Ознакомительная версия.
При третьей попытке я учла все совершенные ранее ошибки и пристегнула крюк не к перилам, а к одному из круглых колец, зачем-то приделанных на подступеньках.
В конце концов, потная, в разорванной пижаме и с содранной на ладонях кожей я очутилась в каюте.
– Чего так долго? – спросил Юра.
Я подала ему крюк.
– Держи, главное – не выпускай его из рук. Лебедка – зверь, если тебя кто-то или что-то держит, ему несдобровать.
Руки Юры вытянулись.
– Меня сильно тащит вперед, – обрадовался он. – Слушай, разве не надо вращать ручку?
Я снисходительно хмыкнула: да уж, теперь я знаю о повадках катушки поболее, чем Шумаков. Но будем толерантны к малоопытным товарищам.
– Нет, трос сам…
Завершить фразу мне не удалось, послышался треск, Юру вымело из постели и поволокло к двери.
– Мама! – жалобно пискнул отважный борец с миром криминала.
На меня, уже не первый раз за последнее время, напал столбняк. Шумаков несся к дверному проему вместе с подушкой и спинкой от кровати, самым чудесным образом приклеенными к его телу.
Крак! Юрасик миновал вход, обломив часть полированной спинки. Если раньше мой любимый отдаленно напоминал дельтапланериста, то сейчас он смахивал на сэндвич диковинного вида: внизу Шумаков, посередине подушка, сверху обломок спинки.
Из коридора долетело мерное постукивание, я встряхнулась и ринулась за «бутербродом». Перед глазами предстала душераздирающая картина. Юру волокло вверх по лестнице; стук, задевая ступени, издавала деревяшка.
– Отпусти крюк! – заорала я. – Брось его, брось!
– А-а-а, – долетело в ответ уже с палубы.
Поверьте, никогда я не преодолевала почти вертикальную лестницу с такой скоростью. Я вообще-то ленива и предпочитаю садиться в лифт, даже если надо попасть на второй этаж. Но сейчас я летела гепардом, парила орлом, скакала боевым верблюдом – никак не могу подобрать достойного сравнения. Важно другое. Очутившись за миллидолю секунды на верхней палубе, я увидела Юру, лежавшего у подножия железной палки, торчавшей из пола, и крюк, мирно покоившийся в креплении.
– Милый, ты жив? – бросилась я к Шумакову. – Хорошо, что догадался уцепится за столб!
– Меня на него понесло, – прошептал Юра и сел. – Что это было? Где я? Кто я? Как меня зовут? Какое нынче тысячелетие на дворе? Фу, я думал, круче американских горок ничего не бывает! И что за дрянь висит на моей спине?
Я дернула деревяшку, та неожиданно легко упала на палубу, прихватив с собой часть наволочки. Юра встал.
– Безобразие, – донеслось снизу. – Сколько можно шуметь! Дайте поспать наконец!
Из люка начала появляться фигура. На палубе было уже достаточно светло, и я узнала Зарецкого, который, преодолевая лестницу, громко злился на тех, кто его разбудил.
– Вот черт, – шепнул Юра. – Теперь от насмешек не избавимся.
Я тоже без радости смотрела на Леонида, он будет зубоскалить, растреплет всем о нашем маленьком ночном происшествии. Но Зарецкий, выйдя на палубу, прошел не более двух метров, замер и стал креститься.
– Доброе утро, – на всякий случай пискнула я. – Вот, на восход солнца любуемся! «Горит на западе пожар, но он не рукотворный» – дальше не процитирую, забыла!
– Ангел, ангел, – зашептал Леонид, – ты пришел! Ты знаешь, ты… я… О нет! Я не хотел! Поверь! Все она! Не я это придумал! Боже!
Зарецкий взвизгнул и рванул к лестнице, я не успела пискнуть, как ученый, словно дьявол, провалился вниз.
– Натуральная палата номер шесть, – прошипел Юра. – Что это Зарецкий нес про ангела?
Я повернулась. Юра стоял лицом ко мне. Он был почти обнаженным: ну, не считать же одеждой ошметки белых трусов, разрисованных разноцветными машинками. Собственно говоря, «боксеры» трансформировались в некое подобие мини-юбочки теннисистки. Не забудьте: Шумакова тащило по ступенькам и палубе, тут лопнет любой, даже очень качественный трикотаж. Восходящее солнце било Юре в спину, отчего его фигура казалась словно сотканной из золотисто-розового света. Но самое главное! Подушка, остатки которой по сию пору болтались у Юры за спиной, оказалась набита не синтепоном, а натуральным пером. Пару минут назад подул легкий ветер, он медленно и осторожно высвобождал белые комочки из разодранной наволочки, они кружили в воздухе и тихо уплывали в сторону. Смотрелся Шумаков интригующе, лица его было не разобрать, четко вырисовывался лишь силуэт в ореоле из перьев.
– Бедный Леня, – вырвалось у меня, – он испытал сильнейший стресс!
– Очень мило жалеть Зарецкого и плевать на меня, – заревновал Юра. – Отдери от моей спины тряпку!
Я обошла его и дернула за лоскут, болтавшийся у него между лопаток.
– Ой! Осторожнее! – взвыл любимый. – Больно! Что там?
Шумаков еще говорил, а я уже сообразила: на его спину намазана некая субстанция, к ней прилипла наволочка, если дергать за ткань, она отходит вместо с кожей.
– Ты мог упасть на клей? – спросила я.
Юра хмыкнул:
– Шикарное предположение! Но нет, не мог.
– Незаметно, – настаивала я. – Шел, шел, споткнулся, шлепнулся на спину, а до этого там разлили…
– И в бензине я не плавал, – перебил меня Юра. – И керосин не пил, и зубную пасту из тюбика не жевал.
– Тюбик, – ахнула я.
Шумаков обернулся.
– Не понял!
– Все хорошо, – защебетала я. – Побегу в нашу каюту, поправлю постель, а ты туда осторожно двигайся.
– Ладно, – согласился Юра. – У меня до сих пор ноги трясутся, быстро не получится.
Я поспешила в каюту. Кровать лишилась спинки, но не рухнула. Матрас располагался на раскладушке, дерево вокруг нее служило исключительно декоративным украшением. Опасаясь, что Юра передумает и быстро вернется, я начала со скоростью обезьяны, ищущей конфету, рыться в постельном белье. Ведь это я взяла на кухне тюбик со сгущенкой, собираясь полакомиться любимым с детства сладким бутербродом, отвернула крышку… и тут в каюту постучал Юра. Чтобы Шумаков не стал потешаться и обзывать меня первой среди обжор, я быстренько, не подумав о последствиях, сунула тюбик под подушку, причем не свою, а Юрину. И теперь пытаюсь сообразить: завернула я колпачок или забыла? Если упаковка осталась открытой, то содержимое могло вытечь. Но где накидка с кресла, куда я запихнула второй тюбик? Нет ни покрывала, ни сгущенки, пусто.
Я перетрясла одеяла, но ничего не нашла. Внезапно мне стало душно. Дыша, как загнанная собака, я поспешила в коридор, а оттуда на палубу. Даже если я и не закрыла тюбик, то сгущенка не суперклей. Да, при помощи сладкой густой массы можно временно приклеить к себе рубашку или салфетку, но подушка – довольно объемная вещь, вместе со спинкой от кровати она составляет тяжелую конструкцию. Мне пришла в голову очередная глупая идея.
– Эй, – тихо позвал Юра, спускаясь по лестнице. – Можешь объяснить, что происходит?
– Пошли в каюту, – шепнула я. – Зарецкий тебя не узнал, не хочется разбудить кого-нибудь более сообразительного.
Мы вернулись, я еще раз осмотрела спину Шумакова и рискнула выдвинуть предположение:
– В нашу кровать попал клей.
Шумаков зевнул.
– Есть объяснение, как такое могло случиться?
Я пожала плечами.
– Единственное, что приходит в голову: мебель на теплоходе не самого лучшего качества, она сделана не из массива, а склепана из опилок, спрессованных с каким-то вязким материалом. Клеящая субстанция просочилась на кровать, сначала спинка прилипла к подушке, затем подушка – к твоему телу.
– Звучит глупо, – подвел черту Юра, – но за неимением достойной версии придется принять идиотскую. Следующая проблема. У меня между лопатками мотается кусок наволочки. Как его убрать? Хочу предупредить: дергать нельзя, мне очень больно.
– Сейчас схожу в местную кладовку, – предложила я, – поищу там растворитель, на корабле он непременно есть, здесь полно крашеных деталей.
– Угу, – пробормотал Юра и плюхнулся на матрас, – возьму пока твою подушку.
Я, уже в который раз за эту беспокойную ночь, вышла в коридор и на цыпочках отправилась в ту часть теплохода, где располагались на нижнем уровне спальни команды. Помню, официант Антон выходил из двери в самом конце узкого коридора с бутылкой чистящего средства для серебра в руках.
Темно-коричневые полированные двери закончились, красивая синяя дорожка с рисунком, завернув за угол, сменилась дешевым ковровым покрытием экономичного серого цвета. Я остановилась около створки и, не колеблясь, дернула ее, ожидая увидеть небольшую каморку с вениками, швабрами, ведрами и бытовой химией. Но перед глазами возникла небольшая кровать, привинченная к стене, и подобие крохотной тумбочки.
– Пожалуйста, – умоляюще сказал тонкий голосок. – Я не виновата! Она сама все придумала! Я ничего не знала! Поверьте!
Маленькая щуплая девушка, до подбородка закутанная в одеяло, заплакала так горько и безнадежно, что я испугалась, вошла, захлопнула дверь, села на жесткую постель и хотела погладить Светлану по голове.
Ознакомительная версия.
