Однако как бы ни был странен Сальвадор, после их отъезда он честно пытается работать; правда, ему ужасно трудно сконцентрировать внимание на своем проекте, дело решительно не клеится. Сальвадор бродит по комнате, смотрит в окна, пробует одолеть несколько страниц из книги «Как бесследно исчезнуть, чтобы никогда не быть найденным» — но нет, это его тоже не интересует. Рассеянно захлопнув сей печатный труд, он сует его в пластиковый пакет, складывает вчетверо свои записи, пихает их в карман и встает. Он намерен вернуться домой. Спускается в метро. Стоит на перроне, машинально ожидая поезда, и так же машинально заходит в вагон. Едет, притулившись в углу и не обращая внимания на соседей: понурых стариков, угрюмых читателей серьезных журналов, молодую негритянку с беговыми коньками, — которых он удостоил отрешенным взглядом лишь на мгновение. Затем вынимает книгу из пакета. Поскольку пакет ему мешает, он хочет избавиться от него, сунув в другой пакет, но ничего не выходит, так как это тот же самый пакет, черт бы его побрал; нет, решительно Сальвадор сегодня рассеян до безобразия.
Приехав домой, перекусив холодным мясом в своей американской кухне и посмотрев по телевизору выпуск новостей, Сальвадор вынимает и мечтательно просматривает свои записи, силясь не думать о Глории. Итак, вернемся к нашему сюжету. Победоносные высокие блондинки подставляют себя солнцу, впитывают его, усваивают и с триумфом демонстрируют в виде загара. Это именно они летними вечерами сидят в ночных клубах на высоких табуретах, выставив напоказ бронзовые нескончаемые ноги и сияя как портативные солнца. В общем, заключает Сальвадор, само солнце — тоже высокая блондинка.
А на улице Ива Тудика Персоннета тоже сидит погруженный в раздумья в своей тесной кухоньке, но сквозь дым его сигареты вырисовываются совсем иные умозаключения. Да, похоже, что со вчерашнего дня Персоннета вновь начал регулярно курить. Перед ним на столе красуются два пустых стакана. От описания своих приключений у Боккара пересохло в горле, а выпив, он стал чрезвычайно словоохотлив, и болтовне его не было конца — Персоннета уже начал опасаться, что он вообще никогда не уйдет. Но он все же ушел — совсем недавно. Правда, Персоннета не очень-то его слушал, предпочитая мысленно анализировать восхищенную оценку, которую молодой человек дал утром Донасьенне. Закончив подробный рассказ о круизе, Боккара собрался было перейти к откровениям о своей сексуальной жизни, но Персоннета вовремя прервал его и наконец остался один.
Он один, но он взволнован. Ибо он полный профан в области нежных чувств. До сих пор любовь всегда являлась к нему без свидетелей. И всякий раз, когда она завладевала его сердцем, Персоннета, неуверенный в правильности выбора и в своих эмоциях, старался как можно скорее положить ей конец, тем более что ему не у кого было спросить совета. А без внешней поддержки у него сразу же опускались руки. Но вот явились свидетели — вначале мадам Жув, затем Боккара; они одобрили его избранницу, и все вдруг стало возможным. Давно известно: любовь часто прибегает к помощи третьих лиц, кто бы они ни были и что бы ни говорили; чужой приказ или совет, разрешение или запрет — для влюбленного все едино, главное, они вас ободряют. «Оно, конечно, так, — с горечью думает Персоннета, — но все равно это совершено невозможно. Ведь Донасьенна гораздо красивее (я хочу сказать, как женщина она гораздо красивее, чем я как мужчина), без сомнения, гораздо богаче (что совсем нетрудно) и уж явно гораздо моложе (смотрите выше)».
Словом, ситуация развивается таким образом, что в результате мы имеем двоих мужчин, влюбленных в двух совершенно разных женщин. Как же они поведут себя дальше? И что с ними со всеми будет?
Шесть месяцев спустя, во время передачи, посвященной Глории, Персоннета соблазнил Донасьенну — если только не наоборот. Тем вечером, в четверг, он сидел дома, ничего такого не предчувствуя, как вдруг перед ним возникла Донасьенна с заявлением, что у нее сломался телевизор. Она ни словом не обмолвилась о почти пустой квартире Персоннета, который совершенно не заботился об уюте. Лишь по поводу одного декоративного элемента убранства — растения в горшке и в коме — Донасьенна дала совет, объяснив, как его реанимировать. У Персоннета даже нечего было выпить, он смог предложить гостье только жалкие остатки кирша, который они разлили по рюмкам, где он так и остался нетронутым. Когда началась передача, Персоннета включил телевизор, усадил Донасьенну в единственное имеющееся в доме кресло, а сам примостился рядышком на старом табурете. Нам неизвестно, какими именно фразами, какими взглядами они обменялись и какое сиденье первым подвинулось к соседнему, перед тем как Персоннета и Донасьенна сменили их на ложе; можно с уверенностью сказать лишь одно: они не досмотрели эту передачу до конца.
В следующее воскресенье Персоннета перебрался к Донасьенне, решительно и без малейших сожалений расставшись со своей скромной обителью на улице Ива Тудика и со спорадическими поручениями Жува. Режим его питания мгновенно улучшился, гардероб обновился, лицо слегка разгладилось — в общем, жизнь резко сменила курс. Он даже начал лелеять мысль когда-нибудь жениться на этой красивой молодой женщине, хотя Донасьенна Персоннета — длинноватое имя и выговорить его нелегко.
Известно, что свято место пусто не бывает: лишившись столь усердного сотрудника, Жув был вынужден назначить своим главным агентом Боккара, который счел необходимым (или, по крайней мере, соответствующим такому продвижению по службе) немедленно потребовать для себя ассистента. Три дня спустя Жув нашел ему помощника по имени Патрик Бертомье. Патрик Бертомье — скромный, задумчивый, тщедушный паренек, вне зависимости от погоды облаченный в толстенный свитер. Для профессии сыщика Патрик Бертомье обладает одним серьезным недостатком — он вечно боится тревожить людей. Годами он ненамного моложе Боккара, который, скучая по Персоннета, решил сохранить память о своем бывшем шефе, обращаясь с Бертомье так же, как Персоннета обращался с ним самим.
На следующий день после повышения Боккара явился домой к Жуву, который, как всегда, отсутствовал, и опять-таки не нашел ничего лучшего, как соблазнить Женевьеву Жув. Однако уже назавтра ему стало казаться, что эта перспектива бесперспективна и что затея была не слишком удачной. В конце недели, стоя на стреме вместе с Патриком Бертомье возле дома одного инженера, подозреваемого его фирмой в промышленном шпионаже, Боккара поведал своему ассистенту свои новые заботы. А заодно поделился с ним соображениями о любви вообще, как привык делиться с Персоннета.
— Понимаешь, любовь — все равно что снег в Париже, — вещал он. — Конечно, прекрасно, когда она сваливается тебе на голову, но это длится так недолго: всего один миг — и конец! И как снег превращается либо в грязь, либо в лед, так и любовь несет нам больше огорчений, нежели услад.
— Ага, значит, вот как ты думаешь! — отозвался Бертомье.
— Да, я думаю именно так, — отвечал Боккара. — Но в первую очередь я думаю, что ты должен обращаться ко мне на «вы» и никак иначе!
— Верно, — признал Бертомье, — извините меня.
Сериал, снятый Сальвадором и показанный в прайм-тайм, получил среднюю оценку 16,2 балла по шкале Медиамата и 35,6 % сегмента рынка телепродукции; он имел громкий успех у зрителей, его смотрели каждый вечер не отрываясь. Женевьева Жув, сидя на своем диванчике, не пропустила ни одной серии — так же, как и Лагранж со Збигневом в камере тюрьмы Френ. «Stocastic Film» мгновенно укрепил свои позиции на телерынке, и Сальвадору предложили подписать новый контракт. В такой ситуации ему ничего не стоило получить несколько недель отдыха в горах — для обдумывания новых проектов. Он тут же начал укладывать чемоданы.
Другим следствием этой передачи явилась возродившаяся популярность Глории, которая имела и негативную сторону. Ее снова начали узнавать на улице, заваливать письмами и предложениями сняться для рекламы, позировать обнаженной для определенного рода журналов и даже повторить былой успех на эстраде. Но мы-то с вами знаем ее хрупкую, неустойчивую натуру. Насладившись несколько часов приятной атмосферой славы, она очень скоро ощутила желание укрыться в своей норке, не есть, не пить, не открывать чужим дверь и не подходить к телефону. В конце концов странное поведение Глории крайне встревожило персонал отеля близ мечети, в котором она так и жила со дня своего приезда в Париж. Сообщили Донасьенне, и та, хотя и была поглощена своей новой жизнью с Персоннета, всполошилась, тотчас же примчалась к Глории и долго успокаивала ее, после чего позвонила Сальвадору.
Объявив, что это он виноват в нынешнем состоянии Глории, Донасьенна уговорила своего шефа принять участие в бедной женщине, позаботиться о ней, защитить от других и от самой себя. Поначалу Сальвадор не скрывал своего недовольства. Не его это дело — утешать и проявлять заботу. Глория произвела на него сильное впечатление, но жизнь быстро охладила его пыл; он вообще предпочитал профилактику тяжкому труду врачевания. Во время съемок он опустил железный занавес над своими чувствами и старательно избегал сближения с молодой женщиной. Однако Донасьенна не унималась, и ему пришлось уступить. Он взял это дело на себя.
