Ознакомительная версия.
И что же? Вроде и с культурой стало нормально, а девчонки после второй-третьей свиданки потухали да мягко эдак намекали, что в дальнейшем будут заняты до глубокой старости. Не понимал Ленчик, что им не так, чего им надо? Безусловно, злился, а как иначе?
Но однажды случайно услышал мнение о себе от очередной кандидатки в подружки. Она дала ему от ворот поворот не напрямую, конечно, но он понял. И пошел. Да вспомнил, что забыл на подоконнике в музыкальном классе шапку с кожаными перчатками – девочка училась не где-нибудь, а в музыкальном училище! Ленчик вернулся, приоткрыл дверь и услышал, как ее однокурсница спросила:
– Что это за тип был?
– Быдло, – коротко ответила та.
Слово емкое и знакомое, главное, с собой у Ленчика не ассоциировалось. Обидное слово. За него недолго и по морде схлопотать, как и за вопрос: «Что это за тип?» Что, а не кто! И совсем уничижительно ударило по ушам «это». Будто Ленька ни то ни се, неодушевленный предмет. Следовало бы обеим… Но он, извинившись, гордо вошел в класс, забрал шапку с перчатками и отчалил. Как давно это было…
А в настоящем Шатунов быстро и нервно выдвигал ящики бюро, шарил рукой внутри, чертыхался, одновременно говорил в трубку:
– Ты где?.. Ксюша, скажи, где ты сейчас?
– Ну, скажу, и что? – вымолвила она дрожащим полушепотом. – В загородном доме, как видишь, далеко. Убежала на третий этаж, оттягиваю свою смерть. Глупо… Все в этой жизни у меня получилось глупо. Жаль!
И неудачно в данном контексте хохотнула, после мизерной паузы она шмыгнула носом, вздохнула. А Шатунов перебирал варианты срочной помощи. В голову ничего не пришло, кроме дурацкого упрека:
– Надо было сразу в ментовку звонить!
– Полиция далеко, а эти близко. Они так близко, Ленька, что у меня шевелятся волосы. Лучше последние минуты я с тобой… потреплюсь. Должна же я сказать тебе…
– Есть еще, где спрятаться? – перебил Шатунов, понимая, что третий этаж – не потайная комната, где можно переждать нашествие. – Надо немного потянуть время, я все же попробую…
– Приехать? – прошипела она, а через секунду взяла тон командующего армией во время боевых действий, притом не повысив голоса: – Не смей этого делать! Не смей!
– Дура.
Только в четвертом ящике он нашел пистолет, а то уж думал, его стащили. Рядом кто-то глухо вскрикнул, Шатунов вскинулся, а, это его дочь с испуганными глазами, глядевшими на пистолет, пытается что-то сказать.
– Хочешь, чтоб и тебе досталось? – тем временем огрызнулась Ксения в трубке. Это в ее характере: чуть что – огрызается, и смертельная обстановка не помеха.
– Ты еще здесь? – рявкнул он Сабрине, сунув пистолет за пояс. – Мне не до тебя!.. Ксюша, это я дочери… Так…
Шатунов потер лоб, остановившись, будто сороконожка, вычисляющая, с какой ноги следует делать главный шаг, чтоб не запутаться.
– Может, это грабители? – блеснула в его сознании надежда.
Грабители не столь опасны. Они не полезут в дом, где есть люди. А уж убийцы среди них – скорее досадное исключение, чем правило. Впрочем, нынешние преступники не особо соблюдают свой профкодекс, но надежда… Надежда слаще конфеты.
– Поэтому в масках и крадутся, как рыси по веткам? – возразила Ксения. – Нет, Ленька, я сразу поняла… кожей почувствовала…
– Да что ты могла в темноте разглядеть?
Он бежал вниз, держась за грудь ладонью, как будто страхуя собственное тело от разрывов. Потому что там, внутри, сердце барабанило, вырываясь наружу, там все клокотало и вибрировало. Шатунов неожиданно услышал тон сдавшегося человека, хотя всего секунду назад она была той, которую он знал давно:
– На нашей даче светлей, чем на главной улице города в это время суток. Я видела трех человек. Случайно заметила. Это как кино про ниндзя… Помнишь, смотрели с тобой штук пять подряд?
– Помню, я все помню, – подхватил он. Сейчас главное – отвлечь ее от подавляющего ужаса, пробудить в ней желание сопротивляться, стало быть, заставить подумать, как спастись.
– Мы хохотали… а сейчас не смешно. Люди в черном перебегают от дерева к дереву, окружая дом… таятся… не спешат. На помощь звать некого, я одна в нашем поселении… Представь, побоялась выйти из дома с другой стороны, вдруг и там три-четыре ниндзя? Я попала б им прямо в лапы и уже не говорила бы с тобой. Ленчик…
– Ты спрячешься, Ксеня?
– Куда? На крышу? Не вылезу туда.
– Ну куда-нибудь! – взревел Шатунов, преодолевая дорожку от дома к воротам, где стоял джип. – Придумай, черт возьми!
– Ленька, я в ловушке. Не знаю, как это получилось, но… сама себя сюда загнала.
Он бегло глянул на циферблат часов, а прошло три минуты, всего три!
– Ты только продержись, забаррикадируйся… – внушал Шатунов. – Ствол у тебя есть?
– Есть… По дороге захватила…
– Если что – стреляй.
– А ты думал, я им отдамся? Не-ет, одной туда уходить неохота, в компании… приятней…
– Вот и хорошо. Стреляй, не бойся, я тебя от всех отмажу… Только продержись, скоро буду… Уже еду…
Сидевший за рулем водитель толкнул дверцу со стороны пассажира, догадавшись, что для шефа сейчас каждая секунда дорога…
Теоретически после психологической травмы юнцы становятся в позу женоненавистника и с упорной жестокостью мстят женскому полу за унижения, мстят, пока не надоест. Но теория с практикой редко стыкуются. Как отомстить, если ты не герой сентиментальных романов?
Ленчик собрал свои разнокалиберные шарики в лобную полость и заставил их анализировать: в чем дело, почему он быдло? Не вызывало сомнений, что и до привередливой музыкантши девчонки по той же причине отказывались от него. Причина-то понятна, а ее суть – нет. Подсказать было некому, понаблюдать не за кем.
Но он находчивый, подобрал обучающую программу – заграничные киношки, которые смотрел по видаку ночи напролет. За эти просмотры, если б пронюхали органы, тюрьмой обеспечили б на долгие годы, но где ж еще было узнать мир? Не тот, который понарошку, – его навязывали повсюду, он вызывал нездоровую отрыжку, а потайной, мир человеческих тайн? О нем ни в школе не преподавали, ни дома не рассказывали. Дом вообще не стоило б упоминать, Ленька мечтал от него отпрыгнуть на самую длинную дистанцию.
В конечном итоге усилия оказались напрасными, ответов на поставленные вопросы не получил, зато неплохо развлекся, ведь жизнь была скудна и бедна во всех отношениях. Заодно Ленчик усвоил, что женщины обожают силу, эту мысль подтверждали соседи: он напьется и лупит ее от всей пьяной души, она потом сидит с матерью на кухне и ревет в голос: «Люблю я его, гада-а-а!» Да и мать с отцом как зальют за воротник (а заливали частенько), так разборки устраивают, но после мордобития милуются, и трудно найти более гармоничную пару. Стиль жизни у них был такой, Леньке он не подходил, хотелось чего-то красочного. А какие краски в пьянках, разборках и похмелье? Кулаки нужно держать в карманах, а силу загонять внутрь, при всем при том женщина должна знать, чувствовать: чуть что – получит. Еще Ленчик подметил: слабый пол обожает внимание в виде подарков, цветов, походов в кинотеатры, вывод в большей степени он сделал из личного небогатого опыта.
На том этапе познание себя и непонятных длинноволосых сущностей в юбках закончилось, так как, образно говоря, его позвала труба. А труба зовет – собирай вещмешок, натягивай кирзовые сапоги с гимнастеркой и два года, будь любезен, отпаши бесплатно в стройбате – именно там служил Ленчик. Что два года тюрьмы, что армия – одно и то же, только в первом случае залетают за преступления, во втором – за то, что родился пацаном. Но двухлетний армейский срок оказался отличной школой, там быстро взрослели, повзрослел и Ленька, многому научился, многое понял, вернулся мужчиной в полном смысле.
Не расслаблялся, сразу на завод двинул, закатал рукава… Вскоре понял: не то. Скучно, бесперспективно, отпашешь лет пятнадцать, тогда, может быть(!), квартиру получишь. Да Ленчик на заре лохматой юности фарцой и то больше зашибал.
Кинул он завод и устроился кочегаром: сутки дежурит, двое-трое отдыхает – а это драгоценное время, которое тратилось на добычу денег, действительно больших денег. Нет, Шатунов не бросился махать ножом и пистолетом, в те времена об этом страшно было подумать, он вооружился до зубов значительно позже.
Ему прочистили канал в Астрахани, на своем горбу Леха Шатун таскал по двадцать кг, а то и по четверти центнера «грязи» – черной икры на браконьерском жаргоне. Бизнес был еще тот, за него схлопотать можно было пятнашку с конфискацией имущества – максимальный срок, дальше присуждалась вышка, то есть расстрел. Возвращался Леха электричками, в них реже менты появлялись, но иногда появлялись и тогда он срочно шел курить, наблюдая из тамбура – подойдут к его рюкзаку или мимо пройдут. Если подходили, Леха топал в другой вагон, попрощавшись с рюкзаком навсегда. Правда, товар терял он редко, чаще привозил, деньги получал за него сразу – у Леньки были свои точки сбыта, где только и ждали икорки. Две-три штуки навару за ходку – каково? Такие бабки накануне смерти СССР мало кому снились, учитель со стажем получал полторы сотни в месяц, считая себя стабильно обеспеченным человеком.
Ознакомительная версия.
