Изобретателя "Золота Атауальпы" искали все — наркодельцы, военные, спецслужбы. Искали — и не находили. В своих поисках они иногда "хватались за соломинку". Для Фрэнка Даунфолла одной из таких "соломинок" оказалась я.
Упоминание о ванне с чёрной икрой ассоциативно связало меня в его представлении с Марселем Морли, незаконным сыном Джузеппе Джианозо. Кроме того, я прямо заявила, что приехала в Перу искать золото Атауальпы. И, хотя, вроде бы я имела в виду реальные сокровища инков, это могло быть лишь хитроумной маскировкой для отвода глаз. Если хочешь спрятать предмет, положи его у всех на виду. Если хочешь скрыть, что ты ищешь наркотик под названием "Золото Атауальпы", притворись, что ты охотишься за исчезнувшим золотом инков.
Постепенно картина прояснялась. Было неясно только, какую роль отвёл Аделе Марсель Морли в своей странной игре с предсказанием акльи и индейцем со скорпионом на левом ухе. И почему индейцев оказалось двое?
Очевидно, что Уайна и Маута не заодно. Если бы они могли, то с удовольствием поубивали бы друг друга. Но по какой-то причине, они молча едут в машине рядом со мной и Луисом, а их лица выражают неприкрытую ненависть. Знают ли они что-либо о "Золоте Атауальпы" или о настоящих сокровищах инков? И кто, интересно, взорвал самолёт? От кого хотели избавиться — от нас или от Педро Гонсалеса? Вопросов было слишком много. Ответов — гораздо меньше.
— Остановись! Мне нужно прогуляться! — капризный голосок Аделы оторвал меня от размышлений.
Бобчик послушно затормозил.
Только сейчас я почувствовала, как затекло моё тело. Было просто необходимо слегка размяться.
Я открыла дверцу машины и с наслаждением ступила на землю. Тут же мне в нос ударил отвратительный запах тления.
— Что это? — с ужасом спросила Адела. — Ритуальные индейские жертвоприношения?
Справа от нас росло толстое странное дерево, похожее на пальму с кроной из плотных тёмно-зелёных листьев, растущих прямо из ствола. Каждый лист был обрамлён длинными острыми шипами, загнутыми, как рыболовный крючок. Внизу на стволе более старые листья высохли и пожелтели, свисая вниз, как шелуха гигантской луковицы.
Насаженые на крючья листьев, на дереве, как ёлочные игрушки некрофила, висели разлагающиеся трупы птиц.
— Что это? — зажимая нос, с ужасом спросила я.
— Пуйа, — ответил Луис.
— Что?
— Пуйа. Растение семейства ананасовых, — пояснил колумбиец. — У нас оно тоже встречается.
— А какой садист развесил на нём этих несчастных птиц? — возмущённо поинтересовалась Адела.
— Никто, — пожал плечами Луис. — Вы посмотрите на эти крючки. Птице достаточно случайно задеть за один из них — и она уже не может освободиться. Но, несмотря на это, птицам почему-то нравится отдыхать на этих деревьях.
Подруга возмущённо повернулась к Бобчику.
— Ну, ты знал, где остановиться, — возмущённо обрушилась она на него. — Тебе нужно было проехать сто километров для того, чтобы затормозить у этого чёртового птичьего кладбища!
— Я затормозил там, где ты попросила! — возмутился Бобчик. — Кстати, я вообще не хотел ехать в Куско. Это трупное деревце — ещё цветочки. Держу пари, что в следующий раз ты заставишь меня остановиться прямёхонько перед вигвамом вождя охотников за головами.
— Это знак! — громким замогильным голосом провозгласил по-испански Уайна Инти. — Я же говорил, что мы не должны были брать его с собой, — Уайна кивнул на Мауту Иньяка. — Он приносит несчастье! Теперь уаки разгневались на нас. Если мы не оставим его здесь, мы все погибнем.
— Что он говорит? — встревоженно поинтересовался Бобчик.
— Кто это уаки? — с любопытством спросила Адела.
— Это духи, — спокойно пояснил Маута Иньяка. — Надеюсь, вы не верите во все эти сказки о знаках и дурных предзнаменованиях?
— По-моему, это тебе следовало бы верить в них, — заметила я. — Вроде бы это верования твоего народа.
— Чепуха, — махнул рукой Маута. — Я верю только в деву Марию и в технический прогресс.
— Хорошее сочетание, — отдала должное я. — А вот один мой знакомый верил только в смерть и в налоги.
— Я не плачу налоги, — засмеялся Иньяка. — А смерти вообще нет.
— Да неужели? — заинтересовалась я. — А что же бывает, когда человек умирает?
— Он уходит в хурин пача, нижний мир, в землю немых, — пожал плечами Маута. — Путь туда лежит по волосяному мосту, по которому душу человека проводят чёрные собаки. А потом мёртвые прорастают и выходят из земли в виде живых людей.
— Здорово, — восхитилась я. — Это ещё покруче Упанишад[12]. И ты во всё это веришь?
— Он в это верит, — кивнул на Уайну Иньяка. — Всё это такая же чушь, как и разговоры о том, что моё присутствие приносит несчастье.
Что-то гортанно крикнув на кечуа, Уайна выхватил из-под пончо нож.
В то же мгновение в руках Мауты тоже сверкнуло широкое лезвие.
Бобчик испуганно отшатнулся.
— Эй, прекратите, — встал между индейцами Луис. — Иначе мы вас обоих оставим здесь.
— Я просто хочу доехать до Куско, — сказал Иньяка. — Там я уйду.
— И правильно сделаешь, — прошипел сквозь зубы Уайна.
— Залезайте в машину, — велел колумбиец. — Сейчас я её поведу. Маута сядет рядом со мной, а Уайна сзади. И чтобы никаких драк.
— Давайте, оставим их здесь, — взмолился по-русски Бобчик. — Эти индейцы опасны. Они всех нас прирежут, как цыплят, а наше мясо высушат на солнце.
— Но ведь до сих пор не прирезали, — возразила Адела. — Наверняка они дерутся из ревности. Просто они оба в меня влюблены.
— Ты когда-нибудь слышала такой термин: "мания величия"? — поинтересовался Бобчик.
— Может, ещё и вы подерётесь? — предложил Луис.
Весь остаток пути, от увешанного трупами птиц дерева и до самого Куско машину пришлось вести Луису. На перевале Тиклио, расположенном на высоте около четырёх тысяч метров, Бобчику стало плохо. Уайна Инти объяснил, что это сороче, горная болезнь — основной бич путешествующих по Перу туристов.
— О господи, — простонал Бобчик. — Дело кончится тем, что я умру в этих горах.
— Пожуй коки, — посоветовал Маута Иньяка, протягивая Бобчику мешочек с листьями и тыквенную калебасу.
— Хорошо, что мы едем на машине, а не летим самолётом, — заметил Луис. — У тебя будет время акклиматизироваться. Куско находится на высоте 3355 метров. Из-за горной болезни туристические фирмы не рекомендуют путешествия по Перу людям, страдающим повышенным давлением или сердечной недостаточностью.
— А почему у вас не кружится голова? — обиженно спросил Бобчик.
— У здоровых людей серьёзные симптомы горной болезни обычно проявляются, начиная с четырёх с половиной тысяч метров, — объяснил Луис. — На меньших высотах она выражается в основном в повышенной утомляемости, и за несколько дней акклиматизации человек привыкает к высоте. Видимо, в этом отношении мы оказались выносливее тебя.
— Тебе ещё повезло, — усмехнулась Адела. — Я слышала, что некоторые туристы от горной болезни впадают в кому и умирают.
Бобчик побледнел и затравленно схватился за запястье, нащупывая пульс.
— Зачем ты его пугаешь, — заступилась я. — На такой высоте никто не впадает в кому.
Бобчик кинул в рот пригоршню листьев коки и поморщился от их горьковатого привкуса.
— Не понимаю, как я позволил втянуть себя во всё это, — тяжело вздохнул он.
В Куско мы приехали только поздно вечером. Узкая и пыльная горная дорога не позволяла развивать большую скорость, а если учесть бесчисленные повороты серпантина, на которых приходилось притормаживать, можно было легко догадаться, что мы плелись, как престарелые хромые черепахи.
— Здесь всегда такое вавилонское столпотворение? — с ужасом спросил Бобчик, когда путь нашему джипу преградила толпа пестро одетых индейцев.
— Ух ты! А здесь весело, — обрадовалась Адела, опуская стекло.
В тот же момент нам в уши ударили дробь барабанов, сухой хруст трещоток и пронзительное гудение флейт.
Группа краснокожих потомков древних инков, одетых в чёрные бриджи и полосатые жёлто-красно-синие пончо, отплясывала нечто среднее между брейком и брачным танцем гренландских эскимосов. На головах у индейцев красовались широкие и совершенно плоские чёрные шляпы, напоминающие перевёрнутые вверх дном большие чугунные сковородки. Края этих причудливых головных уборов были оторочены узенькими красными, белыми или лазурными оборочками. Меня сразу заинтересовал вопрос, каким образом "сковородки", не съезжая, держатся на головах танцоров, и я решила, что, скорее всего, их прикрепляли к пёстрым хлопчатобумажным платкам, которыми были обмотаны головы индейцев.
