спиной.
Сильно кружится голова. Очень сильно. Я понимаю, что сейчас упаду…
* * *
Когда снова открываю глаза, надо мной склоняется Вера. Я лежу в той же спальне, уже на кровати. Сата тоже тут, она приносит чашку с чем-то дымящимся и говорит:
— Пусть выпьет. Это отвар из осиновых веток с медом.
— Я не буду ничего пить.
Отворачиваюсь к стене и угрюмо жую губы.
— Как почувствовала, куда ты рванул. Не понимаю, зачем было разбивать стекло? Сата просто вышла в магазин, можно было подождать, — укоряет меня Вера, а я вздыхаю. И все-таки беру кружку, делаю глоток. И прошу подать мне блокнот с записями Михаила.
Пока я пью отвар, Сата складывает вещи и спрашивает у Веры про работу. Кажется, пока я был в отключке, они успели познакомиться поближе. Вера охотно поясняет:
— Мы с Леоном вместе работаем в полиции. Я штатный психолог.
Занимаюсь сопровождением личного состава.
Сата вздыхает, качает головой.
— Да, Михаил рассказывал, что старший сын пошел по его стопам. Сам он тоже здесь работал по специальности. Следователем. Люди его уважали, он был честный человек, хотя и немного замкнутый. Может, за свои принципы он и пострадал.
Я листаю записи отчима (он имел привычку тезисно записывать то, что делал) и вижу, что последние месяцы он занимался делом о незаконном захвате земель на берегу Лены. Вспоминаю, что слышал что-то такое от хозяина гостиницы, в которой остановился. Тот обсуждал беззаконие с женщиной-администратором.
Кажется, Макс рассказывал, что участок Михаила находился там же. Захватчики-коммерсанты хотели выкупить и его землю, но он не соглашался. Спрашиваю об этом у Саты, но в ответ она хмурится:
— Да, когда-то он купил двадцать соток земли по бросовой цене. Тогда он думал поставить там дом, но потом не стал ввязываться в строительство. Тем более выяснилось, что там находятся какие-то древние захоронения, и местные активно боролись за сохранения неприкосновенности земли. Вроде он хотел отдать участок старейшинам, чтобы там поставили часовню. А потом явились эти пришлые и стали делать на священной земле свой бизнес. Люди пытались бороться… Подавали заявления в прокуратуру, но его не принимали. То одно, то другое. Не знаю всех подробностей. Михаил был молчаливым, я же говорила. Не любил попусту сотрясать воздух, если новостей не было, он просто молчал. Или читал. Меня это устраивало. Так мы и жили — рядом, но каждый в своих мыслях.
Выслушав версию Саты, я показываю Вере записи отчима, она молча водит глазами по строчкам, по-детски шевелит губами. Серьги-куколки тревожно дрожат, словно предчувствуют опасность.
— Думаешь, его убили, потому что он защищал свою землю? — спрашивает Вера, дочитав.
Пожимаю плечами, потому что это мне только предстоит выяснить. Сата делает вид, что не слышит нас и дальше собирает вещи. Я снова обращаюсь к ней:
— Здесь в самом начале блокнота, не хватает страниц, будто вырвали… Интересно, что он такого писал. И зачем потом выдрал с корнем…
— Блокнот был только у твоего брата. Когда он приехал на похороны, интересовался вещами Миши. Я все достала, думала, он захочет что-то забрать. Не знаю, читал ли он записи. Может, и сам Михаил зачем-то решил убрать записи.
— Что же там было? Макс ничего такого не рассказывал. Правда, после похорон мы мало общались, я был в больнице. Думал, потом успею. А потом уже не наступило.
Сата виновато разводит руками. Как я понял, она уже знает от Веры, что Макс погиб при страшных обстоятельствах. И предпочитает не поднимать эту тему.
Когда мы с Верой покидаем дом, у меня снова есть план. По крайней мере, мне он кажется логичным.
— Михаил работал до последнего дня. Коллеги могли знать о его делах чуть больше Саты.
— Пойдем в отделение полиции?
— Да, я побеседую с начальником отчима. Думаю, тот должен быть в курсе дела о захвате земли.
Вера останавливается и тревожно заглядывает мне в лицо:
— Знаешь, давай пойдем туда завтра. Сегодня тебе надо отдохнуть. Этот твой обморок мне не нрав…
— И все-таки зайдем сегодня, — настаиваю я и, взяв ее за руку, веду за собой.
— Хорошо, что полицейский участок неподалеку, буквально через две улицы. Я успел посмотреть по навигатору в телефоне.
Несмотря на свежий морозный воздух, мне трудно дышать. Время, отведенное на пребывание в здравом уме, не просто взято взаймы, кажется, я уже выплачиваю проценты. Оттого я спешу, как никогда.
На крыльце отделения молча курят сотрудники в штатском, я приближаюсь и начинаю говорить им что-то несвязное. Странно, к языку будто привязали пудовую гирю, а ведь еще в обед я был бодр и свеж. Со стороны, наверное, кажется, что я напился и пытаюсь качать права. И опять выручает Вера, пытается объяснить мужчинам, кто я. Постепенно их лица проясняются, они кивают, вспоминая отчима.
— Светлая память, — бормочет усатый дядька, закуривая новую сигарету. — Хороший мужик был. А ты, значит, сын? Который?
Я снова пытаюсь объясниться, говорю о Максе, который приезжал на похороны. Потом о незаконной продаже гектара земли, которая почему-то спускалась на тормоза. Мужчины настороженно переглядываются, кто-то уходит, вспомнив о делах.
Их молчание (они явно что-то знают, но молчат) выводит из себя, и я начинаю кричать.
— Мне нужно поговорить с вашим начальником!
Вера пытается успокоить меня, но я с остервенением отбрасываю ее руку. Почти сразу хватаюсь за голову — в висок летит «прострел». Мужчина с синим от щетины лицом вдруг заявляет:
— Не ищите криминал там, где его нет. Люди гибнут пачками, оказавшись на природе. Не обладая нужными навыками и знаниями лучше не идти на охоту в горы. Тем более одному.
Стоящие рядом пожимают плечами с видом людей, которые точно обладают нужными навыками. А усатый обещает передать начальнику, что я приходил. Вера записывает на листке бумаги номер телефона, протягивает усачу и сообщает, где мы остановились.
— Я не сумасшедший, — твержу, скорее, себе, чем огорченной моим новым приступом ярости Вере.
В гостинице мы с ней занимаем два
