Глаза ее широко открылись, полыхнули недобрым темным пламенем и сощурились. Николай Николаевич тяжело вздохнул.
— Напрасно вздыхаешь,— язвительно проговорила Белла.— Она и тебя бы укокошила, будь ты побогаче да посамостоятельней!
— Я вздыхаю не поэтому! — сухо возразил Отец Никон, отвернувшись от злорадной персиянки.
— Поэтому, поэтому!..
— Вовсе нет! Я… Мне… В общем, я знаю, где скрывается Вероника.
Все трое посмотрели на непривычно смущенного Отца Никона.
— Прошу понять меня правильно… Я всегда относился к ней… К ним обоим хорошо… Я был не только партнером, но и другом…
— Знаем, знаем! — ухмыльнулась Белла.— У нее много таких друзей. Да, Авенир Аркадьевич?
Авенир вспыхнул и очень равнодушно пожал плечами. Известие ошеломило его. Он невольно связывал воедино вчерашнюю встречу с Вероникой и все последующие события.
— Так вот… Это, наверное, будет вам неприятно слышать, Белла, но когда еще… Когда Юрий Карпович только ухаживал за Вероникой, он купил ей квартиру неподалеку от нашего офиса, на Апрельской улице. Там впоследствии и девочка росла… Насколько я знаю по счетам, квартира до сих пор существует, хотя Вероника ею не пользовалась с тех пор, как они поженились. Я полагаю, что она с дочерью сейчас там,— закончил Николай Николаевич и выдохнул.
Видно было, что ему нелегко далось это признание. Грешников осторожно коснулся его руки:
— Вы поступили очень правильно, сообщив нам это. Вы выполнили свой гражданский долг…
Николай Николаевич посмотрел на него изумленно и презрительно, отнял руку и сказал в сердцах:
— Иди к черту, опер!..
Монумент переглянулся с Авениром и пожал пудовыми квадратными плечами.
Можаев мучительно соображал, хмуря брови.
— Что ты намерен предпринять? — спросил он Грешникова.— Неужели задержать ее? А если это оговор со стороны вьета?
Грешников усмехнулся и потер шишку на черепе.
— Ты много встречал людей, тянущих на себя мокрое дело? Убийство, пардон… — извинился он, бросив взгляд на Беллу.— Так вот я тебе скажу: я до сих пор не встречал ни одного! Даже среди самых отпетых уголовников! Все это сказки! Своя рубашка каждому ближе к телу. На лучшего друга жмура повесить — это сколько угодно, а на себя взять — извини-подвинься. Ничего себе оговор! Довольно фантазий! У меня есть официальное признание — и постановление о задержании и взятии под стражу. Поехали!
— Стойте! Надо же проверить! Я знаю как! — воскликнул Авенир.— Я вам не рассказывал, я… забыл! Да, я забыл, что есть еще одна зацепка! Ваш сын, Белла Александровна, он… Как бы это правильнее выразиться… Повел себя не вполне тактично с одной девушкой, когда скрывался у вьетов. Она пожаловалась в милицию, а вскоре жалобу забрала! Я думаю, к ней приходил хозяин вьетов и подкупил ее!
— Да это мог быть кто угодно! — махнул рукой Грешников.— Тот же Трофим.
— Но надо же проверить!
— Обязательно проверим! Ты что, не веришь нашему правосудию?! Но сначала я хочу привести в исполнение приговор… Тьфу, черт, постановление об аресте! А потом — все, что угодно. Поехали!
— С вашего позволения, я хотел бы остаться… — вкрадчиво попросил Отец Никон.— Вы же должны понять, что мое присутствие…
Белла хмыкнула.
— С вашего позволения я предлагаю вам поехать с нами! — отрезал Грешников, еще таивший обиду на Николая Николаевича.— Вы понадобитесь нам как понятой, а кроме того, если там ребенок, вам придется о нем позаботиться. Или мне оперативницу вызывать?
Николай Николаевич сник и больше не возражал, но вид имел жалкий.
Оставив Беллу в мрачном удовлетворении упиваться картинами мести над гробом сына, они поехали по адресу Вероники в машине Монумента. Отец Никон, отвыкнув в лимузине от роскоши отечественного автомобилестроения, никак не мог примоститься в тесном салоне, кривился, будто у него разом заныли все зубы. А может, его страшило свидание с Вероникой?
Авенир непрерывно сосредоточенно думал о чем-то. Сознание его сузилось и заострилось, точно острие шпаги. Напряжение росло и становилось уже невыносимым, он с нетерпением ждал, что вот сейчас блеснет свет — и все станет ясно.
— Послушай! — сказал он суровому Грешникову.
— Не хочу ничего слушать! — помотал квадратной головой Монумент.
— Да нет, я не о том… Вьет объяснил, зачем он защищал меня от Витька?
— Трофим ему приказал следить, чтобы с тобой ничего не случилось. А что, это важно?
— Очень! Очень важно, как же ты не понимаешь? Ну почему я, по-твоему, так полюбился хозяину вьетов?!
Грешников опять замотал головой, будто отгоняя мух, и даже очень похоже замычал — густо и протяжно. Видно, припомнил годы обучения в ветеринарном училище.
— Только давай без кроссвордов! Я знаю: я тупой опер! Дерево! Не надо меня в этом убеждать! Но у меня есть глаза, понимаешь! — Он ткнул себе в глаза растопыренными толстыми пальцами.— И уши! — Он оттопырил ухо,— И я вижу то, что вижу, и слышу то, что слышу! Я нормальный человек, не больше и не меньше! Я не могу убеждать себя в том, что мне хочется видеть и слышать!
— Но ведь у тебя есть еще ум,— тихо произнес Авенир.
— Ум? — удивился Грешников и посмотрел почему-то на свой громадный кулак.— Да, конечно… Но я не всегда знаю, что с ним делать.
Отец Никон горько засмеялся на заднем сиденье, слушая их плодотворную дискуссию, достойную диалогов Платона.
— Послушай меня,— умоляюще прошептал Авенир.— Я, кажется, совершил страшную ошибку! Давай поедем сначала к той девушке! Пожалуйста!
— Или объясняй для нормального человека, или едем к Веронике!
— Я не могу объяснить связно…
— К тому же мы уже приехали,— вздохнул Отец Никон, пригибаясь и выглядывая вперед.— Вот тот подъезд, где мальчик с велосипедом.
Вероника открыла дверь на голос Николая Николаевича и изумилась:
— Авенир Аркадьевич… Вот уж не ожидала вас увидеть после вчерашней встречи!
«Интересно почему?» — подумал Авенир.
— Вы вчера встречались? — насторожился Грешников, протискиваясь в квартиру.
— Да, вечером. Вы знаете, днем я обнаружила, что в этой квартире кто-то был до того, как мы с Ленкой сюда приехали. Здесь что-то делали… Двигали мебель… Это было так странно, так меня напугало, что я, дура, помчалась просить помощи у Авенира Аркадьевича. Но он меня отчитал! Прямо-таки на место поставил! Смешал с грязью, можно сказать! Давно меня никто так не отчитывал!
— Вот только этого не надо! — взорвался вдруг Монумент.— Не надо пудрить мои тупые мозги странными событиями! Станешь тут непонятливым, если встречаются за твоей спиной! Вот постановление о вашем аресте и обыске, гражданка! А эти граждане,— он свирепо кивнул на Авенира и трусливо скрывшегося в кухне Отца Никона,— будут понятыми! И за все, что отыщется в квартире, будете отвечать вы, а не какие-то там!..
Грешников в сердцах махнул рукой, не в силах подобрать нужного слова, и прямо в ботинках прошел в комнату по пушистому красно-синему ковру. Даже морщины вины на его переносице разгладились.
— Я хотел тебе сказать, но не успел, честное слово… — засеменил за ним Можаев.
Вероника осталась у двери, читая бумагу, которую сунул ей Грешников. Лоб ее морщился, губы кривились. Она нервно хохотнула:
— Ни хрена себе! А как вы меня вообще нашли?! A-а… Понятно!.. А ну дай сюда ребенка, иуда! — Она вырвала растерянную испуганную Ленку из рук игравшего с ней Николая Николаевича.— Валяйте! Ищите! Шлюхой была — никто не шмонал, зато теперь достали! Белка, небось заслала вас! Стерва! Чтоб ей сдохнуть, как ее сыночку!
Гнев и бессилие исказили ее красивое молодое побледневшее лицо. Она забрала ребенка и закрылась в кухне.
Через некоторое время Грешников сурово пригласил ее в комнату. На прозрачном журнальном столике изящной формы лежал пыльный сверток в цветном пакете.
— Это нашли у вас под тахтой,— сурово сказал опер.— Так, граждане понятые?
Авенир и Отец Никон кивнули.
— Что это? — продолжал Грешников.
— Понятия не имею,— пожала плечами Вероника.— Я же говорила вам, что до меня тут кто-то был.
— Знакомая песня… Хорошо, сейчас посмотрим. Смотрите внимательно, граждане понятые, и вы, гражданка Низовцева! Чтобы потом не рассказывали, что вам это следователь подбросил!
Вероника смотрела через плечо, презрительно и капризно надув чувственные губы. Грешников осторожно извлек из цветного пакета сверток, завернутый еще в один, черный пакет. Отложив сверток, он на всякий случай встряхнул пустой пакет над столом. Что-то выпало, звякнув.
— Ой, моя сережка! — сказала Вероника и потянулась к золотому стерженьку.
— Стоять! — рявкнул Монумент и едва не хватил ее кулачищем по маленькой руке.— Значит, вы признаете, что сережка ваша?
Маленькая красавица нервно дернула плечиком:
