Отужинав, ретировались в свой номер. Первым делом переоделись в уютные брючата и свитерки. В номере было довольно жарко, поэтому облачились в декольтированные. Мне вообще как-то не особо хотелось тут располагаться, рядиться в ночнушку и халат, хотелось спать в ботинках и куртке, чтобы в любой момент задать отсюда стрекоча. Тайка плюхнулась в кресло и тоскливым взором обвела комнату, видать в поисках бара с запасом виски и колотого льда.
– А он был вором, и уехал от меня, – мрачно пропела подруга, – а я осталась, страсть свою храня…
– Не надо! Если ты не замолчишь, я завоплю «Владимирский централ»!
– Прости, дорогая, просто привязалось.
– Еще бы, кажется, мы эту проклятую кассету раз сто пятьдесят прослушали. Тай, насчет Милы Розовской – ты серьезно?
– Абсолютно. За ужином я ее как следует рассмотрела, это она. Без сомнения.
– Так, я звоню Шведову, спрошу, своими ли глазами он видал ее в гробу.
– Идем в ванную.
– Если здесь и есть какие-то прослушивающие штуки, то нас уже давно рассекретили.
– Идем в ванную, мне так спокойнее!
О, Господи, ну если спокойнее…
Присев на весело журчащий унитаз, я позвонила Шведову на мобильный.
– Да, Сена.
– Привет, Саш. Слушай, скажи, пожалуйста, ты сам Милу в гробу видал?
– …Чего?
– Ну, ты видел ее мертвой? – рассердилась я на непонятливость Шведова.
– Разумеется. Когда я ее нашел, я позвонил в скорую, очень быстро приехала бригада, ее увезли, и вскоре сообщили, что ничего уже нельзя поделать.
– А мертвой, в гробу ты ее видал?
– Ну, конечно, я же ее хоронил.
– То есть, ты видел, как закрыли крышку и закопали ее в землю?
– Сена, в чем дело, а? Что такое?
– Ничего… – я задумчиво нажала на отбой. – Тай, а может это какая-нибудь сестра Милы?
– Это она. У Милы Розовской немного искривленный передний зуб, ее из-за этого недостатка не взяли в какую-то английскую комедию, она отказалась исправлять этот зуб. Об этом все газеты писали.
– Хм-м-м…
Вот ведь какие, наверное, захватывающие репортажи были о кривом зубе Милы, без валокордина и не прочтешь.
– Это она, Мила Розовская собственной персоной.
– Тогда я ничего не понимаю. Шведов уверяет, что закопал ее собственноручно.
– Странно… – Тайка задумчиво изучала кафельную стену. – Эх, сейчас бы коньячка рюмочку или винишка бокальчик, чтобы в мозг поступили проблески идей, а то я ничего не понимаю. Я просто тупо ничего не понимаю.
– Слушай, – меня и без коньячка осенило, – помнишь дядьку такого, Шекспиром звался?
– Ну?
– Помнишь чем «Ромео и Джульетта» заканчивалось?
– Все умерли, а что?
– А помнишь, как они умерли?
– Отравились и застрелились, нет, застрелились – потом отравились…
– Тая, – тяжело вздохнула я, – тебе нельзя смотреть современное кино. Они отравились и закололись кинжалом. Брат Лоренцо дал Джульетте снадобье, от которого она впала в летаргический сон – типа умерла, а потом ожила на свою голову…
– Сена, ты гений!
На радостях она меня чуть с головой в унитаз не затолкала. Отбившись от объятий подруги, я призадумалась.
– Тай, у тебя есть знакомый врач?
– Есть один, мы с ним вроде дружим.
– Надо же, а я думала, что бескорыстно дружить можно только с патологоанатомом.
– Дура ты, Сена.
Надо же, а только что гением была.
Тая долго и мучительно вспоминала номер бескорыстного врача, но так и не вспомнила.
– Слушай, – опять осенило меня, нет, сегодня явно мой вечер, – эти два кекса, с которыми мы в «Космосе» пили шампанское, они, кажется, хирург и анастезиолог?
– Сена, ты гений!
Ох, ну слава Богу, все вернулось на свои места.
Тайка поскакала на поиски бумажных огрызков с пьяными записями телефонов и письменными заверениями в вечной дружбе.
– На, держи! – возникла подруга на пороге ванной. – Ты глянь, и мобильники тоже записали!
– В том состоянии, в коем прибывала наша теплая компания, странно, что они не записали и домашние адреса с почтовым индексом.
Я набрала номер Сергея анастезиолога.
– Я слушаю! – неожиданно крикнули мне прямо в ухо. На заднем плане раздавалась музыка и радостный звон стаканов.
– Сережа, привет! – завопила я в ответ. – Это Се… Яна из гостиницы «Космос», помнишь?!
– Ой, девчонки, привет! А вы где?
На эти подробности я решила не тратить мобильные деньги.
– Слушай, Серёж, как медик, можешь ответить на один вопрос?
– Только про Шекспира не заводи, – вмешалась Таиска.
Я отмахнулась и продолжила:
– Серёж, можно ли каким-то образом сымитировать человеческую смерть?
– В каком смысле?
– В буквальном! Чтобы все выглядело, будто человек умер! Похоронили, а потом откопали! Слушай, только не задавай лишних вопросов, а то я по мобильному звоню! Просто скажи, реально ли это?
– Ну-у-у-у… – загудел он, – надо подумать, я прямо так и не соображу…
– Можно тебе перезвонить минут через десять?
– Ага, давай.
Отключившись со связи, я вздохнула и посмотрела на задумчивую Таю.
– О чем размышляем?
– О коньяке. Если это дом отдыха, значит, внизу должен быть какой-нибудь бар или ресторан?
– Тай, давай мы не будем в первый день тут по барам расхаживать. Или тебе совсем невтерпеж?
– Невтерпеж, – печально кивнула подруга, – я в стрессе пребываю.
– Пойди, покури.
– Когда я курю и ничем не запиваю, у меня противно пересыхает в горле и начинает болеть голова.
– Тай, тебе во что бы то ни стало нужен алкоголь? Прямо вот сейчас?
– Да!
– Когда мы отсюда выберемся, я отвезу тебя в наркологическую клинику, пусть тебе в попу вошьют торпеду.
– Я согласна, но только сейчас пойдем, выпьем малость чего-нибудь?
– Тая, ну как ты не поймешь, что не в наших интересах в первый же вечер привлекать к себе повышенное внимание, лазая по этажам в поисках кабака!
– А зачем лазать? – уже пылали вдохновением глаза Таисии. – Можно пойти в эту столовку на этаже и свистнуть бутылочку винца, я заметила, в каком шкафчике у них там всё это хранится.
– Я даже слушать твои бредни не желаю.
Я снова набрала номер анастезиолога.
– Сереж, ну что?
– Я в принципе покопался в памяти, в справочнике, – послышался звук закрывшейся двери, видать он вышел или на кухню или в соседнюю комнату, покинув развеселое гуляние, – чтобы человек выглядел как мертвый, можно сделать следующее: 5-6 таблеток клофелина, уколом или в капельницу 10 миллилитров наркоза или дроперидол, так же эффективен ГОМК.
– Что такое ГОМК?
– Гамма-аминомасленная кислота, 7-10 миллилитров.
– А что с человеком делается?
– Снижается давление, урежается пульс, человек как будто засыпает.
– То есть можно человека принять за мертвого?
– Вполне.
– А как долго такое состояние длится?
– Семь – восемь часов.
– Не дольше?
– Нет.
– А врач может определить, что человек не помер, а наклофелинился?
– Ну, разумеется.
– Хм-м-м… – я призадумалась, – семь-восемь часов говоришь? А есть какое-нибудь средство, способное вырубить человека, допустим, на день?
– Не знаю, может и есть, но я не припомню. А зачем тебе это?
– Да просто так. Большое тебе человеческое спасибо.
Отключившись, я слезла, наконец, с унитаза.
– Пойдем в комнату, что ли.
– А что он тебе сказал?
– Идем.
Прихватив диктофон, я упала поперек кровати, нажала на запись и наговорила все, что услышала. Таинственное слово: «ГОМК» я произнесла раз пять с особым удовольствием.
– Ну, прекрасно, прекрасно, – я отложила диктофон и потянулась со скрипом.
– Вина, – напомнила надоедливая Тая-алкоголик.
– Ты нас погубишь, – я встала, потянулась за сумочкой и бросила в нее диктофон. – Идем, зараза.
– Возьми сумку, – оживилась пьяница.
– Зачем? Унесем с собой все запасы?
– Договорились же не выходить из номера без сумки на случай обыска!
– Хорошо, – не стала я спорить с Таей-параноиком, – возьму сумку. Черные очки и парик надевать?
– Издеваешься, что ли?
– Спаси Бог, кто бы посмел.
Набросив на плечо ремешок сумочки, я пошла к дверям, следом радостно топала Тая. Я погибну когда-нибудь из-за неё.
В пустынном коридоре мы никого не встретили. Я была уверена, что «столовая» заперта, Таисья покусает дверную ручку, и мы чинно-благородно отправимся спать. К несчастью, мои тайные надежды не оправдались: удивительно, но дверь оказалась открыта. Мы скользнули внутрь и, не зажигая света, как последние жулики прыснули в сторону кухни. Распахнув дверцы навесного шкафчика, Тайка схватила бутылку «Изабеллы», сунула в сумку, следом пихнула еще и флакон «Мерло». И тут я услышала шаги. Волосы у меня на голове мгновенно вздыбились. Тайка тут же ретировалась в темный угол к двери туалета, вытаращила круглые глаза и возмущенно уставилась на меня. Будто это именно я специально притащила ее сюда среди ночи воровать вино. Как можно вообще дружить с таким человеком?
