– Пока я созрею?.. – прервала его Пульхерия с усмешкой. – А что вы делаете с недозрелыми?
– С какими недозрелыми? – не понял Штыкин.
– Есть такой старый анекдот про психушку. Врачи заметили, что больные с прогулки приходят все в синяках и ссадинах, проследили за ними. Выяснили, что пациенты забираются на самое высокое дерево в парке, кричат: «Я созрел» и падают вниз. Один из врачей тоже на дерево забрался. Высоко, падать страшно. Он кричит: «Я не созрел». А ему снизу отвечают: «А несозревших мы палками сшибаем». Вот и вы меня тоже, образно говоря, палкой сшибете?
– Но вы же созрели, – усмехнулся Штыкин, – падайте уж сами. Честно говоря, я думал, что вы раньше созреете.
– Слишком многое поставлено на карту, слишком многое мне приходится терять. Никак решиться не могла.
– Зато ваша совесть будет чиста.
– Ой, только вот про совесть не надо говорить. С ней у меня все в порядке…
И тут до нее вдруг дошло. Она с подозрением взглянула на следователя:
– Вы меня в убийстве подозреваете, что ли?
– Упаси Господи, Пульхерия Афанасьевна! Разве я похож на идиота?
– Смотря куда смотреть, – пожала она плечами. – Я вас только в одежде видела.
– Если есть желание познакомиться поближе, могу пойти навстречу.
– Нет. Считаю ваше предложение непристойным.
– Раз у меня нет никакой надежды, – Штыкин притворно тяжело вздохнул, – тогда вернемся к нашему делу. Думаю, ваши показания будут очень ценными. Итак, когда вы поняли, что ничем не можете помочь Никите Назарову, вы решились рассказать правду…
– Минуточку, правду о чем?
– Что вы помогали преступнику, укрывали его у себя.
– Я?
– Мне надо было с самого начала догадаться, что он в вашей старой квартире. А потом вы помогли ему скрыться, дали денег, посадили на поезд.
Штыкин улыбался уверенно и ободряюще. Эта улыбка завораживала, лишала ее воли. Пульхерия не могла оторвать взгляд от его жизнерадостной физиономии.
– Уверен, что не будь вы вместе с Григорием Гранидиным, вы, не колеблясь, подтвердили бы его алиби.
Когда следователь все это выложил, Пульхерия на мгновение онемела. Она пришла в ужас от того, как он ловко все переиначил, абсурдно интерпретировал.
– Штыкин, вы думаете, что я хочу дать показания против Никиты?
– Ни минуты не сомневаюсь в этом. – Он вновь торжествующе улыбнулся.
– Не скрою, вы меня разочаровали, Игорь Петрович. Я была о вас лучшего мнения. Назаров невиновен. Именно это я хотела вам сказать. В то время, когда убивали Вику, он был со мной, в квартире Германа.
И она рассказала все. О том, как безнадежно запуталась в этой бесконечной паутине лжи, о Галине Матвеевне, заставшей ее и Никиту целующимися, об отношениях между Гришей и Викой.
– Вы опять немного ошиблись, Штыкин, – в заключение ехидно сказала она.
– От вас можно с ума сойти. – Следователь схватился за голову. – С виду такая скромная девушка. Я как-то видел вас краснеющей, когда при вас рассказывали непристойный анекдот, а тут муж за порог, и она уже с другим целуется. Может, мне к вам в очередь записаться?
– Я не скромная девушка, а скромная бабушка, – уточнила Пульхерия. – Тем не менее ваши притязания на что-либо большее, чем дружба, не состоятельны.
– Опять вы меня обломали, Пульхерия Афанасьевна. От вашей жестокости в моем сердце образовалась кровавая рана размером с кулак.
– Вы все шутите, Игорь Петрович, а я между тем, рассказав вам всю правду, лишаюсь прекрасного безбедного будущего, правда, при этом возвращаю себе самоуважение и спасаю невинного человека от тюрьмы.
– Очень хорошо. Теперь давайте поговорим о нашем невинном человеке.
Лучезарная улыбка исчезла с лица Штыкина. Оно стало непроницаемым и невыразительным.
– Получается, что Григорий Гранидин лгал?
– Да.
– И Александр Николаевич лгал?
– Да.
– И Галина Матвеевна пошла у всех на поводу и солгала тоже?
– Да.
– А Никита Назаров, рискуя быть обвиненным в убийстве, тоже солгал?
– Солгал, солгал, – закивала Пульхерия, – мою честь спасал. Благородный человек, сейчас таких мало.
– Благородный человек, прежде всего, не станет женщину, оставшуюся без мужа, компрометировать, – нахмурившись, сказал Штыкин.
– Это случайно получилось, я сама была виновата, – попыталась она оправдать Никиту.
– Ничего случайного в этом мире нет. Вы, Пульхерия Афанасьевна, жить не можете без неприятностей. Вам без них скучно.
– Воспитывать будете, гражданин начальник?
– Не мешало бы, только бесполезно.
– Очень хорошо, что вы это понимаете.
– Чувствую, что наш разговор зашел в тупик, – Штыкин начал убирать в бумаги в стол. – Подождите меня, я скоро вернусь.
Вернулся он через десять минут. Следом за ним в комнату охранник ввел Никиту. Пульхерия, увидев его, разозлилась на Штыкина.
– Зачем вы его привели? – вскочив, с возмущением спросила она. – Я вам все сказала, вытащила его из ловушки. Зачем мне его опять видеть? Это уж слишком!
– Я хочу устроить вам очную ставку, – ответил следователь.
– Не нужны мне никакие ставки! – продолжала кипятиться Пуля. – Я от всего этого балагана устала. Вы понимаете это?
– Понимаю, – спокойно ответил Штыкин. – Но я хочу, чтобы вы все повторили в присутствии подозреваемого.
– Зачем ты ему все сказала? – удивился Никита.
– Затем, что тебя обвиняют в убийстве, – буркнула она и устало опустилась на стул возле стола.
– Ну и пусть обвиняют. Я никого не убивал, и они ничего не смогут доказать. Сколько можно тебе об этом говорить?
Он замолчал. На его лице читалось только неодолимое упорство.
– Надеешься на справедливое правосудие? – спросила Пульхерия с недоброй усмешкой и, не дожидаясь ответа, выкрикнула: – Наивный дурак, в нашей стране его нет!
– Гражданин следователь, я официально заявляю, что эта женщина вам наврала. Ей очень хочется быть мученицей. А я не хочу, чтобы у нее была причина обвинять меня в том, что я испортил ей жизнь, лишил возможности связать свою судьбу с сыном олигарха!
– Ты с дуба рухнул?
– Да, рухнул. Тебе одной, что ли, падать? Вцепилась в этого Германа мертвой хваткой, а когда услышала, что меня обвиняют в убийстве, решила сделать широкий жест: тебе совестно быть счастливой, когда рядом кому-то плохо.
– Ну как вам, Игорь Петрович, аргумент? Нравится? Нормальный человек может такое сказать?
– Нет смысла спорить, граждане, – ответил Штыкин. – Ваша позиция мне более или менее понятна. Только одно не ясно: кто из вас лжет?
– Он, – Пульхерия пальцем указала на Назарова.
– Она, – одновременно с ней сказал Никита.
– Так, понятно, – протянул Штыкин. – Тогда, Никита Антонович, объясните мне, только чтобы я понял, зачем ей все это нужно?
– Видите ли, Игорь Петрович, несколько лет назад я бросил эту женщину. Я не уходил от нее к другой, нет, у меня никого не было, но Пульхерия, она – совершенство, а я неудачник. У меня не было работы, потом я заболел, а она возилась со мной, ухаживала, поила, кормила, одевала. Потом я нашел работу, но на те жалкие гроши, которые получал, не мог устроить ей достойную жизнь. А она молчала и ничего не требовала от меня. Тогда я собрал вещи и ушел, уехал в Питер, меня мой знакомый по институту туда позвал. Как-то, будучи в командировке в Москве, познакомился с Викторией. Она уехала в Питер со мной. Но я никогда не терял Пульхерию из виду. Мои друзья регулярно сообщали мне о ней. А когда узнал, что она стала жить с сыном очень богатого человека, порадовался за нее. Мне предложили отпуск, мы с Викой решили провести его в Москве. Только она требовала, чтобы мы жили непременно в шикарном отеле. Денег хватило только на две недели. Но я не об этом. Случайно мы встретились с Пульхерией, я увидел ее мужа и сразу понял, что он не герой ее романа. Пуляша, что ты в нем нашла?
– Я не обязана перед тобой отчитываться, – огрызнулась она.
Назаров не обратил внимания на это и продолжал:
– И еще я понял, какую глупость совершил, уйдя от тебя, Пуляша. Когда я тебя целовал, вначале я пытался внушить себе, что это всего лишь сентиментальное эхо прошлого, но сейчас, раз ты тоже поняла всю фальшь своих отношений с этим богатеньким Буратино…
– Погоди, Никита, – остановила его Пульхерия, – ты считаешь, что я все это делаю из любви к тебе?
Штыкин заметил, как Назаров отшатнулся, словно от удара.
– Да, я думал, что ты…
– Ха-ха! Я делаю это исключительно для того, чтобы не стыдиться самой себя, – ледяным тоном сказала она. – Чтобы не чувствовать себя подлой тварью. Я понимаю, что говорю жестокие слова, но прошлого не воротишь. Да, я очень любила тебя, но я долго убивала в себе это чувство, выжигала его из себя и возвращаться к прошлому не хочу.
Никита ссутулился, тихо, почти шепотом произнес:
– Хорошо, Игорь Петрович, будем считать, что она говорила вам правду. Вот уж не думал, что такое можно совершить ради каких-то абстрактных принципов. Эта женщина потрясла меня до глубины души. Опять она доказала свое совершенство!
