что не могу поверить, что среди нас может быть убийца, — ответила я. — Ну ты посмотри, — я указала на идущих впереди экскурсантов. — Ну кто из них и, главное, зачем мог убить двух молодых женщин?
Степка слегка пожал плечами.
— Да кто их этих маньяков разберет? Может, они и сами не знают, зачем убивают. Ты же слышала про серийных маньяков. Один, к примеру, убивает только проституток, другой — женщин в светлых пальто, третий — все равно кого, но обязательно раз в месяц и так далее.
Я с сомнением покачала головой.
— Вот ты говоришь, маньяк. А откуда бы ему здесь взяться, этому маньяку, сам подумай. Команда состоит из проверенных-перепроверенных людей, гости тоже люди не с улицы, их отец по тридцать лет уже знает. Ну а о родственниках я вообще не говорю.
Я несколько повысила голос, и Степка, больно сжав мою руку, посоветовал не кричать.
— Тише, — сказал он, — Евгения Матвеевна уже навострила свой локаторы и явно прислушивается.
И действительно идущая впереди нас мадам Соламатина вся прямо-таки превратилась в слух. Она даже несколько притормозила и отстала от мужа, чтобы только лучше нас слышать. Интерес к чужим разговором был настолько огромен, что даже ее массивная спина, обтянутая трикотажной кофточкой в синюю и белую полоску, и та выражала сильнейшее любопытство.
— Господи, — вздохнула я, — и не устанет же она всех и всегда подслушивать. Мне бы уже давно надоело.
Как будто бы я когда-нибудь кого-нибудь подслушивала. Я взяла Степку под руку и велела немного поотстать.
— Так вот, — продолжила я почти шепотом, когда расстояние между нами и Соламатиной увеличилось до невозможности что-либо услышать, — откуда на «Пирамиде» мог взяться маньяк? Вся команда у Бориса — сплошь из трижды проверенных людей. Все надежные, как пистолет «Макаров». Ну сам подумай...
Степка отрицательно помотал головой.
— Я не знаю, при чем здесь «Макаров», — сказал он, — но когда убивают подряд двух женщин, это наводит на подозрение. И не забывай ты сама только чудом осталась жива. На тебя ведь тоже было совершено покушение. Дело ясное. Маньяк охотится за молодыми красивыми женщинами и убивает их.
Последнее замечание про молодых и красивых, в числе которых была и я, мне понравилось, и оспаривать его я не стала. Однако в маньяка все же как-то не очень верилось. Ну откуда ему здесь взяться? Откуда?
И меня все больше и больше беспокоила мысль насчет тети Марго.
Как-то странно все получается. Сначала она грозится убить бывшего мужа, потом этой же ночью вдруг убивают Веронику, а на следующий день, то бишь сегодня, с лестницы падает и ломает себе шею Аллочка Переверзева. И сообщает нам об этом не кто-нибудь, а именно тетя Марго.
Короче, оба убийства прямо или косвенно связаны с ней.
Впрочем, что это я? Конечно же, косвенно. Прямых-то улик никаких нет. И вообще скорее всего это бред моего воспаленного воображения. Подумать такое про милейшую тетю Марго, которую я знаю с детства. Конечно же, бред. Я даже говорить об этом никому не стану, а то меня потом совесть замучает. Обвинить в убийстве невинного человека!
Я посмотрела на идущих впереди маму под руку с Полем и тетю Вику под руку с тетей Марго. Ни дать, ни взять — милое семейство на пленэре. И как мне только могло в голову прийти, что убийцей могла быть тетя Марго? Нет и еще раз нет. Но тогда кто же?
Я ходила следом за всеми по территории Спасо-Преображенского монастыря — главной достопримечательности города Ярославля — и ничего вокруг не замечала: ни церквей, ни куполов, ни чего другого, даже голоса экскурсовода не слышала. В мозгу у меня все время билась одна и та же мысль: кто убил Веронику и Аллочку, кто пытался меня утопить, кому все это надо?..
Я даже не заметила, как отбилась от общего коллектива. Только что все были рядом, и вдруг я оказалась одна в закутке между церковью и каким-то строением, а вокруг ни души.
Я огляделась и прислушалась, соображая, в какую сторону нужно идти.
Голос экскурсовода доносился откуда-то слева, только непонятно было, откуда. И вообще наш ли это был экскурсовод или какой-нибудь другой. В это время дня экскурсий на территории Спасо-Преображенского монастыря было видимо-невидимо. Только вот там, где оказалась я, почему-то никого не было.
Я пошла на голос и уперлась в небольшое каменное строение, чуть ли не вплотную примыкающее к церкви. Что это было — непонятно. Музей — не музей, сарай — не сарай. Так, может, оттуда доносились голоса?
Я пошире приоткрыла тяжелую, кованную железом дверь и попыталась проникнуть внутрь.
«Наверно, там продолжение экскурсии», — подумала я и протиснулась в узкую щель.
Меня даже не смутил тот факт, что шире дверь почему-то не открывалась, и значит, вряд ли тетя Вика или мадам Соламатина смогли бы пройти этим же путем. Уж они-то с их габаритами точно в такую щелку не пролезли бы. Но поскольку русский мужик только задним умом крепок, обо всех этих нюансах я сообразила чуть позже, когда уже прошла в темноте несколько шагов и спустилась по каменным ступенькам вниз. Хотя вниз-то уже зачем нужно было спускаться, когда и так было понятно, что никакой это не музей, и просто я не туда зашла? И вот когда наконец до меня это дошло, позади вдруг со скрежетом захлопнулась дверь, и я оказалась в кромешной тьме.
Сначала я просто оцепенела от ужаса. Темнота, никаких голосов уже не слышно. Да наверняка их здесь и не было. Скорее всего это мне показалось, что голоса доносились откуда-то отсюда. Просто это моя дурацкая привычка лезть всегда не в те двери. Не в фигуральном, а в самом что ни на есть прямом смысле. Это у меня еще с детства.
Если, к примеру, я не знала точно дорогу и мне приходилось выбирать, в какую сторону идти — направо или налево, я всегда выбирала не то, что нужно. Тогда я стала сама себя обманывать. Если внутренний голос подсказывал мне, что идти нужно направо, я специально шла налево, и наоборот. Но и это не помогало. Короче, в какую бы сторону я ни пошла, всегда приходилось возвращаться и идти в другую.
Однажды, когда я еще училась в текстильном институте, со мной произошел такой случай. Для подготовки дипломного проекта мне понадобились какие-то эскизы, и
