Как это — нет? — изумленно вытаращилась на Максима Лизоженова Лада Воронец. — Я названивала тебе вчера весь день. Я оставила шестьсот сообщений на твоем гребаном автоответчике. И теперь ты заявляешь, что ничего не принес?
— Я этого не говорил.
— Как это — не говорил? Ты же сказал, что у тебя нет…
— Я имел в виду, что сначала нам надо кое о чем договориться. Я хочу тебе кое-что предложить.
— Иди к черту! — взорвалась певица. — Нам с тобой не о чем договариваться! Все, что мне нужно — это доза. Доза, понимаешь? Или ты хочешь, чтобы я поменяла поставщика?
— Ты не поменяешь поставщика. Во-первых, это не так просто, а, во-вторых, ты тщательно скрываешь, что ты наркоманка. Певица-наркоманка — это бракованный товар. В нее не выгодно вкладывать деньги, ее уже не имеет смысла раскручивать. Вокруг так много молодых восходящих звездочек. Ты — уже отработанный материал.
— Подонок!
Максим ловко увернулся от летящей ему в голову вазы.
— Ну, зачем ты так? — с ласковым увещеванием произнес он.
— Я не наркоманка, — прошипела Воронец. — И я не отработанный материал! Меня не надо раскручивать. Я уже раскрученная.
— Сегодня раскрученная, завтра закрученная, — философски заметил Лизоженов. — Зачем нам ссориться? Просто выслушай меня и согласись, и тогда каждый получит то, что ему нужно. Разве не прекрасно, когда мы получаем то, что нам нужно?
— Ладно, — скрипнула зубами Лада. — Так что тебе нужно?
— Эстрадно-постмодернистская зооэротика, — лучезарно улыбнулся певице Максим.
— Борьба за мир — это как секс за девственность, — изрек Андреич, поднимая стакан с водкой и задумчиво созерцая прозрачную жидкость. — Так выпьем же за борьбу.
Собравшиеся за столом в подсобке лоточники, продавцы и сторож дружно подняли стаканы, празднуя начало нового рабочего дня.
– Москва, Москва, бандитская столица , — сиплым басом затянул песню лоточник-рецидивист Дубыч.
– Весь криминальный мир твой чтит авторитет , — нестройным хором подхватили остальные…
Первыми в магазин обычно приходили лоточники. В половину десятого утра продавцы открывали дверь, и вся компания собиралась в подсобке. До открытия магазина оставалось полчаса. За эти полчаса работники ТОО «Лотос» выпивали для бодрости по сто грамм, и начинался «разбор полетов». Сторож Хрум рассказывал, что произошло ночью, лоточники сплетничали о том, кто чем занимался вечером, и что нового произошло в столице.
Лоточник Демьян Дрызкин по кличке «Лох в законе», глотнул водочки и с наслаждением потянулся, сжав руки в кулаки и вытягивая их таким образом, чтобы всем собравшимся за столом были хорошо видны костяшки его пальцев.
Теща Демьяна была замужем за участковым милиционером, а сам Демьян с раннего детства мечтал быть бандитом.
— Парень добрый, но с бзиком, — заметил однажды Бычков, после того, как пьяный Дема, стоя на коленях, полчаса умолял Глеба захватить его на стрелку синяевцев с азербайджанской группировкой. — Стрелка — серьезное дело. Не хватало еще, чтобы по милости этого сдвинутого на блатной романтике придурка стрелка превратилась в цирк. Психоз бы мне этого не простил.
Ирония судьбы заключалась в том, что в силу трусоватости характера и граничащего со слабоумием легкомыслия, бандитом Дрызкин так и не стал. Чувствительная душа Демьяна не смогла смириться с фактом, что ему не суждено вести полную риска и опасности жизнь крутых, в натуре, мужиков, и Дема стал лихорадочно косить под бандита, за что и получил гордое прозвище Лох в законе.
Демьян специально разбивал о стену костяшки пальцев, обдирал их напильником, а под кожу шприцом закачивал глицерин, так что покрасневшие, ободранные костяшки распухали, и, глядя на них, Лох в законе умилялся на самого себя, представляя себя то непобедимым Брюсом Ли, то самим лидером синяевской группировки Бананом.
Стоя перед зеркалом, Дрызкин подолгу маршировал на месте, отрабатывая крутую разгребающую бандитскую походочку, презрительно сплевывал на пол и проделывал прочие подобные телодвижения. У изголовья кровати, как священник Библию, Дема хранил словарь уголовного жаргона, который регулярно штудировал перед сном.
Сидя за столом в компании Демьян ел и пил только одной рукой, а вторая, разбухшими костяшками вверх, лежала на столе, чтобы все присутствующие могли полюбоваться на его мощные боевые кулаки.
— Теща такой прикол рассказала, — сообщил Лох в законе. — Пару дней назад в ресторане на Пушкинской драка была. Орехово-Зуевский бандит сцепился с грузином. Никак их растащить не могли, вызвали наряд на задержание. Менты обычно в таких случаях с собой злобную розыскную собаку брали, чтобы самим не надрываться, а тут, как на грех, розыскная заболела, так вместо нее прихватили овчарку, которая по наркотикам работает.
Приехали, значит, менты в ресторан, грузин с братком продолжают с кайфом морды друг другу квасить, легавые пускают собаку, орут ей — «фас», «фас» а собака-то добрая, кусаться не хочет, хвостом виляет и между столиками бегает, еду выпрашивают. Ну, ее, естественно, все подряд кормить начали. Но самое смешное — у грузина оказалась природная боязнь собак. Как овчарку увидел, у него с сердцем плохо стало. Посерел весь, на пол свалился. Менты его без всяких проблем и повязали.
— Кого это менты повязали? — распахивая дверь в подсобку, — поинтересовался Глеб.
— Грузина одного в ресторане, — пояснил Андреич и потянулся к бутылке, чтобы налить опоздавшему Бычкову штрафную.
— Проходи, — предложил Глеб.
— Здравствуйте, — вежливо сказал Денис, обводя веселую компанию настороженным взглядом. На пару секунд его глаза задержались на раздувшихся от глицерина кулаках Лоха в законе. Журналист слегка побледнел.
— Кто это? — поинтересовался Андреич.
— Денис Зыков. Новый лоточник, — пояснил Бычков.
Андреич приосанился и демонстративно потер рукавом приколотый к белому халату продавца орден Красной Звезды, полученный в славные времена, когда он был разведчиком в Афганистане.
— В армии служил?
— Нет, — покачал головой Денис.
— Понятно. Значит, ты у нас срок мотал.
— Не мотал, — покаялся Зыков.
— Не мотал? Как это — не мотал? И в армии не был?
Денис вздохнул и покаянно развел руками.
— Чем же ты тогда, мать твою, в этой жизни занимался? — изумился Андреич.
— Да так… То одним, то другим.
— Не пойдет, — покачал головой Андреич. — На хрен нам сдался в нашем образцово-показательном магазине фраер без образования?
— Погоди, Андреич, не кипятись, — успокоил его Глеб. — Сядем, выпьем, поговорим… Доставай, — подмигнул он Зыкову.
Денис поспешно расстегнул молнию спортивной сумки и, вытащив из нее бутылку водки «Во йао чжу у тхиень» , гордо водрузил ее на стол.
Чешуйчатый труп выпотрошенной ящерицы мягко покачивался в желтой, как моча, жидкости.
— Вот, — сказал Зыков.
В подсобке воцарилось гнетущее молчание.
