— Кто же стал вашей жертвой?
— Сначала Федор.
— Вот даже как?
— Ничего удивительного, он был самым ярким персонажем на этом вечере.
— И долго вы за ним наблюдали?
— Пока он не исчез. Я даже точно могу назвать время, когда это произошло. В четверть двенадцатого он вышел из гостиной, после того как кто-то позвонил ему на мобильный. У него два мобильных. В черном чехле и в синем. Звонили на синий. Прежде чем взять трубку, он огляделся по сторонам и только потом, прикрыв рукой микрофон, ответил. Говорил недолго, меньше минуты. И тут же ушел.
— А до этого? Что он до этого делал?
— Встречал гостей, беседовал с распорядителем, общался с женой. Ему было очень некомфортно в смокинге, и он постоянно одергивался. Довольно забавное зрелище. У меня даже сложилось ощущение, что костюм не по фигуре. Как если бы он купил его в самый последний момент и не успел подогнать. Больше ничего примечательного. Мы недолго успели за ним понаблюдать. Теперь что касается второго объекта. Только не обижайся…
— Почему я должна обидеться?
— Просто вторым объектом была ты.
— Польщена. Я такая же яркая, как Фредди?
— Скорее, просто забавная. Ты уморительно себя вела. Глазела по сторонам, постоянно спотыкалась. Прости, но за версту видно, что на таком мероприятии ты первый раз и тебя все нервировало и смущало.
— Не буду спорить.
— Может быть, это покажется интересным, был еще один человек, который очень пристально за тобой смотрел. Помнишь некрасивую женщину с собачкой?
— Светлана… да, конечно.
— Так вот, она буквально не сводила с тебя глаз. С тебя и твоего спутника. И делала это очень аккуратно. Ну, может быть, чуть менее аккуратно, чем мы, потому что нас она не засекла, а мы ее раскусили очень быстро. Вот такая информация. Буду рад, если это окажется полезным.
— А остальные гости? Ты их всех знал?
— Разумеется. Супонины, старик Каратаев, он меня буквально накануне записывал для своей программы. Валентина, вдова покойного Николая Сараева, богатая дама, и, между прочим, говорят, к ней сватается один арабский шейх.
— Серьезно?
— Не знаю, но говорят. Очень яркая женщина, особой стати и особого ума. Имеет три высших образования, но не знает таблицу умножения.
— Бывает…
— Бывает. Еще Виталий Поварской, большая шишка в рекламном бизнесе. С женой. Ну Таранцева ты знаешь, певец, надежда российской культуры. С ним девушка была, наверное, обратила внимание, в сиреневом платье, дочка главного Фединого конкурента. Редактор “Молодежной газеты”, почему-то со второй женой, хотя доподлинно известно, что недавно женился в третий раз. Три Фединых зама, все с женами, и прочая челядь. Теперь ты хочешь получить ответ еще на один вопрос. Так?
— Да, хотелось бы. Все это довольно странно. Почему он собрал вас, людей посторонних и даже отчасти враждебных ему?
— Так вот. Отвечу коротко: не знаю. Почему пришли мы, могу рассказать. Но ничего интересного.
Я выжидающе смотрела на Дениса, точно зная, что сейчас он будет врать.
— Нам просто стало любопытно.
— Просто любопытно? — приподняла я бровь, четко давая ему понять, что не верю.
— Да, просто любопытно, — поверх очков посмотрел на меня Денис, однозначно показывая — ему все равно, верю я или нет, другого ответа не будет.
— А если подумать?
— Или придумать… Придумай что-нибудь сама. У меня сейчас важная встреча, лень напрягать фантазию.
Ну лень так лень. Я нехотя встала с роскошного офисного дивана, на котором уже пригрелась и обжилась. Какой-то запах привлек внимание. Рядом, в открытой тумбе, истекал маслом пакет. Котлеты что ли?
— Котлеты, — заметив мое внимание к свертку, ответил Денис, — для кошек.
Глава 11.
Если при жизни девчонки были такими прыткими, то где гарантия, что они забросили дурные привычки после смерти.
Пять раз за вечер звонил телефон. И пять раз в трубке была тишина. То ли вообще не желали разговаривать, то ли не желали разговаривать именно со мной. Все это порядком раздражало. Когда в дверь позвонила Дорофея Васильевна, злая фея нашего дома, я была уже на взводе. И не сразу разглядела разительные перемены в женщине. Всегда уверенная в себе, сегодня она держалась чуть выше плинтуса. Бледная, испуганная, она смиренно теребила край ажурного пухового платка, украшавшего ее монументальные плечи.
— Настенька, простите за беспокойство. У меня к вам один… мм… разговор.
— Что такое, Дорофея Васильевна? — Я напряглась, ожидая услышать очередную жалобу. Эту женщину люди не устраивали в принципе. Любые. Ей не нравилось, что во дворе стоят машины, что по лестнице ходят жильцы, что иногда к жильцам приходят гости, а иногда — о ужас! — случаются праздники, и дети шумят. Но на этот раз она не спешила с обличительной речью.
— Скажите, вы не замечали последнее время ничего странного?
— В каком смысле? — не поняла я.
— Ну чего-то необычного… Даже и не знаю, как сказать…
— Никак не пойму, о чем вы ведете речь?
— В доме нечисто.
— Уборщица опять прогуляла?
— Нет, я о другом. Нечисто в доме…— она понизила голос до какого-то утробного скрежета, — нечисть здесь поселилась.
Я так и знала, что добром все это не кончится. Ее желчь рано или поздно должна была нанести сокрушительный удар по организму. Правда, обычно страдает печень, а тут атаке подверглись мозги.
— Дорофея Васильевна, голубушка, господь с вами, это вполне респектабельный дом. Если честно, то я ничего странного не замечала. Но если вам кажется, что есть некоторые проблемы, так это можно решить.
— Да? Вы знаете как?
— Конечно, сейчас это все запросто. Пригласим священника, он здесь все святой водицей окропит, нечисть тут же и разбежится.
— Ох, а ведь и правда! — хлопнула себя по лбу соседка. — Как же я, дура, сама не догадалась!
Способность к самокритике, ранее несвойственная этой даме, порадовала меня, спору нет. Но как-то не улыбалось иметь по соседству безумную. У нас балконы практически рядом. Их разделяет всего лишь тонкий полуметровый коридорчик, через который иногда ходит наш Веня. И это тоже, кстати, вызывает приступы злости у Дорофеи.
Что-то бормоча под нос, женщина ушла.
А телефон с интервалом в полчаса продолжал звонить. Лешка после работы должен был заехать к сестре, во что я с чистой совестью поверила. Моя недавняя ревность к Леночке как-то поуспокоилась. Конечно, обеды в дорогом кабаке я милому пока не простила, да и запах ее духов на гостевом халате занозой сидел в моем сердце. Но я стала придавать этому меньшее значение. Кому же неймется?
— Да, — сказала я трубке, — внимательно вас слушаю. А если вы не желаете говорить, то и не звоните. Дома я одна. Никто другой в ближайшие два часа трубку не снимет.
— Ты, мать, что, с дуба рухнула? — удивленно спросил Гришка.
— Ой, это я не тебе. Обозналась.
— Вполне в твоем духе. Ладно, ты что делаешь? Скучаешь небось?
— Да как тебе сказать... Ты, Гриш, по делу или как?
— И как, и по делу. Я тут рядом. Сейчас заскочу к тебе. Поесть дашь?
Не успела я вдумчиво изучить содержимое холодильника и решить, что из продуктов мне наименее жалко, Гришка уже пыхтел в прихожей.
— Что дверь не закрываешь? Ты не жмись там, давай мечи еду на стол.
Я точно помнила, что закрыла дверь. Елки, может, Дорофея Васильевна права и в доме действительно поселилась нечисть?
— Так, и вон ту колбаску еще, — углядел Гришка в недрах холодильника кусок домашней колбасы. — Горчичка есть? Ой, матерь божья, это кто?
Оцепенев от удивления, он смотрел на Теодора. А тот, не будь дурак, в три секунды сориентировался и, выхватив из рук Григория колбасу, тут же с чавканьем принялся ее пожирать. Все домашние цветы он уже доел.
— Это свинья такая, Гришенька, декоративная.
— Поросенок?
— Еще какой! Тетушка осчастливила.
— Слушай, а прикольно. Никогда таких не видел. Прямо вот такая маленькая и будет? Не вырастет больше?
— Надеюсь, что нет, — мрачно сказала я. Колбасу было жаль. Ее моя бывшая соседка Аннушка делает по какому-то тайному рецепту. Такой колбасы ни за какие деньги нигде не купить.
— С Лешкой-то контакты навела? — Гриша принял мое молчание за утвердительный ответ и сдержанно похвалил: — И правильно. Такими мужиками не разбрасываются.
— Ладно, не стоит менять лечить.
— Да ни хрена ты, старуха, не понимаешь. Бабы вообще в плане мозгов второй сорт. Абстрактно мыслить не умеют в принципе и потому все на себя примеряют. А ежели что не налазит, то у них сразу душевный кризис. Ты по себе мужика судишь, а это последнее дело, потому как в основе поведения и поступков мужчин лежит, Настенька, принципиально иная, нежели у женщин, мотивация.
— В основе их поведения лежит не мотивация, а примитивные рефлексы.
— Нет, не согласен, — рассудительно парировал Григорий, — мужик, он кто? Мужик, Настюха, охотник. По природе своей.
