«Так нельзя, — подумала она. — Я должна успокоиться, иначе я доведу себя до психушки».
Хуже всего, что она понятия не имела, где искать Богдана. У него не было постоянного адреса. Он исчезал и внезапно появлялся, жил на съемных квартирах, меняя их. То, что его по наводке осведомителя удалось взять на квартире Агнессы Деникиной, граничило с чудом.
Агнесса Деникина! Эта вульгарная грудастая блондинка с вкрадчивым бархатным голоском куклы Барби и без единой извилины в голове! Господи, что же он в ней нашел? Пошлый, грязный, отвратительный, примитивный, вульгарный секс — что же еще?
Но почему Агнесса Деникина, почему она? Почему Богдан предпочел ее влюбленной в него до безумия, умной, утонченной, красивой и не менее сексуальной, чем чертова налоговая инспекторша Марине?
Почему?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, следовало как минимум отыскать Богдана Пасюка. Только где его теперь искать?
Червячук зажмурила глаза и сосредоточилась, поверив на мгновение в то, что ясновидение существует. Ясновидение или интуиция сыщика. Марина была хорошим сыщиком. Это признавали все, даже недолюбливающий ее полковник Обрыдлов. Она найдет Пасюка, чего бы это ни стоило, с помощью ясновидения или без него. Сначала найдет, а потом решит, что с ним делать.
Видение пришло к ней неожиданно, застигнув Марину врасплох. Вначале оно было неясным и расплывчатым. Неведомым шестым чувством Червячук поняла, что Пасюк сейчас с Агнессой Деникиной. Затем что-то вспыхнуло у нее перед глазами, и неожиданно Марина оказалась в спальне налоговой инспекторши. Она видела лежащих в постели Агнессу и Богдана так близко, что, казалось, могла пощупать любовников руками. Она слышала тяжелое дыхание Пасюка и протяжные стоны Агнессы, видела выступивший на их телах пот.
Сердце Нержавеющей Мани колотилось так сильно, словно это ее, а не ненавистную налоговую инспекторшу сжимал в объятиях Богдан.
«Я схожу с ума, — подумала Марина, открывая глаза и встряхивая головой. — У меня начинаются галлюцинации. Нет, с этим надо кончать!»
Видение потеряло четкость, но не исчезло, наслаиваясь на реальность. Теперь Богдан обнимал Агнессу прямо на ее рабочем столе.
Червячук обхватила голову руками и крепко сжала ее, словно пытаясь выдавить из черепной коробки терзающую ее картину слившихся в экстазе обнаженных тел.
— С этим надо кончать, — бормотала Марина Александровна, засовывая в сумочку служебный пистолет и универсальную отмычку, изъятую пару лет назад у одного из подозреваемых.
— С этим надо кончать, — шептала Червячук, поворачивая ключ в замке зажигания своих «Жигулей».
— С этим надо кончать, — выдохнула она, бесшумно отпирая универсальной отмычкой дверь Агнессы.
Из спальни раздался исполненный сладострастия протяжный стон. От этого стона у Марины заныло в паху, и горячая волна, прокатившись по груди и животу, ударила в голову, лишая ее остатков контроля.
Дрожащей рукой Червячук вынула из сумочки оружие, и, оставив сумку на полу, пошатываясь на ставших вдруг ватными ногах, вошла в спальню.
Глухо щелкнул снимаемый с предохранителя пистолет. Увидев нацеленное на нее дуло, Деникина испуганно вскрикнула и вжалась в матрас.
Богдан обернулся. На его лице не было страха, только насмешливое недоумение.
— Маруська! Что ты здесь делаешь?
— Маруська? — возмущенно переспросила Агнесса. — Ты называешь следователя Червячук Маруськой? Ты что, спал с ней? С этой жирной старой коровой?
— Пошла вон, — коротко приказала Марина.
— Что?
— Вали отсюда, овца клонированная! — удивляясь самой себе, рявкнула Червячук. Никогда в жизни она не позволяла себе подобных выражений. — Еще раз вякнешь — матку прострелю!
Пискнув от ужаса, Агнесса вывернулась из-под Богдана и, прикрывая руками грудь и каштановый холмик между ног, ужом выскользнула из комнаты.
Пасюк перевернулся на спину и заложил руки за голову. У него все еще продолжалась эрекция. Марина не могла отвести глаз от его огромного, налитого силой пениса. Единственного, к которому она прикасалась, которому она пятнадцать лет назад позволила проникнуть в ее тело.
— Нравится? — усмехнулся Пасюк. — Ты еще не забыла?
— Почему? — спросила Червячук.
— О чем ты? — Богдан сделал движение, собираясь встать.
— Нет, — приказала Марина. — Не шевелись.
— Ладно. Если тебе так хочется.
— Почему ты так поступил со мной?
— Как?
— Ты прекрасно знаешь!
— Послушай…
— Отвечай! — Голос Марины сорвался, палец напрягся на курке.
— Прошло столько лет. Разве теперь это имеет значение?
— Почему?!!
— Не помню, — пожал плечами Пасюк. — Правда, не помню. Все это было так давно.
Первая пуля вошла в его тело над левым соском, пробив верхушку легкого. Вторая вонзилась в мышцы упругого плоского живота, который когда-то так любила целовать влюбленная студентка юридического института.
— Три, четыре, пять, — бесцветным голосом вслух подсчитывала выстрелы Марина Александровна.
Последний, двенадцатый патрон своего модернизированного ПММ, она оставит для себя.
В соседней комнате надрывно и протяжно, как потерявшая детенышей волчица, завыла Агнесса Деникина.
— Десять, одиннадцать, — досчитала до конца Червячук.
Затем она тоже закричала. Так, крича, она всунула в широко распахнутый рот короткое, холодное и равнодушное, как вечность, дуло пистолета.
«Двенадцать», — подумала Марина, нажимая на курок.
Ее пронзила невыносимая багрово-черная боль.
— Эй! Майор Червячук! Что с вами? — тряс за плечи Марину полковник Обрыдлов.
— Не-е-ет! — продолжая кричать, Марина Александровна конвульсивно забилась в руках начальника.
— Простите! Я вас что, напугал? — опасливо отскочил в сторону Иван Евсеевич.
— А? Что? Где я? Что со мной? — Встрепанная и раскрасневшаяся Червячук безумным взглядом обвела стены своего кабинета.
Обрыдлов смущенно кашлянул в кулак.
— Кажется, вы заснули за столом. Вы так кричали во сне, что перепугали всех сотрудников. У нас даже подследственные на допросах так не орут. Вот я и решил вас разбудить. Что, кошмар приснился?
— Я убила его, — хрипло прошептала Червячук, все еще находясь на зыбкой грани, отделяющей сон от реальности.
— Убили? Кого? — заинтересовался полковник.
Марина Александровна глубоко вздохнула и потрясла головой, возвращаясь к действительности. Так это был только кошмар! Неужели такое возможно?
— Никого. Простите. Кажется, я действительно заснула.
— Наверное, пообедали плотно, — предположил Иван Евсеевич. — Я вот если на ночь переем, так всегда кошмарами мучаюсь. Возраст, знаете ли, дает о себе знать.
— Подожди, — сказал Колюня. — Я ее помечу.
— Кого? — удивился Глеб.
— Палку, — объяснил опер. — А то твой пес сжульничает и принесет другую.
— Ты льстишь ему, — заметил Бычков.
— Знаю я вас. Все вы здесь жулики, — проворчал Чупрун, рисуя на палке шариковой ручкой корявую букву «к».
— Ну, что, готов? Бросай!
Широко размахнувшись, опер забросил палку на крышу магазина.
— Чук! Апорт! — скомандовал Глеб, выпуская из рук ошейник собаки.
Пес сорвался с места и огромными прыжками понесся вдоль магазинной стены, завернул за угол, и несколько секунд спустя потрясенный Колюня увидел на крыше Чука с палкой в зубах.
Опер взвыл и помчался за магазин, следуя по пути, проделанному собакой. Он столкнулся с Чуком сразу за углом. Увидев Чупруна, пес резко затормозил всеми четырьмя лапами и, словно издеваясь, насильно всунул ему в руки палку, помеченную синей буквой «к». Колюня машинально сжал палку в руках, а пес отступил на пару шагов назад и залаял. Ментов он не любил.
Чупрун оглядел заднюю стену магазина, снова обошел его кругом. Лестницы не было. Поверить в то, что пес способен прыгнуть вверх на три метра с гаком было сложновато. Хотя чем черт не шутит. Вот Бубка с шестом на все шесть прыгает. Впрочем, откуда у собаки шест? Мистика чистой воды.
— Ну что? Убедился? — Глеб торжествующе ухмылялся.
— Как он это делает?
— Летает, — пожал плечами продавец. — Проиграл ты, брат. Ладно, мне пора за прилавок, а ты с Денисом посиди пока в баре, попей пивка, приди в себя. Летучую собаку увидеть — такое не каждый день случается. Заодно обсудишь со своим новым напарником программу вашего дальнейшего сотрудничества.
— Это неправда. Собаки не летают, — твердо сказал Колюня.
— Конечно не летают, — подмигнул ему Глеб. — Они левитируют.
— Можно? — предварительно постучав, Марина Александровна приоткрыла дверь кабинета полковника Обрыдлова.
Иван Евсеевич приподнял голову от бумаг и мрачно посмотрел на Нержавеющую Маню.
