По пути мы обсуждаем общие вопросы лыжного спорта: какими мазями смазывать лыжи, как распределять силы во время гонки — и вспоминаем имена олимпийских чемпионов. Туули явно знает о лыжах гораздо больше меня. Еще меня поражает ее способность перескакивать в разговоре с темы на тему: она ухитряется рассуждать одновременно о двух-трех сюжетах и при этом еще задавать вопросы. Не то чтобы это меня раздражало. Просто я представлял себе семейную жизнь несколько иначе.
Мы бодро шагаем по морозцу и добираемся до школы за десять минут до звонка. Туули выхватывает у меня из рук лыжи и палки и говорит спасибо. Я отвечаю, что был рад пройтись с ней, а наша беседа о лыжах показалась мне очень информативной, но Туули меня не слышит — она уже успела убежать на несколько метров вперед. Полагаю, не последнюю роль в способности вот так молниеносно исчезать сыграла наследственность.
Я направляюсь к станции метро «Сийлитие».
Через несколько минут кто-то окликает меня по имени. Я оборачиваюсь, но никого не вижу. Тогда я начинаю оглядываться по сторонам, и замечаю на тротуаре за заснеженными елями пуховик цвета яичного желтка, владелец которого вскоре меня догоняет. Это Сами, и дальше мы идем вместе.
— Что-то давно тебя не видел, — говорит он. — Все в порядке?
Я смотрю на Сами. У него большая голова и пухлые красные щеки; на лице — улыбка. От мороза изо рта у Сами идет пар.
— Все в порядке, — говорю я.
— Отлично. Ты ответил Танели?
Разумеется, я понимаю, что Сами имеет в виду. Как можно деликатнее я старался уклониться от участия в работе группы по организации поездки в Париж и с особым тщанием избегал обсуждения предстоящей школьной ярмарки. Все решилось очень быстро — аренда помещения, распределение обязанностей между родителями, реклама в соцсетях. Я по-прежнему с трудом представляю себе, кому еще, кроме самих себя, мы будем продавать собственноручно изготовленные торты и булочки. Но отвертеться от этого мероприятия уже невозможно.
— Еще нет, но как раз собирался…
— Отлично, — не дает мне закончить Сами, но не потому, что восхищен или особенно впечатлен моим ответом; просто он использует слово «отлично» как междометие. — И кстати вот еще. Мы устраиваем мальчишник у Туукки. Ну, то есть плюс к тому, что каждый сам готовит к ярмарке. Встретимся у Туукки, пообщаемся, испечем что-нибудь, и вообще… Я сообщу тебе время, точный адрес и код подъезда.
— Это….
— Отлично, отлично. Ладно, мне действительно пора, — говорит Сами, как будто я его держу. — У меня экзамен на носу. Культурная антропология — это тебе не какое-нибудь бла-бла-бла, вроде твоей страховой математики. Тут мозги нужны.
На общественном транспорте добираюсь до Итякескуса, делаю пересадку и продолжаю свой путь в парк «Заходи, здесь весело!». По дороге пытаюсь, подражая Сами, проявить креативность. Неважно, что Сами ничего не смыслит в страховой математике, не говоря уж о том, что ему наверняка не доводилось бывать в ситуации, из которой сейчас приходится выпутываться мне, но почему бы мне не отбросить опробованные ранее методы и не применить к решению своих проблем культурно-антропологический подход? Наконец, когда моему взору предстают гигантские разноцветные буквы на крыше парка приключений — «ЗАХОДИ, ЗДЕСЬ ВЕСЕЛО!», — у меня возникают кое-какие идеи. Я достаю из глубин толстой зимней куртки телефон, отправляю текстовое сообщение, возвращаю телефон в его теплое гнездышко и направляюсь в свой кабинет. Теперь остается только ждать.
Через сорок одну минуту у меня появляется компания.
Пентти Осмала, старший следователь подразделения полиции Хельсинки по борьбе с организованной преступностью и экономическими преступлениями, одет, как всегда, независимо от времени года, в асфальтово-серый пиджак, голубую рубашку, растянутые на коленях брюки и карикатурно маленькие светло-коричневые кожаные туфли на шнуровке. У него одно и то же серьезное выражение лица и пристальный взгляд голубых глаз. Осмала устраивается в офисном кресле и, прежде чем заговорить, несколько секунд смотрит на меня.
— Я так понимаю, что у художницы работа продвигается, — начинает Осмала, и я, разумеется, понимаю, что речь идет о Лауре. — И нас ждет что-то интересное.
— Так и есть, — отвечаю я, не задумываясь, откуда у Осмалы эта информация.
Осмала смотрит на меня, а я — на него. Похоже, мы оба не большие любители вести светские беседы, поэтому я сразу перехожу к делу:
— В прошлый раз мы говорили о Ластумяки и Салми, и вы, если я вас правильно понял, затронули вопрос обмена информацией.
— Все зависит от качества информации и ее полноты, — говорит Осмала. — Но в целом я могу подтвердить, что ваша мысль движется в верном направлении.
Не то чтобы я надеялся, что после моих слов Осмала свалится со стула, но все же рассчитывал встретить чуть большую заинтересованность.
— Они сюда приходили, — говорю я.
— В данных обстоятельствах в этом нет ничего неожиданного, — кивает Осмала.
— Их интересовали две вещи. Во-первых, они хотели, чтобы я признался в убийстве директора «Сальто-мортале» Вилле-Пекки Хяюринена.
— Дело хорошее.
И снова я слышу не совсем тот ответ, которого ждал.
— Я не признался.
— Разумеется. — Осмала пожимает плечами. — Потому что вы его не убивали.
Какое-то время мы молчим.
— У них сроки поджимают, — говорю я. — Счет пошел на дни.
Осмала немного оживляется. Выражение его лица не меняется, но он укладывает локти на подлокотники офисного кресла и устраивается поудобнее, словно готовится внимать долгому рассказу.
— А что-нибудь более конкретное они говорили? Может быть, называли крайний срок?
— Нет, об этом речи не было. Но что-то их тревожит, иначе зачем говорить о днях?
Осмала на мгновение задумывается:
— Они спешат получить от вас признание. Торопятся закончить расследование и заняться чем-то другим.
— Собственно, это я имею в виду, — киваю я, с трудом скрывая разочарование. — Мне казалось, что обмен информацией, о котором я упоминал, подразумевает…
— Лошади, — произносит Осмала.
Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что не ослышался. Моя первая мысль: возможно, Осмала не так уж умен, как я себе представлял, и просто хорошо это скрывает. Но эту мысль мгновенно вытесняет другая, от которой я прихожу почти в состояние шока, хотя стараюсь этого не показать. Хорошо обмениваться информацией в рамках договоренностей, но услышать намек на то, что тебя с ледорубом в руке видели на лошадиной ферме, по территории которой, возможно, все еще мчится обезглавленный человек на снегоходе…
— Лошади? — переспрашиваю я как можно более бесцветным голосом.
— Лошади, — кивает Осмала. — Я не могу вдаваться в подробности, но прослеживается определенная связь...
Я прокручиваю в голове слова Осмалы и понимаю, что его ответы больше похожи на вопросы. И это неслучайно.
— Под формулировкой «определенная связь» вы подразумеваете…
— Ну, например, тот факт, что это ведь не вы убили Нико Орла.
На протяжении всего нашего разговора Осмала не сводит с меня глаз.
— Нет, — говорю я, хотя в этом, вероятно, нет необходимости, ведь я не тянул Осмалу за язык — он сам это сказал. Тут я вспоминаю, каким равнодушным казался Осмала в начале нашего разговора. — Вероятно, вы хотели в этом убедиться. Поэтому…
— Да, хотелось услышать подтверждение.
Мы молчим. Но пауза длится недолго, как и во время нашей прошлой встречи. Похоже, мы все еще на одной стороне.
— Насчет лошадей… — начинаю я, но Осмала меня обрывает.
— Мне не нужно знать больше необходимого, — говорит он. — То же касается всего остального, о чем мы говорили раньше. Основной фокус моих интересов не изменился.
Я понимаю, что он имеет в виду. По всему телу у меня пробегает ледяная дрожь. Ясно, что интерес Осмалы связан в первую очередь с Ластумяки и Салми. Но роль, которую он отвел мне, меня откровенно пугает. И не только. У меня возникают вопросы. Пожалуй, у меня есть право их задать.
