— Цель?
— Она мне не известна.
— Когда?
— Сегодня. В перерыве между заседаниями.
— Что потом?
— Не знаю. Больше мне ничего не говорили.
— Как давно вы сотрудничаете с КГБ?
— Меньше двух недель.
— Это добровольное сотрудничество?
— Нет.
— Вас принудили к нему?
— Да.
— Вас шантажировали?
— Да.
— Ваше знакомство с бароном носило случайный характер?
— Нет.
— Оно являлось частью какого-то плана?
— Да.
— Какого именно?
— Я не знаю. Правда, не знаю…
— У вас были с ним сексуальные отношения?
— Нет.
— Он знал о ваших связях с КГБ?
— Думаю, нет. Во всяком случае, вначале.
— Он рассказывал вам о своей роли в КГБ?
— Нет.
— Что вам сказали в Москве о Гескине?
— Что он богатый человек со странностями, любитель литературы и владелец колоссальной библиотеки. И что мне нужно с ним как бы случайно познакомиться.
— Кто осуществлял вашу вербовку?
— Андропов.
— Председатель КГБ СССР?
— Да.
— Погодите, я поменяю бобину…
Рей нашарил в кармане новую катушку. Она была на удивление маленькой. Нашествие идиотских мыслей продолжало меня преследовать. Когда Рей заправлял диктофон, я вдруг подумала, что мне бы очень пригодилась такая электронная штучка для будущих интервью. «Дура! — одернула я себя. — Какие интервью?! Ты же в полушаге от тюрьмы!..»
— Продолжим, — вернул меня на землю голос Рея. — У нас еще есть минут десять. Итак…
Он вновь нажал на клавишу диктофона.
— В конце разговора Мишин-Мельцер передал вам листок, на котором что-то написал. Где этот листок?
— Он у меня.
— Что там написано?
— Его номер телефона.
— Он сам предложил вам его?
— Нет, это я попросила.
— Зачем?
— Чтобы связаться с ним в случае чего.
— Он не оставил вам своего адреса?
— Господи, я же не сошел с ума окончательно! — раздался откуда-то из-за камина родной до оскомины голос Витяни…
27
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
Мишин, как всегда, элегантно одетый и благоухающий «Дракаром», сделал два шага в нашу сторону. В руке у него был пистолет…
— Убедительно прошу вас, мистер Бердсли, аккуратно и медленно поднять руки, — не повышая голоса, как-то вкрадчиво произнес он. — И учтите, ваш затылок находится точно в перекрестье оптического прицела моего друга. Он в саду, он железный человек, воспитанный инструкторами без сердца, он никогда не промахивается, и вообще его папа был ворошиловским стрелком. Мы с ним, правда, люди серые, но вы-то хорошо знаете, что нельзя недооценивать гены…
Рей застыл, как изваяние. Мишин обошел его сбоку, неуловимым движением запустил руку под пиджак моего собеседника и выудил оттуда большой черный пистолет с никелированной рукояткой.
— Замечательно! — воскликнул он тоном парикмахера, удачно исполнившего модную прическу. — А теперь, мистер Бердсли, прошу меня извинить, но вам придется нас покинуть. И не поминайте лихом: работа такая…
Я почувствовала, как Рей напрягся перед рывком. У него даже пальцы окаменели.
Но Витяня не стал ждать, пока пружина развернется. Раздался выстрел и сразу за ним — второй.
Я закричала. Мишин подскочил ко мне и влепил такую пощечину, что я упала, больно ударившись обо что-то. Последнее, что я запомнила, — неестественная поза рухнувшего на пол Рея и Витяня, извлекающий из диктофона удивительно маленькую кассету…
…Мне снилось, что я родила ребенка. Красного, как стручок перца, и до ужаса крикливого. Не ребенок, а кошмар. Родила я его в редакции, непосредственно в своем отделе, и весь коллектив сбежался на крики моего первенца. Редактор склонился над письменным столом, на котором лежал, суча морщинистыми ножками, новорожденный, зачем-то потрогал кончиком пальца его щечку, потом повернулся ко всем и сказал:
— Вы же понимаете, что замалчивать этот факт я не могу. Придется доложить на бюро ЦК…
— Но ведь вопрос не подготовлен как следует! — возразил кто-то из сотрудников за моей спиной.
— У нас есть еще минут двадцать.
— Ну, допустим. А что делать с ним? — спросила вахтерша тетя Нюся, показывая на младенца.
— В мешок его, куда еще…
Я завопила, и тут же все мое лицо, включая уши, оказалось внутри гигантской, тяжелой, пахнущей хорошим мылом ладони.
Открыв глаза, я увидела сквозь щели между огромными пальцами стоявшего поодаль Витяню.
— Отпусти ее, — приказал он. — Наше тайное оружие, кажется, очнулось.
Хозяин клешни поднялся и отступил на шаг, и я смогла разглядеть довольно выразительное лицо с сильно развитыми надбровными дугами, огромным орлиным носом и маленькими серыми глазками, замаскированными, как доты, под навесом густых кустистых бровей.
— Физкультпривет, Мальцева! — Витяня ухмыльнулся и посмотрел на часы. — Ты обрастаешь криминальным опытом, как твой американский друг — трупными пятнами. Ну что, подруга, довольна? А я ведь предупреждал: без фокусов! Теперь-то хоть до тебя дошло, кому ты все выдала? Смотри, другого шанса не будет. Это Рей Бердсли, шеф аргентинской резидентуры ЦРУ. Наш враг, понимаешь ты, примадонна? И ему ты заложила меня, своего школьного друга и соотечественника. Почему? Да потому, что ты — не русская, Мальцева. Таких, как ты, сжигали в Освенциме, как мусор. Вот за это самое! Да и я бы сейчас, не сходя с места, облил тебя бензином и поджег вместе с этим сраным домом, как пионерский костер на праздник. Но без санкции не могу, ты мне еще нужна. Так что — бегом марш к умывальнику, навести гвардейский порядочек на морде, оправиться, и через три минуты — на построение. Выполняй!
— Ну! — бровастый рывком вздернул меня на ноги.
Я послушно проследовала в ванную и пустила воду.
— Она закрылась изнутри, — пробасил за дверью бровеносный неандерталец.
— Там даже окна нет, — успокоительно отозвался приглушенный голос Витяни. — Ничего, пусть причапурится, а то на пугало стала похожа… Оттащи его пока что наверх. В спальне есть платяной шкаф. Затолкаешь туда — и назад.
— Понял.
— Да, и оглядись там вокруг.
— Лады…
Я села на краешек ванны, скинула туфли, согнулась в три погибели, подложила под себя ладони и тихонько завыла. Никому, даже самым лютым врагам, я не пожелала бы присутствовать на собственных поминках. Я все отчетливей понимала, что женщина по имени Валентина Мальцева — свободная, неглупая, не лишенная некоторой приятности, относительно образованная и, в целом, неплохая журналистка, к которой я так привыкла и которой порой (правда, очень редко) даже гордилась, — уже десять дней как умерла, исчезла, растворилась в непрерывной цепи химических реакций подлости, измены и насилия. Моя духовная связь с собой оборвалась. Я превратилась в слизистый дергающийся комок рефлексов. Какой там интеллект, какие нравственные идеалы? В тот момент я жила только примитивным инстинктом: защититься, забиться в какую-нибудь глухую нору, выжить, не дать себя загрызть этим матерым, не знающим жалости зверям…
Я огляделась и поняла, что нахожусь в не совсем обычной ванной. В чем была ее необычность? Заведите в гигиеническое помещение любую, даже самую рассеянную женщину, и она сразу скажет, кто живет, а главное — кто никогда не жил в этом доме.
Так вот, эту роскошную комнату с большим, в полстены, зеркалом, с ванной цвета малахита, с аккуратными белыми шкафчиками, с желтым, очень чистым унитазом, раковиной и биде, отличало то, что до меня ее не посещала ни одна дама. Здесь пахло только и исключительно мужчинами, здесь не было ни одного, даже самого малоприметного бабского причиндала. Значит…
— Валентина, закругляйся!.. — услышала я из-за двери голос Витяни.
— Займите пока круговую оборону, — я старалась придать голосу беззаботную интонацию. — Имеет право девушка умыться с утра?
— У нас нет времени, дура набитая! — Мишин повысил голос. — В любой момент сюда может нагрянуть его команда, не понимаешь? Учти, что лежать все будут рядом — и убийцы, и праведники. Пора линять!
— Витя, еще три минутки!
— Шестьдесят секунд. Потом выломаю дверь…
…Позднее я не могла вспомнить, что именно руководило моими поступками — то ли страх, то ли озарение… Я стремительно прошлась щеткой по волосам, ополоснула лицо и ринулась шарить по шкафчикам, полкам, выступам этой внушительной, чужой, напоминавшей комфортабельную тюремную камеру ванной… В моей голове, как лианы в непроходимых джунглях, висели и раскачивались оборванные провода идей, ассоциаций, полузабытых детективов… Резидентура ЦРУ… Конспиративная вилла… Ванная, в которой никогда не бывало женщин…
Что я искала? Не знаю. Жизнью клянусь, не знаю. Просто, как электрик-дилетант с булавкой вместо отвертки, как человек, впервые увидевший переплетение разноцветных проводков, линий, реле, изоляторов, я рванулась наудачу и в жесточайшем цейтноте начала соединять оборванные концы, в надежде получить разряд, ток, проблеск.
