— Как ты там, девочка? — поинтересовался Виктор Петрович весьма встревоженный моим состоянием.
— Хреново… — выдавила я сквозь стучащие зубы. — Горю и мёрзну одновременно.
— Сейчас остановимся. Погреешься чаем и поищем что-нибудь в моей аптечке.
С больной головой я плохо ориентировалась во времени и в пространстве и не знала ни как долго мы едем, ни куда держим путь. В принципе, меня это уже не интересовало, но надо было спросить… Кому надо? Зачем?
— Петрович, куда мы едем?
— На юг, на конспиративную квартиру. Ты взята под защиту, как ценный свидетель.
— Значит я в опасности?
— В некотором роде да, — уклончиво ответил Петрович.
В опасности, в опасности, в опасности… — дребезжало в мозгу. Кто в опасности? Я? Никитка… Вспомнила!!! Никитка!
— Петрович!!! Я вспомнила! Мой сынок в опасности! Самбэк знает где он! Никитке нельзя оставаться в Астрахани! Будет беда!
— Не будет, — коротко подумав, заявил Петрович. — У тебя есть кому позвонить, чтобы его привезли к тебе?
— Да, есть… Бабушка… — и я дала доброхоту телефон в Астрахани.
Выполнив то, что назойливо подсказывала мне интуиция, я облегчённо вздохнула и позволила своему сознанию потеряться… Сквозь его уплывающий шлейф, не разбирая ни слов ни интонации, я слышала, как Петрович что-то бубнил в трубку и едва он замолчал, канула в никуда.
Весь дальнейший путь я помню как в тумане и думаю, Петрович изрядно со мной намучился, а уж о том, как он справлялся с деликатными проблемами на «технических» остановках и задумываться неловко. Впрочем, кажется, такой казус был всего один раз…
Тем не менее к месту назначения он меня довёз и сдал из рук в руки хозяйке гостеприимной квартиры и бабушке, которая уже несколько часов томилась тревожным ожиданием. Сама я не помню момент встречи, поскольку была без чувств, когда Петрович внёс в меня в дом, зато лица своих родных, выплывшие из марева бесчувствия на следующий день, навсегда отпечатались в моей памяти.
Лицо бабушки было скорбным, а мордашка сына — испуганной. Бабушка, обнимая Никиту, сидела на стуле возле моей постели и легонько покачивалась. За их спинами стояла незнакомая мне пожилая женщина и удовлетворённо улыбалась.
— Слава Богу, Никуша! Слава Богу ты очнулась! — бабушка вытерла подмятые временем щёки и призналась: — Ну и задала ты нам жару! Но всё позади. Кризис миновал и ты пошла на поправку…
— Кризис?
— Да, внученька! Ведь у тебя воспаление лёгких… Это огромная удача, что Полина Аркадьевна оказалась врачом и быстро поставила правильный диагноз!
— Полина Аркадьевна?
— Полина Аркадьевна — это я, — представилась незнакомка. — Вы у меня в гостях.
— Спасибо… Вы наша спасительница. Если бы не вы… И не Петрович…
— Молчи, молчи, Никуша! — заторопилась бабушка. — Потом всё расскажешь, тебе пока ещё рано болтать. Не утомляйся, мы потерпим… Сейчас мы покормим тебя и ты поспишь… Тебе нужен полный покой!
— Покой… Какое счастье! С тех пор, как ты сунула мне свою воблу, я не знала покоя…
— Воблу?! — изумилась бабушка. — Причём тут вобла?
— О, ба! Кабы ты знала, насколько притом!.. — заволновалась я и Полина Аркадьевна решительно прервала наш диалог: — Всё, всё, всё! Никаких разговоров! Вам нельзя расстраиваться, Вероника! Все разговоры оставьте назавтра.
И я легко покорилась доктору. Бабушка поскакала на кухню и Никитка, наконец-то, дорвался до своей немощной мамочки. Он забрался ко мне под одеяло и затих, надеясь, что его не заметят. Я перебирала его светлые кудряшки и наслаждалась исходящим от них запахом солнца и пыли, а он напряжённой и оттого ровной ладошкой гладил моё плечо.
В таком благолепии и застукала нас бабушка и Никитка был немедленно изгнан, а я напоена горячим бульоном. Весь остаток дня я спала, принимала снадобья и упивалась горячим чаем с молоком, а со следующего утра снова закрутилась в вихре поразительных событий и новостей. Не долго продлился мой покой!
Утро началось с весёлых укоров бабушки.
Я любовалась на чистое голубое небо за окном и наслаждалась осознанием того, что, среди своих и в безопасности, когда, опережая Никитку, ко мне влетела бабуля и заявила прямо с порога:
— Не знала я, что ты такая врушка, Никуша! Проснулась, смотрю, а от тебя эсэмэска пришла: «Ба я полном порядке в Москве хорошая погода». И вчера, между прочим, похожая брехня пришла и позавчера, когда Вовчик вёз нас в машине сюда и я тряслась от страха за тебя. Это что же ты себе позволяешь?
Вопреки бабулиным ожиданиям мне не стало стыдно и я беззаботно рассмеялась:
— Ба, прости! Это Тоська по-моему наказу тебя дурит. Я не хотела, чтобы ты волновалась и придумала такую хитрость.
— Теперь тебе вовек не видать моего доверия! — игриво заливалась бабушка. — Ишь до чего додумались со своей хитроумной подружкой!
Никитка с бесенятами в глазах смотрел то на меня, то на бабулю и я воспротивилась:
— Не шуми, ба! Не позорь меня перед сыном, не роняй мой безупречный авторитет!
— Ну уж и безупречный! — не унималась ба. — Не обольщайся! Он всё видит и мотает себе на ус… — Никитка обошёл бабулю и закрыл меня от неё своим телом. — Ах, и ты против меня! — разбушевалась ба, театрально закатывая очи. — Хочешь таким же непутёвым вырасти?
— Бабушка, ты у нас старшая, а значит мы все в тебя, — осмелился выступить Никитка.
«Ах вы…» — открыла рот наша неугомонная старушенция и я поспешила направить её энергию на конкретное дело:
— А ты возьми, да отбей Тоське ответ: мол, ты, Тося, врушка, Ника уже два дня со мной. Она не только не обидится, а даже обрадуется, потому что тоже волнуется за меня. И может быть догадается позвонить. Её звонок сильно поспособствует моему выздоровлению.
— Хитрюга!.. — с улыбкой проворчала бабушка и отправилась исполнять мой совет.
Завтракали мы втроём и это меня встревожило:
— А Полина Аркадьевна где? Почему не с нами? — спросила я, управляясь с сочной домашней котлетой.
— Не знаю, ласточка. Она отказалась от завтрака. Проснулась сегодня рано и была какая-то смурная, расстроенная чем-то. Потом заперлась в своей комнате и не показывается… Боюсь, как бы она не приболела…
Наспех заглотнув чай, я поползла на разведку.
На мой острожный стук никто не ответил и я осмелилась заглянуть в комнату хозяйки. Та сидела на кровати и рассматривала какие-то фотографии. Я вошла и она поспешно захлопнула альбом:
— А… Это ты, Вероника… Тебе что-нибудь нужно?
Лицо её было усталым и печальным. Я опустилась перед ней на колени и заглянула в её влажные глаза:
— Нужно, Полина Аркадьевна. Мне нужно знать, что у вас случилось и не могу ли я чем-то помочь. Вы не больны?
Она покачала головой, подняла меня с полу и усадила рядом с собой. Я обняла её мягкие плечи:
— Миленькая вы наша Полина Аркадьевна! Вы расскажите мне, что вас так мучает, и вам станет легче. Ведь вы теперь не чужой нам человек. Вы такая родная! С первой минуты, как я оказалась здесь, я чувствую себя как дома… И от всего сердца хочу вам помочь…
Полина Аркадьевна погладила мою руку и прослезилась:
— Ласковая моя девочка!.. Я тоже уже привязалась ко всем вам. У тебя такая чудная бабушка… Она заражает всех своим жизнелюбием… А Никитка… Тот вообще… Он так похож на моего младшенького… Вот о нём-то я и горюю…
Я слегка сжала свои объятия:
— Расскажите мне о нём… Поделитесь своим горем…
И она сдалась, начала рассказывать:
— Он был чудным, любящим мальчиком… Таким чистым и ласковым. Жизнерадостным… Всегда старался помочь… Стихи писал… Все говорили мне, вот, мол, у тебя будущий поэт растёт… — она стёрла с альбома упавшую на него слезу и продолжила: — Я ведь одна растила своих сыновей. Их отец рано умер. От пьянства. Потому что был слабохарактерным и друзей слушался. Оставил меня одну с двумя детьми. Но я справлялась с мальчишками и всё было хорошо… А потом старшего забрали в армию и Котик изменился. Раньше он был тихим, неуверенным в себе, а тут вдруг стал каким-то резким, взвинченным, грубил мне, исчезал надолго… — голос её стал прерываться и она, закинув голову, прошептала: — А потом пропал совсем… Погиб.
Моя интуиция заметалась, как угорелая, и я поспешно выпалила вопросы:
— От чего он погиб? Когда?
— Ровно семь лет назад, — последним выдохом ответила Полина Аркадьевна. — Наркотики…
Наркотики! Опять эти проклятые наркотики!! Это какой-то бич! Замкнутый круг! Я непроизвольно потянулась к альбому и тут же отдёрнула руку… И выдавила из себя:
— Покажите мне его…
Протягивая мне фотографию, Полина Аркадьевна уронила альбом. Тот распахнулся и я увидела её «старшенького» прежде, чем «младшенького».
— Это же Костик, — вяло констатировала я, не взглянув на фото.
