— Как же ты меня достала! — простонала я, отворачиваясь к стене. — Даже коровы твоим голосом разговаривают…
— Хреново дело, Славик, — ни капли не обидевшись, а, вероятнее всего, даже не услышав меня, сообщила подруга. — В приватной беседе с Игнатом выяснилось, что гражданка Попова Ирина Юрьевна скончалась. Причину смерти установит вскрытие.
— Кто такая Попова? — зевнула я.
— Сотрудница хранилища…
Сон как рукой сняло. Даже образ Аполлона растаял, словно эскимо в знойный полдень. Я подпрыгнула на кровати:
— Где мент?
— На службу отбыл. А перед отъездом сообщил о смерти этой самой гражданки Поповой. Славка, дела-то какие разворачиваются! — кажется, Манька была в восторге.
Чего не скажешь обо мне. Я не выспалась, оттого чувствовала себя разбитой. Воспоминания о встреченном рано утром Аполлоне хорошего настроения не добавляли. А тут еще и смерть этой самой Поповой… Стоит ли удивляться, что в душе моей немедленно поселилась обида на весь мир?
— Дурацкая корова! — воскликнула я в сердцах.
— Кто корова? Я — корова?! — сразу взвилась Маруська.
Я поморщилась, как от зубной боли:
— Не ори, Мань. При чем здесь ты? Во сне мне корова приснилась, ясно? Правда, говорила она все-таки твоим голосом. Ты не знаешь, к чему коровы снятся?
— К неприятностям, — уверенно ответила подруга.
— Почему сразу к неприятностям?
— Хм, а чего нам еще от жизни ждать? — глубокомысленно изрекла Маня и тут же проявила интерес: — Что она говорила-то?
— Кто? — рассеянно уронила я, витая в облаках, то есть предаваясь воспоминаниям.
— Да корова же!
— Ах, корова… Ну, она сказала, что копье искать надо. Еще посоветовала к господу обратиться…
Манька как-то затуманилась, размышляя, видимо, над советом парнокопытной скотины, а потом, глядя куда-то в пространство, раздумчиво произнесла:
— А что? Дельный совет, как мне кажется. Слав, может, послушаемся Буренку да в церковь заглянем? Кто знает, вдруг снизойдет на нас какая-нибудь благодать или просветление в мозгах случится? Высшие силы — дело темное, никогда не знаешь, когда на помощь явятся. А помощь нам сейчас не помешала бы…
Маруська умолкла и выжидающе уставилась на меня, ожидая ответа. Вообще-то подружку нельзя назвать религиозным фанатиком, но порой на нее накатывают приступы любви к господу нашему. Обычно это случается не чаще двух-трех раз в год и в особо критических ситуациях. В такие моменты Маня разучивает молитвы, в основном, конечно, одну — «Отче наш» (которую, кстати, забывает сразу по окончании «приступа»), ходит в церкви, ставит свечи всем святым подряд и все время норовит исповедаться и получить отпущение всех грехов. Да вот беда — перед исповедью следует три дня соблюдать строгий пост. А с этим у Маньки серьезные проблемы. Один день она еще выдерживает, а потом… Короче говоря, так и живет Маруська со своими грехами. На мой взгляд, неплохо живет, но говорить с ней на эту тему бесполезно — не верит!
Сейчас, судя по всему, наступил момент очередного кризиса.
— В церковь, говоришь… — Я почесала за ухом. — Что ж, можно и в церковь. Собирайся, подруга!
Радостно взвизгнув, Маруська чмокнула меня в макушку и побежала собираться. Оставшись одна, я снова вспомнила о принце, но усилием воли развеяла его образ и сказала вслух, закатив глаза к потолку:
— Господи, сделай так, чтобы я о нем больше не думала! Это отвлекает от работы. Заранее спасибо. Да, и отпусти Маруське грехи — пусть она уже успокоится. Аминь?..
Заключив сделку, я пошла выгонять «Фиат» с участка.
Вскоре мы с Манькой уже катили по направлению к церкви. Не знаю, почему, но ехали мы именно в ту церковь, куда ходит господин Онищенко. Может, все-таки белая корова виновата?
У подружки настроение было самое что ни на есть благостное. Она млела от предстоящего свидания с господом, а я все пыталась понять, какая сила направила меня именно в эту церковь? Ответа на этот вопрос не нашлось, равно как и какой-нибудь пригодной стоянки, куда можно было бы приткнуть машину. Впрочем, это обстоятельство меня ничуть не расстроило. Неподалеку, как и говорил Константин Макарович, находился стационарный пост ГИБДД. Именно там, на штрафной стоянке, я оставила автомобиль по соседству с разбитым «Вольво». Немолодой сержант с сильным украинским акцентом за чисто символическую плату любезно согласился присмотреть за моим транспортным средством.
— Только недолго! — поднял вверх полосатую палку инспектор.
— Ага! — хором ответили мы с Маруськой, на ходу повязывая на головы платки.
В маленьком церковном дворике нас ожидал сюрприз. Позади церквушки, неподалеку от едва приметной двери, стоял большой черный джип. Как он умудрился въехать в игрушечный дворик, являлось загадкой. Но совсем не это обстоятельство заставило нас с Маруськой замереть на месте с открытыми ртами. Номер на машине оказался знакомым до боли: все тот же — «о 600 ер 90»! Мы стояли посреди двора, рискуя в любую минуту быть замеченными и узнанными, и тупо моргали.
Первой пришла в себя Манька:
— Поправь меня, если я ошибаюсь: это ведь машина Чалдона и его приятелей?
— Угу, — мотнула я головой.
— Клево! Оказывается, и бандитам благодать не чужда. Впрочем, это легко понять: грехов на них — что песку в пустыне.
Последнее замечание насчет грехов сомнений не вызывало, а вот стремление бандитов к благодати небесной… Что-то сомневаюсь я! Не похож Чалдон со своими дружками на людей, измученных осознанием греховности совершенных ими пакостей и стремящихся к раскаянию. Скорее всего, они выискивают здесь чего-нибудь, что можно украсть. Архиглупое занятие! В двухстах метрах от церкви, как уже было сказано, пост ГИБДД. А гаишники — это почти милиционеры, менты наполовину, так сказать. Нужно быть полным идиотом, чтобы совершать преступление практически у них на глазах.
Тут меня поразила новая догадка, от которой по голове и вдоль позвоночника проскакал табунчик мурашек.
— Маруся, они сюда приехали вовсе не грехи замаливать…
— А чего ж тогда? — удивилась подруга.
— Мне кажется, они хотят продать копье…
— Ну да?! Не-ет, не может быть. Ты сама говорила, что продать его невозможно. Карлович нам, помнится, миллионы баксов предлагал. И чего не согласились сразу, дуры? А где такой церквушке столько денег взять? Тут приход-то — раз, два и обчелся.
Резон в словах подруги был. Но тогда зачем сюда Чалдон явился?
Я нацепила на нос солнцезащитные очки, благо, день выдался солнечным, и, коротко скомандовав Маньке: «За мной», — независимой походкой праздношатающегося туриста направилась к джипу наших врагов.
От машины шел мощный поток тепла. Автомобиль здорово нагрелся, стоя под палящим солнцем.
— Давно приехал, — сообщила догадливая подружка, деловито ощупывая капот. — Движок остыть успел, а сама машина, наоборот, равномерно нагрелась. Внутри никого. В церкви все, должно быть…
Внутри было прохладно и сумеречно. Несколько старушек в темных одеждах деловито сновали по помещению, молодая мамаша с ребенком на руках о чем-то разговаривала с благообразной бабулькой в платочке возле небольшой деревянной конторки.
Маруська, войдя в церковь, умилилась, пару раз всхлипнула и принялась истово креститься, что-то негромко бормоча. Ее религиозный экстаз сейчас оказался совсем некстати, потому что в правом дальнем крыле, возле большого распятия, стояла очень живописная группа товарищей. Группа состояла из уже ставших нам почти родными Чалдона, Михея и Жбана. Беседовали они с довольно молодым священником в черной рясе. Вернее, говорил только Чалдон, Михей и Жбан стояли, смиренно потупив очи. Священник внимательно слушал, и выражение его лица при этом было совершенно зверским: глубоко посаженные глаза в свете свечей гневно сверкали, а тонкие губы, сжатые в ниточку, совсем терялись в аккуратно подстриженной бородке с усами. Вообще-то мне всегда казалось, что служители культа должны обладать бесконечным терпением и выдержкой и вызывать доверие у своей паствы. Этот же тип производил впечатление сильного зверя, всегда готового к нападению. Как такому исповедоваться?
Черт, вот бы услышать, о чем вещает Чалдон! Но у меня не было ни малейшей возможности приблизиться, потому что однажды я имела глупость засветить свое прекрасное лицо перед бандитской троицей. На солнцезащитные очки, честно говоря, надежны мало: они у меня почти прозрачные, по последнему писку моды. Так что шанс быть узнанной достаточно велик.
Я покосилась на Маруську. Она, сложив ладошки на груди, с умилением смотрела на икону с ликом грустной Девы Марии. Группу товарищей, к которой было приковано мое внимание, подруга, казалось, даже не заметила. Хм… А очки-то у Маруськи, пожалуй, как раз то, что надо: темные, почти черные, с огромными окулярами. Такие очки в сочетании с платком на голове могли дать неплохой результат. Будем надеяться, что Чалдон сильно увлечен разговором со священником и потому не обратит внимания на «сирую калеку».
