— Ну! Признаю, и что?
— Не нукайте, не запрягали! Когда она у вас пропала?
— Не знаю… Я давно их не носила. Может, это и не моя вовсе… Надо дома посмотреть.
— Посмотрим… Вы что, не замечаете пропажи золотых вещей?
— Милый мой! — ухмыльнулась Вероника, хотя губы ее дрожали и веко дергалось.— Милый мой, у меня очень много таких побрякушек! Борман любил дарить мне украшения. Он говорил: бриллианту нужна золотая оправа…
Последнюю фразу она произнесла нараспев, похлопав ресницами и кокетливо поправив вьющиеся локоны.
— Конечно… — мрачно и несколько завистливо протянул Монумент.— Вторую, я думаю, мы найдем у вас дома.
— Давайте дальше смотреть,— нетерпеливо сказал Отец Никон, ни на кого не глядя.— Хочется закончить побыстрее это безобразие!
Дальше произошло нечто, поразившее всех присутствующих без исключения, как удар грома. Грешников запустил лапу в черный пакет, и на свет божий появилась пухлая барсетка, та самая, что была в руках Юрия Карповича Низовцева в его последние минуты жизни. Грешников даже сел от неожиданности. Некоторое время все молчали, не сводя глаз с изящного, точно игрушка, портфельчика. В наступившей тишине у Вероники вдруг громко застучали зубы.
— Сейчас посмотрим, что внутри… — опомнившись, просипел опер.
Он щелкнул замочком и вывалил на стеклянную поверхность столика десять пачек стодолларовых купюр.
— Вот и все,— сказал он, вытирая пот со лба и покрасневшей шишки квадратной ладонью.— Конечно, мы проверим их подлинность…
— Излишне,— подал голос Отец Никон, профессионально вскидывая пачку в пальцах.— Я сам их упаковывал. Я помню маркировку пачек. Это они.
Он встал, хрустнул пальцами, долгим-долгим взглядом темных глаз в траурной каемке посмотрел на Веронику. Ничего не сказал и отвернулся к окну, сцепив руки за спиной. Спина его уже не сутулилась, грудь расправилась.
— Нет-нет-нет!.. — быстро сказала Вероника тонким голосом.— Никон!.. Авенир!.. Вы сошли с ума! Это же не я! Невозможно! Это все Белла подстроила, я знаю!
Мужчины отводили взгляды от ее прекрасного, смертельно испуганного лица. Толстая девочка с чертами Юрия Карповича тихонько вошла в комнату из кухни, увидела глаза матери и заревела в голос, басом.
Грешников кашлянул в кулак. Запал его прошел.
— Так… Я тут досмотрю сейчас быстренько — и поедем, пожалуй… Николай Николаевич… Николай Николаевич! — окликнул он Отца Никона и незаметно кивнул на ребенка.— Действуем, как договорились.
— Да-да, конечно! — тоном человека, привыкшего быть на подхвате, сказал Отец Никон.— Леночка, девочка, не плачь! Сейчас мы с тобой поедем к бабушке Белле… Там тебе будет хорошо…
— Не да-ам! — взвилась Вероника.— Не дам ребенка! Ах ты!..
Ее алые ногти рассекли воздух — и Отцу Никону не поздоровилось бы, если б Грешников не перехватил ее руки и не сдержал, осторожно, но сильно.
— Не травмируйте ребенка,— быстро проговорил Авенир, встав перед ней.— Вероника, слушайте меня! Слушайте меня, черт возьми! — крикнул он задыхавшейся в ярости красавице.— Послушайте! Мы не отдадим ребенка Белле! Правда, Николай Николаевич? Девочка пусть пока побудет с нянькой. Вероника, не бойтесь. Вы едете ненадолго. Я знаю, как вас вытащить! Я, Авенир Можаев, обещаю вам, что не пройдет и трех дней, как я все выясню и вы опять будете свободны! Слышите?!
— Только не Белле! — зашептала в отчаянии маленькая красавица, мелко тряся головой в знак согласия.— Все, все возьмите — только не Белле! Если надо — я сознаюсь, только не Белле!
Глаза ее расширились, ноздри раздувались, дыхание стало хриплым.
— Да ты, милая, кокаинчиком не балуешься ли? — нежно спросил ее Монумент и бережно, как собственность, повел к выходу, не выпуская из лап.
IV
— Молодец, хорошо блефовал! — похвалил Авенира Монумент, когда оформил задержание и сдал белую как мел Веронику некрасивой женщине в милицейской форме.— Хуже нет, чем бабские истерики. А так доставили как миленькую, даже тушь не потекла!
— Я не блефовал,— рассеянно ответил Авенир.— Я думаю, ты ее сегодня выпустишь.
— Думай, думай! — развеселился Монумент, помахивая пакетом с барсеткой.
— Где сейчас Чен?
— Дает показания моему стажеру, а что?
— Часто люди отвечают на вопросы не потому, что знают ответы, а лишь потому, что их спрашивают! Я хочу тебе кое-что показать…
Подобно сомнамбуле, впадая в состояние, близкое к трансу, Авенир проследовал длинными коридорами управления к кабинету Монумента. На столе перед угрюмым маленьким вьетом разложили три портфеля и папку.
— В какой из папок были деньги, Чен? — устало и печально спросил Авенир, глядя в блеклые глаза вьета.
«Они с Айни очень похожи,— в который раз подумал он.— Глаза темные, без блеска».
Вьет будто не слышал вопроса, глядел перед собой. Лишь губы сжал.
— В какой из этих папок лежали деньги?! — крикнул в ухо Чену молодой стажер Монумента, одетый в форму курсанта милиции.
Вьет чуть поморщился, быстро ткнул пальцем в новый портфель начальника отдела, позаимствованный для проведения следственного эксперимента, и тотчас отдернул руку.
— Выйди на минуточку,— помрачнев, сказал Авениру Грешников.— Умеешь ты испортить настроение!
Переполняемый догадками и предчувствиями Авенир вышел в коридор и увидел присевшего на край деревянного откидного кресла старого вьета. Лысеющая на макушке голова старика мелко тряслась, но лицо оставалось спокойным и приветливым. Он слегка поклонился Авениру, но вставать не стал.
Вскоре в коридоре появился успокоенный Грешников.
— Все в порядке! Вьет только подрывал бомбу, а брал деньги Трофим! Поэтому он не помнит, в чем они лежали!
— Неужели ты сам в это веришь?
— А что? Очень правдоподобно! Спасибо, что подсказал, а то на суде всплыло бы — нехорошо!..
— Что здесь делает старик?
— Старик? — Грешников оглянулся.— A-а… Наверное, пришел просить свидания с сыном.
— Чен — его сын?!
— Ну да, а что? Опять прозрение? Это правда, я документы видел…
Не слушая больше Грешникова, Авенир, задыхаясь от волнения, вернулся к старику, привставшему все же ему навстречу.
— Айни — ваша дочь? — яростным шепотом спросил он старого вьета.— Чен — ваш сын, значит, Айни — ваша дочь?! Ведь они брат и сестра!
— Дочь, да,— закивал старик.— Хорошая дочь.
— И вы прислали свою дочь ко мне, как… Как…— Можаев не находил слов.— Что вы за люди?! Что за народ?!
— Мы несчастный народ, Авенир Аркадьевич,— с достоинством проговорил старик.— Я послал ее к вам, чтобы она осталась… Мне не следовало этого делать… Но я всего лишь отец… Я хотел ее спасти.
— Вы лжете! — воскликнул Авенир.— Я видел, как вы вынуждали ее написать это гнусное заявление!
Старик улыбнулся детской наивной улыбкой:
— Я знаю… Айни рассказала мне… Вы не поняли, Авенир Аркадьевич. Я убеждал ее бежать к вам… Мне стыдно в этом признаться, но это так. К сожалению, наши дети, как и ваши, не всегда делают то, что велят родители…
Пораженный Авенир побрел прочь.
— Что с тобой? — удивленно спросил Монумент и поморщился.— Да, совсем забыл про это заявление… Сейчас, расквитаюсь быстренько с делами и придумаем, как тебе помочь.
— Не надо,— покачал головой Авенир.— Сегодня хозяин вьетов сам все исправит.
— Ну-ну,— буркнул Грешников.— Ты бы температуру померил. Вид у тебя… И жаром пышешь, как от печки. Мы к твоей девице поедем?
— К какой?
— Которую Петруша пытался изнасиловать и которую ты от меня скрыл. Забыл, говоришь?
— Это уже не столь актуально, но поехали… Для полноты картины.
— Я вас не понимаю, кудесник. То все бросай и лети к ней, то уже не актуально! А кто тебе адрес пострадавшей дал? Небось твой болтливый сержант, который мне звонил?
— Никто не давал… Я увидел в книге — и запомнил…
Грешников балагурил всю дорогу. С тем же веселым настроением он кулаком надавил кнопку звонка — и по его звучанию оба поняли, что дверь в квартиру не заперта.
— Нет! — вскричал Грешников.— Только не это! Хватит! Все уже так хорошо сложилось!
— Боже мой! — встревожился Авенир, дергая себя за волосы.— Ведь этого же не должно было быть!
В голове его опять все смешалось. Они осторожно вошли.
Увы! Худшее, что могло случиться, случилось. На полу распласталась, раскидав голые ноги, молодая женщина в желтом халате. Лица ее, закрытого длинными русыми волосами, не было видно. Монумент осторожно переступил через длинные ноги, нагнулся и пальцем приподнял волосы.
— Задушена… — Он заботливо отстранил пораженного Авенира.— Не смотри, раз ничего не забываешь. В лицо не надо смотреть. Она еще мягкая совсем! — Он потыкал пальцем в щеку женщине, сунул ладонь ей под халат.— Даже немного теплая! Полчаса, час от силы! Здесь все свежее! Ничего не трогай, на выход!
