Вскоре после этого случая они с Ляхом уволились с работы. Лях с тех пор стал совершенным Антисоциалом, невидимкой. Из дома он выходил теперь крайне редко, только по ночам, почему-то в широкой, прикрывающей лицо шляпе и темных очках. Держась за стены домов, он крался по улицам, постоянно озираясь по сторонам. А Скупщик стал Скупщиком. Но все свободное время он посвящал Паутине. Отныне он хотел научно доказать ее существование, зафиксировать этот факт и должен был изобретенный им телемикроскоп.
— А это что? — спросил Чпок про палку с кругляшом.
— Это кладоискатель, — пояснил Скупщик. — Слышал, лягушки квакают? Там за домом болота. Как-нибудь мы пойдем с тобой на болота и найдем клад.
— А почему вы уверены, что найдете его?
— Не нужно быть уверенным в чем-то, это предначертание.
— Что? — не поняв, переспросил Чпок.
— Предначертание — найти или не найти клад. Хочешь послушать одну древнюю историю?
— Ну, можно, — сказал Чпок.
Отчего не послушать, если рассказывают. Времени у него теперь полно. А Скупщик был забавный и странный.
«Свихнутый», — думал про него Чпок.
Но свихнутых он не боялся. После случая с отцом с ними ему было привычно. А сейчас после тяжелого пути хотелось отвлечься. Чпок любил хорошие байки. Байку послушать — все равно, что фильм зазырить. А фильмы Чпок уважал. Особенно, где дерутся или стреляют.
Чпок плюхнулся на диван. Скупщик закурил. Налил Чпоку чаю. Сел напротив. Уставился куда-то в потолок. И начал рассказывать, неторопливо и чуть заикаясь.
«Ладно чешет, — подумал Чпок, — как по книжке. Видать, наизусть вызубрил». Скупщик рассказывал:
— Жил один Любомудр, про которого говорили, что он знал подлинную природу вещей. Пришел к нему как-то Сыскатель истины. «Можно я буду ходить за тобой, чтобы познать истину?» — спросил Сыскатель у Любомудра. «Можно, хотя в этом нет смысла, — отвечал Любомудр, — ты будешь видеть простые следствия вещей, не понимая причины. Но если хочешь, ходи. Только знай, прервешь меня, прогоню». Так Сыскатель увязался за Любомудром. Плыли они однажды через реку. Приплыли на ту сторону. А Любомудр незаметно проколол в днище лодки дырочку, так что в лодку потихоньку стала поступать вода. Распрощались с лодочником. «Что же ты наделал. — вскричал Сыскатель. — вдруг те, кто остался в лодке, утонут!» «Я же просил тебя не вмешиваться, — ответил Любомудр, — еще раз прервешь меня, прогоню». «Не прогоняй, больше не буду, — взмолился Сыскатель, — дай мне еще шанс!» «Ладно», — согласился Любомудр.
Приехали они в незнакомую страну. Правила этой страны очень обрадовался их появлению и взял их на охоту. Когда протрубили в рог, и Правила со свитой и собаками удалились, Любомудр быстро подъехал к мальчику, сыну Правилы, стащил его с лошади, вывихнул ему ногу и бросил в кусты.
«Ужасное злодеяние! — закричал Сыскатель. — Правила так добро принял нас, а ты столь жестоко поступил с его сыном!» «Я же просил тебя не прерывать меня, — отвечал Любомудр. — Уходи». «Дай мне один, последний шанс», — взмолился Сыскатель. «Что ж, я дам тебе его, — отвечал Любомудр, — хотя в этом и нет никакого смысла».
Они прибыли в еще одну страну. Жители этой страны отнеслись к ним неприветливо, постоянно оскорбляли их и кидались в них камнями. Но, не обращая на это никакого внимания, Любомудр принялся чинить разрушенную городскую стену, возводя ее вновь. «Что же ты делаешь? — закричал Сыскатель. — Жители тех стран были к нам добры, а мы причинили им столько несчастий. Здесь же наоборот нам никто не рад, а ты вовсю стараешься для этих злобных людей!» «Сейчас ты уйдешь, — ответил Любомудр, — но прежде я расскажу тебе смысл событий. Вскоре после того, как мы переплывали реку, в те края должна была нагрянуть шайка разбойников. Но теперь они не смогут воспользоваться поврежденной лодкой, чтобы добраться на тот берег. А в стране, где мы охотились, существует обычай, что править ей может только физически здоровый человек. Так что этот мальчик, когда вырастет, не сможет стать Правилой и принести ей массу несчастий и невзгод. Вместо него Правилой станет другой, добрый человек. Здесь же под этой стеной зарыт клад. Но владеют этой страной два маленьких мальчика. Если сейчас они доберутся до клада, то не смогут им правильно воспользоваться. Зато, через много лет, когда они вырастут, будет война, и стену разрушат заново. Тогда они получат клад, распорядятся им по назначению, во благо добра и на пользу простым людям». Вот такая история. Предначертание есть у каждого, не только у меня, но и у клада, — добавил Скупщик.
Теперь у Чпока водились бабули. Чтобы добывать Лысых, ему не надо было больше мокрушничать. Про тот случай с Петропалычем он почти не вспоминал. Не до него было. Каждый день он садился на автобус и ехал в ту или иную сторону. Потом бродил по деревне, выспрашивая у жителей, где здесь живет Ветеран. Заходил в дом. Садился за стол отобедать, потчевал хозяина водочкой. Предлагал зелень. Никто не отказывался.
Кто-то соглашался быстро, а кого-то приходилось уговаривать, ну так не после первой или второй, а ближе к донышку, — или уж на крайняк еще одна беленькая, а то и пара были припасены в вещмешке у Чпока, — но все соглашались.
— Любой согласится, любой, — ухмылялся Чпок.
Шли дела, спорились, в избытке Лысые, да и зелень не переводилась теперь у Чпока.
В один из дней в гостях у Скупщика Чпок познакомился с Сухостоем. Чпок со Скупщиком, как водится, обедали вместе. Загремела посуда в сенцах, захлопали двери, в дом ввалился толстяк-весельчак. И сразу занял собой все пространство, расползся, зашумел, зашипел, захохотал-загрохотал. Сухостой был полной противоположностью Скупщику. Говорил он беспрерывно, скаля ровные белые зубы, откидывая голову назад, смахивая длинные волосы с круглого лба и заливаясь тонким визгливым, — как собачонка, — смехом.
— А, Добытчик, — хохотал он при виде Чпока, хотя, казалось бы, чему тут было смеяться, — люблю Добытчиков, ох, как люблю, удержу нет, ха-ха-ха!
Сухостой отличался не только словоохотливостью, но и щедростью. Всегда с собой гостинцев приносил, беленькую и шмаль.
— Пить и курить надо одновременно, — изрекал мудрости Сухостой. — плюс на минус дает минус. Или клин клином вышибают. Или… ха-ха-ха! Вот я пью или курю одновременно… и никогда не пьянею… Ха-ха-ха!
И он пил рюмку, потом курил самокрутку со шмалью, потом снова пил, снова курил, снова пил, снова… и так до бесконечности, пока, хохоча, не падал на тахту и не засыпал, повизгивая бабьим хохотом и храпя богатырским храпом одновременно, даже во сне не затихая ни на миг.
— Сухостой, — он из сословия бродяг, Шалых, — пояснил Скупщик.
Но Сухостой не всегда был Шалым. В советские годы он был обычным фарцовщиком, барыжил видеокассетами, не по закону втюривал кино разное, попался на Феллини, «Амаркорд» и «Восемь с половиной» двигал, вот и сел в Бутырки, да еще ему порнуху приписали. Но как-то, один Бог знает как, на крытке поднялся, говорят, нравом своим веселым, да байками-россказнями, — кино по ночам пересказывал, на свой лад перекладывая, — приглянулся Шалым, вот они и приняли его в свой клан, хотя такое крайне редко бывает. Но по понятием он жить умел, да и говорили, общак держал справно. С тех пор суды да разборы вершил районные, говна в руки не брал.
— В гостюхи заходи, заглядывай, повеселимся, — зазывал он Чпока, и тот не отказывался, захаживал часто.
Приучил он и Чпока пить и курить непрерывно.
— Клин клином, минус плюс, всегда я трезвый, не напьюсь, — орали они хором.
Сухостой рассказал Чпоку про обычаи.
— Мы, люд весь, — говорил Сухостой, — делимся на сословия, касты. Есть Добытчики, Скупщики, Шалые. Есть Мастеровые. Баб мы не трогаем. Бабы у нас служат Гонцами. Вот ты сам подумай, сколько в пизде Лысых уместится?
— Много, — поразмыслив, отвечал Чпок.
— Вот и правильно. Много. Двадцать, а то и тридцать. Лысых мы в трубочку сложим, завернем, бабе в пизду затолкаем, она и поедет в Польшу Гонцом, а обратно Лысый уже в виде цепуры голдовой возвернется. Вот как на мне, видишь? — и Сухостой показывал на свою огромную массивную, гирями с шеи свисающую пудовую цепь. — С бабой можно только по сурьезу, жениться да и дело с концом. А для развлечений мы бабу не трогаем. Разве ж можно развлекаться с Гонцом. Для развлечений у нас служат Петухи, — закончил свою мысль Сухостой и закричал куда-то в черную даль коридора, — Эй, Петух, заходи!
В комнату вошел долговязый парень. Заулыбался, скалясь щербатым ртом.
— Соси, — приказал Сухостой.
Петух послушно встал на колени, повернувшись к Чпоку задом, закопошился в штанах у Сухостоя и сладострастно зачмокал. Чпок почувствовал, как брюки его встают шалашом.
— Давай, Петух! — хохоча, покрикивал, понукал Сухостой.
