— Вряд ли, — возразил Зыков. — По пьяни так топор не бросишь. Тут твердая рука нужна.
— Как раз по пьяни и бросишь. Пьяные еще не такие чудеса творят. Везет им, заразам.
— Так как насчет кошки? — спросил Денис. — Проведете экспертизу?
— Проведем, обязательно проведем, только надо придумать, как теперь эту чертову улику оформить.
— А вы обратили внимание на камеры слежения у особняков новых русских? Убийца ведь мог попасть в поле зрения камеры, и тогда его изображение есть на видеокассете.
— Не считай нас за дураков, — почему-то обиделся Колюня. — Естественно, мы изъяли и просмотрели пленки, заснятые в ночь убийства.
— И что?
— А ничего. В некоторых особняках камеры так, для отвода глаз стоят, чтобы воров пугать, в других видеокассету по второму кругу успели использовать, суки экономные, на кассетах, полученных у хозяев находящихся поодаль от Дачного проспекта особняков, вообще после полуночи никто не заснят, в итоге есть только одна пленка, которая может оказаться полезной, да и от нее толку немного.
— А что на ней? — оживился Зыков.
— Силуэт мужчины, который проходил по Дачному проспекту незадолго до смерти генерала.
— Так это же здорово! — обрадовался журналист. — А опознать не удалось?
— Какой там опознать! — расстроено махнул рукой опер. — Он в тени шел, далеко от фонарей, шапочка на нем с длинным таким козырьком, так что лица не видно. Промелькнул в темноте, как привидение. Разве такого опознаешь?
— Жалко, — вздохнул Денис.
— Жалко, — согласился Чупрун.
— Значит, мы договорились? Будем сотрудничать?
— Слушай. — Колюня доверительно наклонился к журналисту. — Скажи мне только одну вещь: как он это делает?
— Кто? Что делает? — не сразу сообразил Зыков.
— Да пес этот, будь он неладен! Как он палку-то с крыши достает?
— Понятия не имею, — пожал плечами Денис. — Я здесь работаю только с сегодняшнего утра. По правде говоря, мне и самому до смерти интересно.
— Но ведь собаки не летают. Так? — Колюня испытующе посмотрел на журналиста.
— Не летают, — подтвердил тот. — Если верить Глебу, они только левитируют.
— Вот что, парень, — решительно произнес опер. — Хочешь работать со мной — разбейся в лепешку, но узнай, в чем тут трюк.
— Узнаю. Обязательно узнаю, — честно глядя в глаза Колюне, пообещал Денис.
Марина Александровна Червячук включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон. Эту четырехчасовую кассету, на которой были зафиксированы люди, проходящие в ночь убийства генерала перед камерой слежения с десяти часов вечера до двух часов ночи, дал оперативникам предприниматель, особняк которого стоял на пересечении Дачного проспекта и Лесной улицы, примерно на полпути между памятником Зое с кислотой и железной дорогой.
На экране телевизора возникло чуть затемненное изображение погружающейся в сумерки улицы. Червячук нажала на перемотку с одновременным просмотром кадров. Люди с комично-лихорадочной поспешностью сновали взад-вперед по тротуару. В правом нижнем углу высвечивались яркие белые цифры, указывающие дату и время съемки с точностью до секунды.
Экран становился все темнее и темнее. На Дачном проспекте зажегся фонарь, золотистым полукругом выхватывая из ночного мрака часть тротуара. Время перевалило за полночь. Теперь улица была пуста.
Темная фигура утрированно торопливыми шагами пронеслась по экрану и растворилась в темноте.
Марина нажала на «плей», на обратную перемотку и снова на «плей».
Неясный размытый силуэт теперь уже с нормальной скоростью двигался по неосвещенной стороне дороги, подальше от фонарей.
Раз за разом прокручивая эту сцену, Червячук до рези в глазах вглядывалась в туманную фигуру. Прежде чем исчезнуть с экрана, идущий по дороге человек делал своеобразное движение головой, поднимая и поворачивая ее. Похожим жестом мужчина, в которого она была влюблена, иногда разминал на ходу мышцы шеи.
«Я схожу с ума, — подумала Марина. — Это уже превращается в наваждение. Я не должна больше думать о нем, иначе скоро я начну видеть его в каждом пятне на стене».
Червячук снова отмотала пленку назад и включила воспроизведение. Призрак прошлого, повернув голову до боли знакомым жестом, растаял за кадром. Марине хотелось вцепиться в него руками, не позволяя ускользнуть, развернуть лицом к свету, сорвать с его головы идиотскую шапочку с закрывающим лицо козырьком и, заглянув в глаза, задать наконец вопрос, неотступно терзающий ее на протяжении пятнадцати лет. Только после этого она спросила бы у Богдана Пасюка, почему он убил генерала Красномырдикова.
Каждый новый повтор навязчивого эпизода словно забивал гвоздь в ее израненное сердце, но Червячук, уже не в силах остановиться, продолжала жать на кнопки дистанционного управления, истязая себя с отчаянной одержимостью мазохиста.
В видеомагнитофоне что-то щелкнуло. Вместо темного силуэта на экране под аккомпанемент неприятного скрипа заметались черно-белые зигзаги.
«Зажевывает пленку! — мелькнуло в голове у Марины. — Проклятье!»
Червячук сорвалась с места и бросилась к видику, в приступе паники не сразу сообразив нажать на «стоп». Когда сообразила, было уже поздно. Богдан опять обманул ее. Он снова ускользнул, как и пятнадцать лет назад.
Глотая скатывающиеся по щекам слезы ярости и отчаяния, Марина нажала «эджект» и, не сдержавшись, яростно дернула на себя кассету, корежа и разрывая застрявшую в механизме пленку. Швырнув на пол безнадежно испорченную улику, она выскочила из кабинета, чуть не сбив с ног идущего по коридору полковника Обрыдлова.
Иван Евсеевич озадаченно наблюдал, как рыдающая Червячук, громко топоча по паркету каблуками своих не по-женски грубых ботинок, неуклюже бежит к выходу из Управления.
— Елки зеленые, с какими кадрами приходится работать, — укоризненно покачал головой полковник.
Ой, цветет калина в поле у ручья.
Парня мало — дога полюбила я… —
подвизгивая в стиле «русская деревня», напевала Сусанна Потебенько.
— Кого ты там полюбила? — изумился Максим Лизоженов.
— Дога! — гордо откликнулась несовершеннолетняя путанка.
– Дога полюби-ила на свою беду…
— Мастино неаполитано, — поправил Максим.
— Кого? — не поняла девушка.
— Неаполитанского мастифа. Это порода такая. На дога похож, только чуть пониже и морщинистый.
— А что, с дельфином глухо?
— Увы, — развел руками Лизоженов. — С дельфинами в Москве напряженка.
— Жаль, — вздохнула Сусанна. — А я уже представляла себя в костюме русалки. Хочется побыстрее стать звездой. Кстати, знаешь, у меня тут несколько отличных идеек возникло. Я вообще натура творческая.
— Кто бы сомневался, — язвительно хмыкнул сын поэта.
— Почему бы нам не снять настоящее, большое кино? — не обращая внимания на звучащую в его голосе издевку, вдохновенно продолжала путанка. — Нечто вроде эротических римейков шедевров советского киноискусства. Порноверсию «Белого солнца пустыни» можно было бы назвать «Белое солнце постели». Только представь: Абдулла на поверку оказался бы бородатой активной лесбиянкой, а закопанному по горло в песок Саиду Сухов засовывал бы в рот не носик чайника, а сам понимаешь что. Другой вариант — «Джентльмены у дачи» — о том, как чувиха, дочь барыги-спекулянта, на даче занимается сексом с беглыми уголовниками, изображающими из себя археологов, ищущих золотой фаллос Александра Македонского. Еще можно сделать картину «Операция „Х“ или Новые приключения Шурика», или «Трах-тористы» — о вспашке целинных земель новаторскими методами. Я могла бы играть передовую доярку Фросю…
— Хватит! — не выдержал Лизоженов. — Ты, случайно, не ошиблась в выборе профессии? Может, тебе в сценаристы податься?
— Вот еще, — фыркнула Потебенько. — Делать мне больше нечего — сценарии писать. Я родилась, чтобы быть звездой мировой величины. У Мадонны вот вокальных данных — кот наплакал — а посмотри, чего она добилась. Мужикам что надо? Сиськами перед ними потряси, задницей покрути, пару нот для вида возьми — вот ты уже и звезда. Только трясти и крутить надо умеючи — «с психом» — как Мадонна, например. Главное — чтобы никаких комплексов. Кому надо — давай, кого надо — дави — и ты на вершине мира. Простенько и со вкусом.
Максим посмотрел на лучащуюся самоуверенностью девушку с суеверным ужасом.
«А ведь это бесстыжее малолетнее чудовище и впрямь может пробиться в звезды, — подумал он. — Русская Мадонна, мать твою. Хорошо хоть, пока ни один поющий пидор не додумался взять псевдоним „Иисус Христос“. Черт бы побрал этот гребаный шоу-бизнес. Куда только катится этот мир?»
В здании Петровки, 38, дежурный милиционер покрепче прижал к уху телефонную трубку и быстрым движением пальца нажал кнопку записи разговора на магнитофон.
