Ознакомительная версия.
Проходная в главном здании была такая, как будто на дворе стоял не 2013 год, а 1980-й. Правда, я в те времена находилась еще в младенческом возрасте, но по рассказам очевидцев и советским фильмам представляла себе именно так проходную завода брежневского периода. Отличало ее только то, что в этой проходной было совершенно безлюдно, если не считать тетку-охранницу, судя по всем – родную сестру той, с которой я общалась возле ворот. Даже чайник, так же, как и у первой, закипал рядом с ней на колченогой тумбочке.
Тетка не обратила на меня внимания, и только, когда я, пройдя мимо нее, обернулась и спросила, где можно найти Никиту Андреевича, она бдительно поглядела на меня сквозь маленькие круглые очки и поинтересовалась, кто я такая. Я ответила правду – что я корреспондент газеты «Невский вестник» и даже помахала перед ней нераскрытым удостоверением.
Тетка удивилась – судя по всему, пресса не жаловала своим вниманием сие предприятие. По поводу Никиты Андреевича она вдумчиво ответила, что – кто ж его знает, в кабинете он точно не сидит.
Я пошла по длинному полутемному коридору, освещенному лампами дневного света, горевшими не то что через одну, а скорее через три-четыре. Унылое впечатление усугублялось висящими на стенах полуоборванными портретами передовиков прошлого века и графиками, отражавшими борьбу цехов химкомбината за какое-то переходящее знамя.
Людей в коридоре не было и в помине, и из выходящих в него дверей не раздавалось никаких звуков. Только откуда-то из дальнего конца здания доносились тяжелые и гулкие удары металла по металлу.
Я пошла на этот звук, надеясь найти там хоть кого-нибудь.
Толкнув высокую обшарпанную дверь, из-за которой доносились удары, я оказалась в огромном производственном помещении, где медленно двигалась по кругу зеленая металлическая карусель, почти такая же, на какой я каталась когда-то в детстве, только вместо карет и лошадок на этой карусели стояли большие железные бочки. Сверху к карусели спускалась сложная система труб, по которым с журчанием и бульканьем что-то текло. Сбоку от карусели ритмично подрагивал сложный агрегат, возле которого стояло несколько человек в грязных спецовках. Один из работяг упорно бил по торчащей из агрегата трубе тяжелой кувалдой, остальные чесали в затылках, с интересом смотрели на своего коллегу и подавали ему, судя по всему, бесполезные, но очень выразительные советы.
Неожиданно в противоположном конце помещения распахнулась дверь, и оттуда, как черт из табакерки, выскочил крепкий, коренастый и очень злой человек, в котором я с некоторым усилием узнала Никиту Козодоева.
Подскочив к работягам, он замахал руками и закричал:
– Сидоров, мать твою, ты что же делаешь? Ты же загробишь агрегат, так твою и разэтак!
– Андреич! – обиженно воскликнул мужик с кувалдой. – Так ить не фурычит же она, сволочная фиговина! Процесс ить встает!
– Процесс встает! – передразнил его Никита. – А ты, Сидоров, сними кожух, да проверь внутри маслопровод, а не лупи по технике кувалдой!
– Так ить отвинчивать надо… – тоскливо проныл Сидоров, но, понимая, что отвертеться на этот раз не удастся, достал отвертку и начал медленно отворачивать винты.
– А вы что без дела стоите? – рявкнул Никита на зрителей, с живейшим интересом наблюдавших за трудовым процессом. – Берите отвертки, помогайте Сидорову!
Тут он заметил меня и в том же запале закричал:
– Почему в цеху посторонние?
Работяги, как по команде, повернулись и изумленно воззрились на меня.
– Это ктой-то? – басом спросил Сидоров, не отрывая глаз от мамулиного разноцветного шарфа.
– Это я вас спрашиваю – кто она такая? – заорал Никита.
– Никита! – я шагнула ему навстречу. – Ты меня не узнаешь?
Он застыл, удивленно хлопая глазами, и стал ужасно похож на себя прежнего, так что я чуть не прослезилась и задумала про себя: если сейчас он меня узнает, все будет хорошо. Я не успела подумать, что именно будет хорошо, но у меня в мозгу именно так и прозвучало: «все будет хорошо».
А Никита сделал шаг мне навстречу, лицо у него сделалось удивительно глупым, и он неуверенно сказал:
– Простите…
С памятью у Никиты Андреевича обстояло неважно, так что я даже расстроилась: а вдруг он и вправду меня не узнает? Ведь прошло столько лет…
– Общество имени Леонардо да Винчи, – нетерпеливо напомнила я Никите.
– Ой! – обрадовался он. – Я вспомнил! Саша, да?
– Ну, наконец-то, – я вздохнула с облегчением – узнал все же.
– А что ты здесь делаешь? – спросил он не очень ласково – девочке из его школьного детства было не место в этом обшарпанном цеху с работягами, да и Никите некогда было предаваться воспоминаниям.
– Тебя ищу, – ответила я почти чистую правду, – ты не думай, я по делу…
Он почему-то слегка покраснел, потом оглянулся на работяг и сказал им совсем не таким голосом, как раньше:
– Ну вы тут… это… разберитесь!
И, не сдержавшись, добавил:
– Сидоров… Чтоб у меня без кувалды!
– Андреич! – истово воскликнул Сидоров, ударив себя в грудь. – Обижаешь! Да чтоб я… Да ни в жисть! Что же мы – не понимаем? – и снова углубился в нехитрый трудовой процесс.
Мы с Никитой вышли в коридор, и он двинулся по нему, удивленно оглядываясь на меня и собираясь с духом, чтобы снова задать волновавший его вопрос.
– Не мучайся, – усмехнулась я, – я вообще-то только недавно узнала, что ты здесь работаешь, и решила соединить приятное с полезным. А так мне все равно нужно было на этот комбинат ехать. Я вообще-то журналист, корреспондент «Невского вестника»… У тебя тут кабинет есть или так весь день и бегаешь по цехам?
– Бегаю… – протянул Никита извиняющимся голосом, – но кабинет, конечно, есть, мы сейчас туда и идем.
Мы свернули в боковой коридор, поднялись по металлической лесенке, похожей на корабельный трап, и подошли к двери с табличкой «Н. А. Козодоев, заместитель директора».
Никита распахнул дверь. За маленьким столиком сидела невысокая полная женщина средних лет в очках и вязала носок. При виде начальника она поспешно спрятала вязание в ящик стола и уставилась на Никиту преданным взором. Он махнул ей рукой, пробурчал что-то невразумительное и прошел в следующую дверь, которая вела в сам его кабинет.
Кабинет был маленький и неуютный, видно было, что хозяин посещал его редко.
Никита пододвинул мне стул, сам уселся за стол, потом подскочил и спросил:
– Тебе, может быть, кофе?
– Нет-нет, – замахала я руками, подумав, что его секретарше снова придется оторваться от вязания, а также о том, какую бурду может сварить эта грымза. Судя по обстановке в кабинете, она совершенно не следит за своим начальником Никитой. Вон, пыль на подоконнике, и вода в графине аж позеленела. Также занавески некрасиво провисли, и никому нет до этого дела. Нет, из рук этой женщины я не хочу принимать ничего, даже кофе.
– Ну, рассказывай, – Никита откинулся на спинку стула и посмотрел на меня с любопытством, чуть склонив голову набок.
Мне показалось: время пошло вспять, и я снова – влюбленная девятиклассница. Снова сердце забилось неровно, захотелось опустить глаза в пол и дурацки захихикать.
Однако с девятого класса я все-таки немножко поумнела и не стала с ходу выкладывать Никите лишнее. Я рассказала ему, что занимаюсь по поручению газеты расследованием махинаций с недвижимостью и что по ходу дела узнала про интерес, который проявляют по отношению к Новоапраксинскому химкомбинату, и решила приехать сюда и поглядеть собственными глазами, какой интерес может представлять это предприятие для богатых и влиятельных людей.
Этим осторожным вопросом закончила я свою тираду, невольно оглядевшись по сторонам и вспомнив раздолбанную дорогу, полупустые коридоры и Сидорова с его кувалдой.
Видимо, у Никиты накипело, я задела его за живое, и он заговорил горячо и взволнованно:
– Наш директор… Не тем будь помянут, уже два года назад должен был выйти на пенсию, и там ему самое место, но у него с прежних времен везде, где только можно, остались связи и большая мохнатая лапа в Москве, в самом министерстве. Поэтому он сидит в своем кресле насмерть, как двадцать восемь панфиловцев под Москвой, и никому свои позиции сдавать не собирается. А комбинат он губит! Он упорно и целенаправленно ведет его к банкротству!
Никита вскочил с места и забегал по кабинету. Я невольно скрыла улыбку – такой он был забавный.
– Два года назад он уехал встречать Новый год на Канарские острова, не оставив распоряжений по уплате налогов. Я сунулся в бухгалтерию, срочно нужно проплатить большую сумму, а главбух без санкции и без подписи директора отказывается. Она тоже в пенсионном возрасте и только на дружбе с Марленом Касьяновичем и держится, поэтому без его приказа и пальцем не шевельнет. Это директора нашего так зовут – Марлен Касьянович, – пояснил Никита и продолжил: – В результате у нас появилась недоимка по налогам, на нее набежали пени и штрафы, и все это растет как снежный ком!
Ознакомительная версия.
