— Видишь, Стив, — насмешливо говорю я, — я помог тебе сэкономить, теперь тебе не нужно ехать в Баньер-де-Пятигорск за чудесным исцелением!
Ряженая старуха вытаскивает из-за корсажа парабеллум, что было бы естественным в руках парашютиста или в устах беллетриста, но не у старой леди.
Я ожидал чего-нибудь подобного, поэтому не даю навести пистолет на меня. Захват, замок, удар ногой! Оружие летит через весь зал, затем приходит очередь парика и наконец — платья, под которым надета мужская майка, скрывающая грудь атлета.
— Знакомьтесь, господа, Стив Марроу, — объявляю я.
Представив, я вырубаю его апперкотом, лучшим в моей жизни. Затем отрываю кусок от его корсажа и, смочив его виски пятизвездочный Мак Херрел (урожденный маршал Спотыкач), снимаю косметику. Появляется тип лет тридцати.
— Я представляю вам убийцу Дафни Мак Херрел и еще одного месье, который, если мне не изменяют мои дедуктивные способности, был парнем из американской бригады по борьбе с наркотиками: я прав, Синтия?
Она падает в просторное кресло. Ее ноздри трепещут, глаза почти вылезли из орбит. И все же она подтверждает.
— Тот парень в бочке — мой коллега. Мы начали это дело, держа в руках каждый свой конец цепочки. В его руках было начало, в моих - конец. Он спускался, я поднимался. Мы встретились слишком поздно для него. Это Марроу убил его, не так ли?
Она закрывает глаза в знак согласия.
— Место погребения подобрано со вкусом. А расквась-парти в тупике той ночью, тоже подвиг Марроу?
Снова согласие. Я подхожу к Синтии и смотрю ей в глаза.
— В Ницце вы совершили безумство, Стив и вы, Синтия. Настолько безумное, что оно смогло продолжаться два года.
— Объяснитесь, — умоляет сэр Долби.
Я смотрю на Берю, который только что выписал Марроу удар штиблетом в челюсть, бикоз экс-комедиант начал подавать признаки жизни.
Этот Берю умеет вести себя в обществе! Даже в высшем свете, скажите, что это не так.
— Объяснение будет кратким, Фил. Настоящая Дафни была ужасной мегерой, которая на долгие годы устроила невыносимую жизнь своей племяннице. Я надеюсь, что, учитывая это, суд присяжных сделает Синтии определенное снисхождение. Малышка страдала от жестокости своей тетушки. Когда она подросла, ей захотелось вырваться, и она стала уходить по ночам, чтобы посещать бары, пользующиеся более или менее дурной славой. А чтобы удлинить свои ночные прогулки, она начала давать старухе снотворное. Однажды ночью она познакомилась с этим проходимцем...
— Вот с энтим? — невинно спрашивает Нежный, предлагая Марроу на пробу еще одну подкованную подошву.
— Да, как раз с этим. Бывшим неудавшимся комедиантом, снюхавшимся с торговцами наркотиков. Он стал любовником Синтии. Для нее, существа одинокого, подавленного, измученного издевательствами, он был избавлением. Она стала его вещью. И вот однажды Стиву пришла потрясающая идея: убить старуху и занять ее место в доме. Это было не так глупо, как может показаться на первый взгляд. Дафния жила в Ницце уединенно, не принимая никого, она разорвала все отношения со своей к тому же малочисленной семьей. Лакомый кусочек! Они убили старуху при обстоятельствах, о которых вскоре нам расскажут, закопали ее в погребе виллы, и началась сказочная жизнь... У них были бабки, они любили друг друга, это была настоящая свобода, И вдруг, некоторое время спустя, катастрофа. Мак Херрел, который заправлял производством и сохранял состояние, погиб. Что делать? Я предполагаю, что Стив сохранил свои прекрасные связи о дельцами наркобизнеса. Я предполагаю также, что он был у них на крючке и они оказали на него давление. И снова он играет ва-банк: с чертовским нахальством, щедрым артистизмом и, главное, с помощью Синтии он прибывает в Оужалинс. Сама винокурня представляла собой маленькое предприятце, которое, по общему мнению, приходило в упадок. Она стала служить пересыльным пунктом для контрабандистов. Дело невероятное, но выдающееся.
Я похлопываю Синтию по плечу:
— Вы сразу смекнули, что я флик?
— Мы подумали, что вы расследуете исчезновение этого американского детектива.
— Вот почему вы действовали так осторожно. Вы, Марроу, довольствовались тем, что держали меня в поле зрения, и в ночь, когда я обыскивал винокурню, последовали за мной, не так ли?
— Да.
— Вас защищало ваше положение. До тех пор, пока все думали, что фальшивая Дафни была самой что ни на есть настоящей, вы не особенно рисковали. Почтенная беспомощная леди, набожная, благовоспитанная и такая мужественная...
Я перехожу к следующему сюжету.
— Где был убит американец?
— В парке. Он держал под наблюдением окно в кабинет. Мы случайно обнаружили его хитрость и поставили ему ловушку. Я заняла место тетушки в ее кресле, спиной к окну... А в это время Стив...
— После чего вы перевезли труп на винокурню?
— Да.
— И пока тащили его через двор, у него выпал револьвер...
— Я знаю, — бросает Синтия. — Мак Шаршиш сообщил, что нашел оружие...
— У вас мощная организация, моя милая?
— Достаточно, — бормочет она. — Но Стив знает больше меня...
Ну вот и все! Вот она уже и закладывает его! Ах, все они таковы. Готовы сделать все что угодно для своих жюлей, которые их используют, и тут же дают им отставку, как только начинаются трудности.
— Доверьтесь парням из Ярда, они умеют вызвать на откровенность. Мы получим биографии всех ваших европейских корреспондентов. Я лично охотно займусь французской командой.
Снаружи — шум тачки. В коридоре слышны шаги. Появляется рыжий гигант. Сколько же рыжих я повстречал за время этого дела! Настоящий фестиваль. Есть от чего возненавидеть морковь на всю оставшуюся жизнь.
Это шериф Мак Валенокс. Он направляется к Синтии и, улыбаясь, заявляет:
— Надеюсь, я не слишком опоздал? Барахлило зажигание.
Он замолкает, разглядывая Марроу, который, запутавшись в юбках, лежит на полу.
Воцаряется длительная тишина, которую наконец нарушает тихое буль-буль. Это Берю, не сдержав данное слово, промачивает горло Мак Херрел.
На следующий день в три часа после полудня я толкаю дверь своего особняка в Сен-Клу.
И кого вижу я в квадрате прихожей? Фелиси! Моя славная, моя дорогая, моя чудесная Фелиси.
Я устремляюсь в ее объятия.
— Ты уже дома, мамуля?
— Ты же видишь. Без тебя и отпуск не отпуск, ты же знаешь, мой малыш.
Она ведет меня в столовую. Я замираю, широко разинув рот и глаза. Ирен, малышка, которую я снял в поезде, возвращаясь из Дордони, все еще там, мирно вяжет.
Увидев меня, она розовеет и говорит, протягивая мне руку:
— Вот видите, я вас дождалась. Ваша мама очень мила, это она настояла.
Я бормочу, обалдев от неожиданности:
— Ах да! Хорошо! Хм! Я... то есть да... Конечно... Но все же... Правда...
Маман смеется над моим смущением. А я думаю о том, что будет совсем непросто выставить за дверь эту девицу. Боже милосердный, как же мне избавиться от нее!
Я занят решением этой проблемы, гораздо более деликатной и портящей нервы, чем мое расследование, когда дверь с треском распахивается и Толстый, которого я оставил у его двери, входит, даже не поприветствовав никого.
— Сан-А.! — рычит он, потрясая «Франс суар». — Сан-А.! Сан-А.! Читай, читай же это, е...п...р.„с...т.
Я машинально беру газетенку и читаю на первой странице:
«Чудовище озера Оужалинс (Шотландия) существует».
— После этого ты не будешь говорить мне, что блефовал, понял, болван! — орет Берю.
Я раздраженно пожимаю плечами и продолжаю чтение.
«Сегодня утром первые рыбаки, которые шли по берегу Оужалинс Лох, были поражены, обнаружив, лежащее в зарослях камыша ужасное животное, как будто вышедшее прямо из доисторических времен и принадлежащее, очевидно, к семейству ящеров. От головы до хвоста животное имеет двадцать два метра, У него есть спинной плавник и атрофированные лапы, как у крокодила. Оно было убито восемью пулями из револьвера, легшими кучно, калибр 7,65 мм французского производства. Лондонский музей естественной истории предлагает тысячу фунтов компенсации человеку, который совершил этот уникальный подвиг».
Я поднимаю голову, восхищенно глядя на Берю.
— А тысяча фунтов, это - много? — мягко спрашивает он меня.
Перевели с французского В. БЕРЕЖНОЙ, С. КОКЛА
