— Ну что ты, дядюшка, — перебил его Бакунин. — Ты же знаешь, как я ценю твою помощь и советы.
— Вчера я вызвал Горохова и Петрова. Их сведения заставляют задуматься.
— Ну что же ты молчал? Какие сведения они добыли? — спросил Бакунин.
Горохов и Петров исполняли при дядюшке ту же роль, что и Акакий Акинфович при Бакунине. Правда, дядюшка не держал их при себе на постоянном довольствии и жаловании. Хотя он ни в чем не только не нуждался, но и ни в чем не мог бы получить отказ, тем не менее, не располагая своими собственными деньгами, дядюшка не мог тратить их на какие-либо прихоти или причуды.
А соперничество с Бакуниным и те параллельные расследования, которые он обычно вел, походили на причуду и казались таковыми даже самому Петру Петровичу. Об этом же иногда напоминал и Акакий Акинфович, правда, делал он это ненавязчиво, чрезвычайно простодушно и как-то незатейливо.
— Я знаю, — продолжал дядюшка обычный в таких случаях монолог, — тебе кажется чудачеством то, что я невольно вникаю в расследование. Ты считаешь, что старик выжил из ума…
— Позволь, дядюшка, за что такие обвинения? — наигранно возмущенно воскликнул Бакунин.
— Знаю, знаю. Мы, старики, все знаем, ибо сами когда-то так же думали о своих стариках. Тут уж такая, как говорит господин доктор, философия. Но на этот раз ты пошел по ложному пути. Разведка, террористы. Ты вот удивлен, что убита княжна? Скажи, положа руку на сердце.
— Удивлен. И огорошен. Никак не думал, что все это так коснется ее.
— А я не удивлен. Я, можно сказать, предвидел это. Ну, не совсем, конечно, предвидел. Но мог бы предполагать. Правда, я думал, что это произойдет не раньше чем через полгода или даже год, а может быть, и более того.
Разговор с дядюшкой мог затянуться. Версии и предположения он был способен развивать часами. Причем, как я убедился впоследствии, эти версии были очень стройными, логичными и хорошо продуманными.
Обычно сомнение вызывало одно какое-либо звено, чаще всего первое. Но все дальнейшее не давало возможности усомниться в дедуктивных способностях Петра Петровича. Хотя он, в отличие от Бакунина, никогда не был поклонником Шерлока Холмса и его дедуктивного метода.
— Расскажешь по дороге, нам лучше поторопиться. А тебе еще нужно переодеться, — сказал Бакунин дядюшке.
В этот момент вернулся Акакий Акинфович.
— Селифан через пять минут подает.
— Собирайся, сейчас едем. Петр Петрович тоже с нами. Его пинкертоны раскопали что-то важное.
Бакунин хотел польстить дядюшке, отметив важность добытых помощниками сведений, но невольно проговорился, назвав их пинкертонами. Дядюшка нахмурился и отправился одеваться — это могло занять полчаса.
— А что чай? — спросил Акакий Акинфович и дотронулся до самовара. — Не остыл?
— Попейте чая, а мы с князем скоро придем. Как дядюшка соберется, позовите нас, — сказал Бакунин Акакию Акинфовичу.
Карл Иванович, не проронивший ни слова[44] за весь завтрак, но все внимательно выслушавший, Акакий Акинфович и доктор остались за столом. Настя поставила на поднос чашки с остывшим чаем, достала из буфета новые и начала разливать чай.
— Зайдем на минуту ко мне, — сказал Бакунин.
Мы вышли из столовой, зашли в его кабинет, предназначенный для сыскной работы, тот самый, в котором находился телефон. Как только мы переступили порог, Бакунин крепко взял меня обеими руками выше локтей и легонько встряхнул. Ему, видимо, показалось, что я не могу прийти в себя после сообщения о смерти княжны. Что в общем-то именно так и было.
— Вот как, брат ты мой, повернулось, — сочувственно покачал головой Бакунин. — Не ожидал такого поворота. Неужели это вариант с наследством? Не думаю. Но тогда почему ее убили?
Бакунин проводил меня до стола, усадил на стул и сам сел в свое кресло-диван.
— Князь, вспомни все до мельчайших деталей — как вы расстались и как она ушла, — попросил Бакунин, — все-все — слова, жесты, если заметил что-то странное, или в комнате что-то, пусть не имеющее отношения к делу. Вспомни, князь, вспомни!
Усилием воли я вышел из какой-то прострации, в которую меня повергло известие об убийстве княжны. Да, нужно все вспомнить. Это очень важно. Если я не понимаю чего-нибудь — поймет Бакунин. Нужно собраться и вспомнить.
— Она попросила меня прийти послезавтра, то есть уже завтра, на пристань. Я спросил: зачем? Она сказала, что ей будет приятно знать, что я в это время стою на пристани. Она спросила, обещаю ли я ей это. Я сказал: «Обещаю». Она сказала: «Не забудьте. Послезавтра утром. Ровно в девять». Потом она сказала: «Прощайте, князь».
— «До свидания» или «прощайте»? — переспросил меня Бакунин.
— «Прощайте, князь».
— Это точно?
— Да, это я точно помню.
— Это были ее последние слова?
— Нет. После «прощайте, князь» она сказала: «Я никогда не забуду вас».
— Что было потом?
— Она поднялась с дивана. Прошла наискосок через весь зал. И вышла за дверь.
— Кто-либо из присутствующих обратил внимание на ее уход?
— Нет. Все сидели вокруг французского посла. Он читал свою повесть.
— Княжна прошла за спинами присутствующих?
— Да.
— Значит, ее мог видеть только посол?
— И еще несколько человек, которые сидели почти рядом с послом.
— Югорская могла ее видеть?
— Да. Кроме того, я помню, Югорская несколько раз бросала на нас взгляд, когда мы сидели на диване. У нее острый взгляд, его чувствуешь, словно укол.
— А когда княжна выходила, не было заметно, что Югорская видела это? Или обратила на это внимание?
— Я смотрел вслед княжне и не заметил.
— Хорошо. За княжной закрылась дверь. Что произошло дальше?
— Я услышал, как Югорская попросила открыть форточку. Она сказала, что душно. Высокий худощавый молодой человек открыл форточку.
— Окно было занавешено?
— Да.
— Он отодвинул штору и открыл форточку?
— Да.
— Потом задернул штору?
— Он не отодвигал штору, а просто отвел ее рукой в сторону. А когда открыл форточку, отпустил штору.
— Потом?
— Потом Югорская попросила посла, чтобы он продолжил чтение. Я подошел к слушавшим и сел на стул. Я стал думать, поговорить ли мне с Югорской обо всем, что я узнал от княжны, — о том, что Югорская незаконнорожденная дочь князя и какое отношение это может иметь к его убийству. Потом я вспомнил слова княжны о том, что, по мнению Григория Васильевича Кондаурова, князя убил Милев. Я поискал глазами Милева, но его среди слушателей посла не было.
— Он мог быть в другой комнате?
— Да, в других комнатах были мужчины, которые предпочитают выпивку или кокаин беседам о литературе. Милев мог быть с ними.
— Потом?
— Потом я решил, что самому мне лучше не разговаривать с Югорской, прежде чем посоветуюсь с вами. И я ушел — тоже ни с кем не прощаясь.
— Сколько времени прошло с того момента, как ушла княжна, до того, как комнату покинул ты?
— Около получаса.
— Так много?
— Да. Я некоторое время пытался слушать посла. Я плохо понимаю по-французски, но мне показалось, что кое-что понятно, и я довольно долго пытался вникнуть в его повествование о романе княгини Долгорукой и Александра II.
— Понятно, — Бакунин откинулся на спинку своего кресла-дивана.
Пересказывая все, что произошло, я как-то пришел в себя.
— Антон Игнатьевич, как ее убили?
— Ножом. Точный удар в сердце. Мне это почему-то напомнило убийство князя. Там точный, безошибочный выстрел в лоб. Точно в середину лба. Здесь точный удар в сердце. В обоих случаях мгновенная смерть.
Глава сорок первая
СНОВА У ПРИСТАВА
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Акакий Акинфович.
— Петр Петрович внизу, — сказал он.
— А Селифан?
— Ну, Селифан, наверное, давно у крыльца.
Мы втроем спустились в прихожую. Дядюшка в самом деле уже ожидал нас. Погода за окном казалась сырой и прохладной. Петр Петрович надел черное пальто старого фасона и котелок. Мы захватили плащи и шляпы и вышли на крыльцо. Коляска уже ожидала нас. Селифан предусмотрительно поднял верх. Казалось, вот-вот начнет моросить дождь. В коляску Бакунина помещалось как раз пять человек — трое на заднем сиденье и двое на переднем. Мы с доктором пропустили дядюшку, Бакунина и Акакия Акинфовича на более удобные задние сиденья, сами сели на передние, спиной к спине Селифана, могучей глыбой возвышавшегося на передке.
