— Сердобольная душа, — так комментировала жизнь подруги Анна.
— Я не могу иначе, — отвечала ей Лукреция.
— Это песня такая была — «Я не могу иначе»! А ты и для себя пожить должна! Так и просидишь старой девой! — возмущалась Аня.
— Какая же я старая дева, если была замужем? — удивилась Лукреция. — Да и так еще пара мужчин была…
— Ой, да что там у тебя было?! Одно недоразумение. Три года только бутылки от своего алкоголика выгребала! Ни ребенка не родили, ничего. Считай, старая дева!
Что ни говори, но Анна была очень упряма, не переубедишь!
Помимо службы в качестве «архивной крысы», как называла ее работу Анна, Лукреция еще выступала с вечерами интересного чтения в домах престарелых, в домах инвалидов и в детских домах. Но такие выступления проходили в рамках благотворительных акций и денег не приносили.
Анна много раз звала подругу к себе в фирму по организации торжеств, юбилеев, свадеб. Но Лукреция боялась и лишь изредка подрабатывала у подруги.
Удивительно, но годы мало изменили Лукрецию внешне. Она была по-прежнему худая, и даже слишком, для своего высокого роста, несколько нескладная. Постоянно сутулилась и жутко щурилась, несмотря на очки с толстыми стеклами. И так же, как пятнадцать лет назад, носила длинные, слегка волнистые светло-русые волосы собранными в хвост.
— Почему ты не полнеешь? Сзади как девочка, — удивлялась Анна.
— Ем мало.
— Да ладно! Видела я, как ты наворачиваешь и шашлык, и торт! — не согласилась подруга.
— Значит, конституция такая, — пожала плечами Лукреция.
— Да, у тебя и мама, и папа худыми были, это точно, а у меня словно семья лошариков, — вздыхала Анна, чем смешила подругу. — Как тетя Галя? — спросила Анюта, зная, что в последнее время у мамы Лукреции были большие проблемы с локтевым суставом.
— Плохо, левая рука не разгибается и не сгибается, — ответила Лукреция. — Врач объяснил, что мы сами виноваты. Когда сустав заболел, надо было сразу делать в суставную сумку инъекцию, тогда бы не развилось сильное воспаление и не появились мощные спайки, которые и привели к тому, что рука плохо двигается.
— А теперь что? — участливо спросила Анна.
— Теперь надо делать операцию на суставе, все там разъединять, чистить и пару месяцев разрабатывать сустав.
— Так надо делать! Чего же, тетя Галя так и будет мучиться с рукой?
— Такие операции делают только в Германии, и стоит это около двух миллионов.
— Сколько?! — ахнула Анна.
— Да-да, ты не ослышалась…
Анна начала судорожно поглощать эклер.
— Надо искать деньги!
— Где искать? Сбережений у меня нет. Ничего не накопила, все же на лекарства идет. Мама так меня жалеет, что я бегаю по этим работам. Там копейку наскребу, тут копейку. И даже себе ничего позволить не могу. Она все сокрушалась, почему же такие лекарства дорогие. Вот и промолчала, когда у нее началось воспаление в суставе, чтобы сэкономить нам деньги. Думала, что так пройдет. А теперь плачет, что хотела как лучше, а получилось как всегда.
— Господи, два миллиона, два миллиона… У меня есть двести тысяч, могу еще дачу продать.
— Аня, прекрати! Не надо ничего продавать! Ты с ума сошла? Ты не обязана!
— Ты мне рот не затыкай! Я ради тети Гали готова на многое! Это не ради тебя! — сразу же встала в позицию Анна. — Итак, двести плюс дача. Но какая там дача? Хилый домик, шесть соток сорняков и от Москвы далековато! Много за такое не дадут. Пусть еще триста. Что мы имеем? Пятьсот. Надо еще где-то полтора миллиона найти!
— Я могу машину продать, — пискнула Лукреция и сразу же заткнулась под строгим взглядом подруги.
— Это свою «ладу-калину»? В полуразвалившемся состоянии? Кому оно надо? Что за нее дадут? Если только Путин Владимир Владимирович у тебя ее возьмет с благотворительной целью.
— Я все равно продам.
— Сто тысяч! Это если найдешь идиота. Где брать миллион четыреста?
— Ты меня спрашиваешь? Я не знаю. Может, искать спонсора какого?
— Спонсоры помогают детям, кому нужны старики? — отмахнулась Аня. — Тем более не одинокие. Скажут, вот ты дочь, и лечи свою мать!
— Я обращалась в здравотдел, меня оттуда послали. Не помогают они такими деньгами старикам, еще ребенка какого и поставили бы на очередь, только он может не дождаться своей очереди, — вздохнула Лукреция.
— Все равно сдаваться нельзя, будем что-то делать, — задумалась Анна, и в этой задумчивости уплетала уже третий эклер. — Надо поставить цель — найти большие деньги! И идти к этой цели! Ведь люди всего добиваются! Это мы с тобой как лохи!
— И какими путями мы будем добиваться этой цели? — спросила Лукреция.
— А что?
— Да ничего! Большие деньги можно только украсть. Ограбим банк? Ну, мы с тобой вряд ли осилим это. Может, заняться проституцией? — задумалась Лукреция.
И тут Анна прыснула от смеха.
— Ой, я не могу! Ты видела свое лицо? Главное, задумалась так! Ты совсем, что ли?! Какие из нас с тобой сексуальные дивы?! Молодые, ядреные девки промышляют, и то часто задешево. А тут мы выйдем! «Девочки» под сорок, одна длинная, худая как палка, с очками в пол-лица, и вторая рядом, маленькая и такая толстая, что не обхватишь! Мы, конечно, будем пользоваться спросом!
Лукреция тоже засмеялась.
— Ты прикинь, сколько нам придется работать на полтора миллиона? Если нам больше пятидесяти рублей никто и не даст? — не унималась Анюта. — Ух, и упашемся мы!
У подруг началась форменная истерика.
— А ты-то! Ты-то! — продолжала глумиться Анна. — Сама от мужиков шарахаешься, а тут о таком подумать! Умереть — не встать!
Отсмеявшись, подруги начали перебирать имена друзей и знакомых, кто бы мог выручить в такой ситуации.
Вот тогда-то обе и вспомнили про Милку, ту самую, лебединым танцем которой когда-то так восхищалась Анюта. У Милки еще в институте на лбу было написано, что она любит деньги, хочет деньги и получит деньги. Какие только «шишки» за ней не ухаживали, на каких только по тем временам дорогих автомобилях за ней не заезжали мужчины после занятий. Да, деньги она притягивала точно… Потом ходили слухи о ее бесконечных романах, баснословно богатых любовниках, об ее успешной карьере.
Через общих знакомых подруги нашли телефон Милки и договорились о встрече. Правда, разговор по телефону не внушал ничего хорошего, голос у Людмилы был грубый, тон недовольный. Она долго не могла понять, кто ей звонит, и вспомнила своих сокурсниц только благодаря необычному имени Лукреции.
Время встречи Мила назначила сама, как было удобно ей, и опоздала на полчаса.
— Ты помнишь, какая она была?! — спросила Анна в ожидании.
— Еще бы, самая красивая!
— Да что там красивая! Она шла — тучи дохли, тьфу! Мужики, в смысле, дохли! Просто стояли с открытыми ртами от первокурсников до преподавателей. Всегда одета только в самое лучшее, всегда с ароматом французских духов, который тянулся за ней шлейфом. Всегда высокие каблуки, сногсшибающий макияж. А ведь если приглядеться, ничего особенного, но она умела так себя подать, что просто ах! — предалась воспоминаниям Анна.
В этот момент в помещение ресторана вошла высокая женщина и, оглядев зал, громко застучала каблуками в их сторону. В столь раннее время в ресторане было мало посетителей и только за одним столиком сидели две женщины.
Подруги смотрели на Людмилу так же, как и раньше, — разинув рты. Но сейчас совсем по другой причине. От былой красоты Милы не осталось и следа. К ним приближалась женщина даже не худая, а высохшая фактически до состояния мумии. Лицо ее было покрыто мелкими-мелкими морщинами, глаза, несмотря на то что ярко накрашены, блеклые, абсолютно потухшие, вместо губ две огромные, раздутые сардельки, видимо, от дешевого вкачанного в них геля. От некогда длинных пышных волос остался лишь короткий ежик. На тонких костлявых руках позвякивали браслеты.
— Здравствуйте, девочки! — плюхнулась Людмила за их столик. — Помогите мне, пожалуйста! — сразу же заявила она.
— Чего? — не поняла Анна, вконец оторопев. Ведь именно они хотели обратиться к ней за помощью.
— Трубы трубят! Налейте! — выдохнула Люда.
— Чего? — продолжала «тупить» Анна.
Лукреция молчала, словно воды в рот набрала.
— Водки налейте! — более понятно повторила свою просьбу Люда.
— Водки?! Не рановато? — удивилась Анна.
— У нас сдвинут обычный графин… тьфу, то есть график, — ответила Люда грубым, пропитым голосом.
— У нас — это у кого? — решила все-таки уточнить Анна.
— У творческих людей, — пояснила Люда и щелкнула пальцами, подзывая официанта.
Видимо, от такой творческой интеллигенции в свое время родители Лукреции и пытались уберечь свое нежное чадо.
Официант подошел очень быстро, но вместо заказа был вынужден выслушать грубую брань, состоящую сплошь из нецензурных слов. Так Людмила сожалела о сломанном ногте.
