– Однако по делу о нападении на клуб-ресторан вы проходили свидетельницей не так давно, – отметил следователь, сверяясь с оперативной информацией.
– Вы еще скажите, что я прихожу в определенные места с моральным отклонением и сама же там все уничтожаю, – надулась Настя.
– Я этого не говорил.
– Да и как бы я это сделала, находясь внутри? – согласилась она.
– Лазарева, а что вы имели в виду, говоря о местах с «моральным отклонением»? – оживился следователь, и Настя с неудовольствием отметила блеск в его глазах, как у зрителей, приходящих к ним в театр. Тогда она должна была захватывать их умы искусством балета, а сейчас поражать ораторскими баталиями.
– Чего тут непонятного? Ресторан, где я успела проработать всего один день, пользовался определенной репутацией у людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Да, по-моему, нападавшие сразу же указали свою точку зрения об артистах – обнаженных мужчинах. Они сразу же дали понять, что залезли сюда «переубивать… геев».
– Я понял, – кивнул следователь. – А чем это маленькое кафе могло показаться тебе аморальным? Тем, что там жарили мясо или обвешивали и обманывали клиентов?
– Да при чем здесь это? Вы бы видели это творение на курьих ножках среди мегаполиса, пока оно не сгорело! Вот уж действительно чудо в перьях! Это заведение из русской сказки могло резать глаз любому близлежащему жителю, и каждый, проходя мимо, только и мог желать ему такой участи.
– Ага! И не состоявшийся архитектор в душе решил покончить с этим злом, поджигая его вместе с людьми? – заинтересовался следователь.
– Слушайте, я этого не говорила и не знаю, сами разбирайтесь! – ответила Анастасия назойливому следователю.
– Да вы не волнуйтесь! Вы не столь уж и далеки от истины. По предварительному следствию, хозяину кафе угрожал один местный бизнесмен и именно из-за того, что кавказец издевается над русскими народными сказками. Что в исконно русском интерьере готовят совсем даже не русскую еду.
– Шутите? – удивилась Настя.
– Этот бизнесмен состоит на учете в психдиспансере, – пояснил следователь, расставляя все на свои места. – К сожалению, у нас многие психи могут спокойно жить среди обычных людей и даже открывать свое дело.
Именно за тарелкой с неаппетитным супом Настя и вспомнила разговор со следователем. Сегодня с утра она уже высказала лечащему врачу, что не собирается оставаться в больнице с легким ожогом руки, шишкой на голове и тошнотой от всего происходящего.
– И не удержите вы меня здесь! – заявила она.
– Тебя, Лазарева, удержишь, – вздохнул лечащий врач. – Тем более что ты знакома с самим Соколовым! Конечно! Зачем мы тебе, обычные врачи!
После этих слов доктора Настя напряглась еще больше, не понимая, чего такого про нее знает этот врач, чего она сама про себя не знает.
«Видимо, сильно я приложилась головой, если не помню никакого Соколова», – с грустью подумала Настя и решила восстановить этот собственный пробел, спросив у врача:
– А кто такой Соколов? И почему я с ним знакома? По всей видимости, это имя производит на вас положительное впечатление?
– Как же?! Вас доставили в больницу, и он сразу же заявил, что вы вместе. Более того, скажу, какой-то доставленный с вами джигит рвался к тебе в отделение, так Соколов устроил драку. Он сцепился с этим джигитом, крича на все отделение, что ты – его девушка и он никому не разрешит приблизиться к тебе. Мы не выгнали его за нарушение дисциплины в больнице только из-за того, что он сам известный врач в прошлом.
– В прошлом? Врач? Вы о Петре, что ли? – обрадовалась своему прозрению Настя. Ее приятно поразило, что за нее уже Петр успел подраться.
– Да, я о Петре Рудольфовиче Соколове, – подтвердил лечащий доктор. – Так вы не знаете про него?
– Ничего! – подтвердила Настя, всем своим видом показывая, что очень хотела бы узнать.
– Соколов был учеником самого Алферова! – с придыханием произнес доктор. – Имя этого ученого тебе тоже ничего не говорит? Хотя если ты не медик, то это возможно, хотя интеллигентный человек должен был хотя бы слышать имя этого гениального ученого.
– Наверное, я не интеллигентный человек, – вздохнула Настя, впервые порадовавшись, что ее соседки по палате глухонемые.
– Алферов был выдающимся нейрохирургом, лауреатом множества премий. Он всю жизнь занимался операциями на головном мозге.
– На мозгах? – уточнила Настя.
– Именно! На самом высокоорганизованном органе человеческого тела, на том, что и делает из человека человека разумного. Но он не просто оперировал. Профессор Алферов делал это виртуозно! Он всю свою жизнь посвятил разработкам операций, при которых он бы нанес мозгу наименьшую травму, и таких методик он разработал массу. А для больных с травмами и другими неприятностями в голове это было архиважно!
– Я понимаю, – кивнула Анастасия, – а приставка «архи» ставит нужный акцент.
– Тысячи людей он не просто поставил на ноги, а вернул к нормальной жизни, в свои семьи и в свои профессии. Достаточно было бы одного случая – чуда, когда безнадежный больной, не говорящий и ничего не помнящий «овощ», начинает понимать, чувствовать, узнавать, вспоминать и радоваться.
– Да, это чудо, – согласилась Анастасия, ничуть не кривя душой.
– И таких чудес в практике Алферова Наума Борисовича было очень много. Очень много! Его руки, ум, колоссальный интеллект производили впечатление на всех людей, без исключения. Уже в сорок пять лет Наум Борисович стал подумывать о продолжении своего дела, так как операции были очень сложные и длительные, и он понимал, что в скором времени он такой физической нагрузки не выдержит. И он, будучи еще и преподавателем в институте, стал подыскивать себе смену. Ваш покорный слуга, то есть я, тоже хотел попасть к этому человеку в ученики, но из всей молодежи он выбрал только Петра. Он несколько лет учился у профессора, перенимал его опыт и стал самым молодым нейрохирургом в военном госпитале. Алферов не мог не нарадоваться на своего ученика и предрекал ему великое будущее. Профессор поговаривал даже о том, что Петр превзойдет его самого, потому что «он в его годы еще такого не делал». Мне казалось, что он даже завидовал по-хорошему молодости Петра и тому, что у него еще все впереди. Петр имел головокружительную карьеру, был награжден орденом за спасение группы офицеров, доставленных из Чечни, подорвавшихся в грузовике на мине. Он тогда провел в операционной рекордно большое число часов и после даже слег с нервным срывом в больницу. Он был успешен и чертовски талантлив!
Настя слушала доктора, буквально открыв рот.
– Почему вы все время говорите о его работе, о его таланте, об этих чудесах в прошедшем времени? – не смогла она не обратить внимания, не совсем понимая, как можно завидовать по-доброму.
– Вот, а это – центральный вопрос! Дело в том, что Петр уже четыре года, как лишен права заниматься медицинской практикой и только год прошел с тех пор, – пояснил лечащий врач.
Настя скосила глаза к носу на его бейджик.
– Дегтярев Дмитрий Игоревич?
– Ага.
– Какие ужасы вы мне рассказываете. Только что же все было хорошо. Хирург, талантливый человек, впереди вся жизнь и сотни спасенных жизней… И вдруг лишение права заниматься лечебной деятельностью, какой-то срок…
– Три года условно, – уточнил Дмитрий Игоревич.
– Вот-вот, – сказала Настя, а про себя подумала: «Так я и знала, что с ним что-то не так! Сама судьба предупреждала меня об этом, как только появляется Петр, так сразу же все и происходит… Теперь все понятно… Я влюбилась в уголовника! Ой, мне почудилось или я произнесла слово “влюбилась”?»
– Профессор Алферов попал в аварию и был доставлен к своему единственному ученику на операционный стол. Все верили, что только Петр мог его спасти… – совсем с другой трагической интонацией продолжил свой рассказ доктор.
– И?
– А он не спас, профессор умер на его столе под его руками… – глубокомысленно вздохнул Дмитрий Игоревич, выдав сразу всю информацию.
– Но это же полный бред! Хирург – еще не бог! Он сделал все, что мог, и не смог… и что? Человека за это судить?
– Вот сразу понятно, что ты – человек эмоциональный, творческий. Просто так не судят и не лишают права заниматься профессиональной деятельностью. Петр долго боролся, ассистенты Петра заподозрили, что хирург сделал многое, очень многое, но не все, на что был способен. В какой-то момент он словно сломался и упустил жизнь профессора, словно сухой песок сквозь пальцы…
– Это кто еще из нас с богатым воображением? – фыркнула Настя, ощущая мороз по коже.
– Короче, все было доказано, и вот эра гениального хирурга была закончена. Но я сразу хочу сказать, что к Петру отношусь очень хорошо, рад был с ним учиться, гордился после и сейчас был рад его увидеть.
– А я ничего и не знала, – задумалась Настя, – хотя мы с ним и не знакомы до такой степени, чтобы Петр посвящал меня в такие подробности своей жизни, а самое главное – своей трагедии.
