Через четверть часа в комнату вошел сам генерал — высокий, седой человек, держащийся так, словно аршин проглотил. Он заговорил с Ханнасайдом приказным тоном, каким говорят со штатскими все военные:
— Ну-с, суперинтендант, какое у вас дело?
— Прошу прощения за столь ранний визит, сэр, — начал Ханнасайд. — Дело в том, что мое внимание привлекло вот это сообщение, которое, как мне сказали, давали именно вы.
Генерал холодно посмотрел на него.
— Что за объявление, приятель? Что еще за газета?
Ханнасайд достал газету и указал объявление о смерти Джона Гайда.
Генерал нацепил очки и взглянул в газету.
— А при чем тут я? — спросил он недоуменно, снимая очки.
— Видите ли, меня так проинформировали, что объявление поместили в газете именно вы.
— Кто это вас информировал? — повысил голос генерал.
— В редакции газеты, сэр.
— Значит, вас дезинформировали! Я в жизни не слыхал о человеке по имени Джон Гайд! — отчеканил генерал.
Видя, что генерал задет этой историей, Ханнасайд попытался вкратце объяснить, почему Скотленд-Ярд заинтересовался этим, но генерал прервал его, заявив, что его совершенно не интересуют дела Скотленд-ярда, но он гораздо больше интересуется тем, кто же тот наглец, кто посмел использовать его имя и фамилию! Услыхав от Ханнасайда, что Скотленд-ярд не имеет пока возможности начать расследование этого неприятного, но маленького инцидента, генерал и вовсе разозлился и выразил мнение, что Скотленд-ярд вообще неизвестно чем занимается и даром ест свой хлеб. Ханнасайд не стал поддерживать этой дискуссии и поспешил удалиться.
Через двадцать минут он снова побывал в редакции, пытаясь установить личность загадочного человека, давшего объявление. Но слегка испуганный главный редактор ничего не мог ему сказать, а клерки, к которым ежедневно поступало по сотне разных объявлений, тем более не сообщили ему ничего заслуживающего внимания. Единственно, ему удалось установить, что письмо с просьбой поместить объявление было напечатано на гербовой бумаге Кавалерийского клуба и содержало также напечатанный на машинке адрес сэра Монтегю Гайда.
— Следовательно, это сделал не Браун, — постановил сержант Хемингуэй. — У него, конечно, нахальства хоть отбавляй, но все же никто не позволил бы ему прогуливаться по Кавалерийскому клубу и искать там гербовую бумагу клуба! Это надо иметь нервную систему как у бронтозавра, чтобы сделать этакое!
— Да, — кисло улыбнулся Ханнасайд. — Или просто чувство юмора. А нашего Фергюсона я вывел из дела. Напрасно, видимо. Наблюдение за Мэтьюсом в эти дни могло бы многое прояснить.
— Вы посоветовали Фергюсону сменить ботинки? — с ухмылкой спросил сержант, знавший о звонке Рэндалла Мэтьюса.
Но Ханнасайд не поддержал этот укол в адрес коллеги.
— Напрасно вы так, сержант, — заметил он.
— А ведь Мэтьюс небось звонил вам насчет коричневых ботинок у сыщика только затем, чтобы вы вывели его из дела!
— Нет, он звонил только затем, чтобы разозлить меня, — спокойно отвечал Ханнасайд. — Если бы он захотел, то в любую секунду мог уйти от слежки. А на будущее, сержант, имейте в виду, что ускользнуть от слежки в центре Лондона — детская забава, проще некуда. Ладно… Предположим, что Рэндалл Мэтьюс дал объявление в газете. С какой же целью?
— Шутка? — предположил сержант.
— Кто-то хочет добраться до бумаг этого Гайда, — покачал головой Ханнасайд.
— Да, и если он сумел выжать из Брауна адрес адвоката Гайда, то, похоже, Рэндалл умнее, чем можно было предположить. Если он только не имел этого адреса с самого начала.
— Нет, Мэтьюс не мог бы забрать бумаги от адвоката. А может быть, никаких бумаг и нет — зачем заранее ломать себе голову? А вот сейф-депозит! Бумаги могут быть там! Достаньте мне названия и адреса крупных лондонских депозитариев, их не так много. Возможно, мы еще успеем остановить того, кто попытается взять бумаги Гайда оттуда!
Но им не удалось успеть. В первом же депозитарии, куда позвонил Ханнасайд, ему ответили, что полчаса назад документы из депозитной ячейки Джона Гайда забрал его брат, Сэмуэль Гайд, у которого было на руках завещание Гайда с предписанием забрать бумаги после смерти. Клерк, с которым разговаривал Сэмуэль Гайд, сказал, что предписание забрать бумаги из сейфа было написано от руки, с характерным наклоном. Кроме бумаг, Сэмуэль Гайд взял и связку ключей Джона Гайда.
— Как он выглядел? — угрюмо спросил Ханнасайд. — Это был молодой человек, изысканно одетый?
— О нет, совершенно иначе! — покачал головой клерк. — Я не слишком пристально его рассматривал, но то, что он седой — это точно. И у него такая, знаете, сухощавая фигура и красноватое обветренное лицо, как у всех, кто воевал в свое время в Азии или Африке. И нельзя сказать, что он был дорого одет. Он был просто в пальто, довольно не новом. И очень похож на своего брата, очень.
— Если это тот, кого я подозреваю, то должна быть одна примета, которую вы никак не могли бы упустить — и к тому же ее не подделаешь. У него очень живые голубые глаза и невероятно длинные ресницы.
— Боюсь, что в этом я ничем не смогу вам помочь, — извиняющимся тоном ответил клерк. — На нем были темные очки.
— Боже мой! — ахнул непроизвольно сержант.
Когда они покинули здание депозитария, Хемингуэй сказал:
— Помяните мое слово, шеф, это он, он самый! Он сам дал о себе объявление, а Браун не сумел удержаться и выдал его! И теперь Гайд преспокойно забрал свои бумаги. И я думаю, когда мы поймаем Джона Гайда, мы поймаем убийцу Грегори Мэтьюса! Помяните мое слово!
— Погодите, сержант! — остановил его Ханнасайд. — Я со всем согласен, мне непонятно только одно — если он забирал из депозита свои же бумаги, зачем ему нужно было бы скрывать лицо?
— Объясню, — согласился Хемингуэй. — Он поместил объявление не для сотрудников депозита, которые его просто не заметили бы, а именно для нас, чтобы МЫ считали его мертвым. Я думаю так, что на случай, если мы все же разузнаем про его депозитный сейф, Гайд хотел, чтобы У НАС не возникло мысли, будто бумаги забрал он. Теперь для нас как бы не существует Джона Гайда, а есть Сэмуэль Гайд. И поскольку клерки в депозитарии знали его в лицо, он и надел темные очки, а до того разыграл собственную смерть.
Ханнасайд помолчал, а затем заметил:
— Может быть, вы и правы. Но только неизвестно, что делать дальше. Ладно, слушайте меня. Поезжайте сейчас же к Брауну и начинайте его обрабатывать. Скажите, что знаете все про разговор Рэндалла с ним. А я поеду к самому Рэндаллу Мэтьюсу.
— Ну, Брауна-то я, пожалуй, сумею напугать, но требуется, как мне кажется, что-нибудь типа стада разъяренных слонов, чтобы испугать этого Рэндалла Мэтьюса… И потом, мне не совсем ясно, какие у него могут быть отношения с Гай-дом. Или зачем Мэтьюсу понадобились бумаги Гайда. И к тому же…
— Если вы хотите сказать мне, что дело крайне запутанное и зашло в тупик, так я и без вас это знаю, — раздраженно прервал его Ханнасайд.
— Да оно было в тупике с самого начала, — согласился Хемингуэй. — Хуже всего то, что чем глубже мы влезаем в него, тем тупиков в нем становится все больше. Просто я хотел сказать, что если убил Гайд, то Рэндалл ни при чем, и наоборот.
— И все-таки между ними есть какая-то странная связь, — задумчиво произнес Ханнасайд. — Что-то обязательно должно быть между ними.
Сержант почесал кончик носа.
— А я не вижу никакой связи, — сказал он. — У Рэндалла были ясные мотивы для убийства — наследство. Мы не знаем мотивов Гайда, но зачем бы ему нужно было вступать для убийства в сговор с Рэндаллом — этого я понять не могу.
— Но тем не менее он пошел к Брауну и о чем-то с ним говорил! Значит, у него был свой интерес.
— Да. И конечно же, у Рэндалла найдется парочка знакомых — членов Кавалерийского клуба.
— Естественно, — кивнул Ханнасайд. — Он у нас такой светский молодой человек…
На этом они расстались, сержант поехал в банк, а Ханнасайд направился на улицу Сент-Джеймс.
Рэндалла он нашел за письменным столом. Когда дворецкий ввел Ханнасайда, Рэндалл, не поднимая головы от письма, произнес:
— Входите и присаживайтесь, суперинтендант. Чувствуется, мы становимся с вами неразлучны, как Кастор и Поллукс. Возьмите сигаретку — пачка на столе. Извините, я допишу письмо, и мы с вами поговорим. Ничего?
— Конечно, дописывайте, — кивнул Ханнасайд. — Потому что мне понадобится все ваше внимание, все целиком.
— И вы его получите, — проговорил Рэндалл, равномерно двигая авторучкой по бумаге.
Он дописал письмо, заклеил его, после чего поднял трубку телефона и набрал номер. Он передал в трубку три ставки своему букмекеру на ипподроме и повернулся к Ханнасайду:
— А теперь я весь к вашим услугам, вместе со своим вниманием. Прежде всего хочу поблагодарить вас за удаление джентльмена в коричневых ботинках и синем костюме — моя нервная система прямо воспряла после этого… Хотя должен вас заверить, что не имею ничего лично против этого достойного джентльмена, напротив, у него доброе простое лицо и, вероятно, такие же намерения при следовании за мной…
