– Карош, – согласился водила и ударил по газом.
К моему счастью, «Волга» с террористами далеко не уехала. Мы догнали машину у ближайшего светофора и аккуратно пристроились в хвост. Преследовать ее было несложно, она двигалась в потоке неспешно, аккуратно притормаживала на желтый, попускала пешеходов. Я немного успокоилась и даже смогла беспристрастно оценить ситуацию.
Вряд ли мои подопечные заметили слежку. Просто, в отличие от меня, террористы прекрасно понимали, что ехать с бомбой в переполненном людьми метро опасно, и поймали частника.
– А? Чего? – Я не сразу поняла, что водитель уже несколько минут пытается привлечь мое внимание.
– Я гаварю: зачем такой красывый дэвушк слэдит за «Волга»?
– А у меня там муж. Хочу узнать, где он шляется, когда говорит, что на работе.
– Гулаэт, да? – посочувствовал водитель. – Если бы я такой красывый дэвушк имэл, никуда бы нэ ходыл, толко дома сыдел, на жина сматрэл!
Я промычала что-то неопределенное, разговор завял. Но минул через пять темпераментный гость с юга сделал второй заход:
– Давно гуляэт, нэ?
Я кивнула: мол, давно, давно.
– А ты нэ сыди, тоже ходы-гулай. Поэхали в сауна, у мой брат сауна ест! Вина випьем, посыдымь.
Пришлось еще и отбиваться от любвеобильного водителя. Уяснив наконец, что ни в сауну, ни в ресторан, ни просто в гости я с ним не пойду, он не озлобился, а, напротив, проникся чем-то вроде уважения и остаток пути рассказывал байки из своей практики. Возможно, они были даже смешными, но жуткий акцент бомбилы помешал мне воздать должное его красноречию. К счастью, от меня требовалось только угукать и улыбаться в нужных местах.
Все скверное когда-нибудь кончается, кончилась и наша поездка. На прощание водитель настойчиво сунул мне обрывок бумаги со своим телефоном и напутствовал:
– Звани, когда нада будэт. Рафик приэдэт, спасет.
Ага, спасет. Рафик – Герой Галактики.
Высадил он меня в какой-то унылой промзоне. Серый бетонный забор исписан ядреными нецензурными словосочетаниями, посередине забора такая же серая проходная. Обшарпанные административные здания в стиле НИИ семидесятых придают пейзажу органичность и законченность. Даже небо над головой из голубого стало серым и рыхлым. Застрелиться можно! А ведь кто-то сюда каждый день на работу ездит.
Ярким пятном на фоне этого торжества серости выделялась вывеска местной пивнушки. Кислотными цветами на вывеске был намалеван одутловатый амбал с признаками олигофрении в стадии дебильности на лице. В руке амбал сжимал початую бутылку «Жигулевского». Под олигофреном красовалась пояснительная надпись «У Васяни», сделанная ярко-оранжевыми буквами.
Крыс с Дамиром высадились прямо напротив проходной и уже зашли внутрь. Я их догнать и не пыталась – слишком велик риск засветиться. Человек на безлюдной улице сразу привлекает внимание. По этой же причине околачиваться около выхода было опасно, и я, преодолев естественное чувство брезгливости, решилась заглянуть к «Васяне».
Редкий случай, когда упаковка на сто процентов соответствует содержанию. Словно перенесшиеся сюда из какой-нибудь ялтинской пивной восьмидесятых годов высокие столы не располагают к долгим посиделкам и трепу, стены аскетично обшиты красным пластиком. В дальнем углу прилавок и холодильные шкафы с дешевым пивом, на прилавке горка засохших вчерашних пирожков. Ну и грязь, конечно же. Такое ощущение, что здесь недели две полы не мыли, столы даже издалека кажутся сальными, б-р-р-р!
Несмотря на разгар рабочего дня, в пивной были посетители. Несколько опустившихся личностей из тех, что вечно клянчат у соседей полтинник на опохмел, уже гудели за столиком в углу, а прямо у окна седой старикан бомжеватого вида, пугливо озираясь по сторонам, грыз пирожок.
И как на грех, наблюдательный пункт из пивняка превосходный – проходная как на ладони. Я выдохнула, решительно сжала зубы и вошла внутрь. Не убьют же меня здесь, а грязь как-нибудь переживу.
Звякнул колокольчик над дверью, посетители почти синхронно обернулись и посмотрели в мою сторону. Даже радио, как на зло, замолчало в этот момент. Я почувствовала себя героиней вестерна, которая вошла в салун где-то на Диком Западе. Дурацкое положение. Под пристальными взглядами местных алконавтов я невольно съежилась и тут же разозлилась на собственную трусость.
Уже в целях аутотренинга заставила себя подчеркнуто неторопливо продефилировать через пивную и любезно побеседовать с продавщицей. Наглость – второе счастье, нехитрая уловка сработала, завсегдатаи потеряли ко мне интерес.
Я купила банку колы и огляделась. К большой досаде, единственный столик у окна оккупировал бомжеватый старик. С остальных мест был виден в лучшем случае кусок улицы. Все еще пребывая в боевом задоре, я встала у столика напротив старика.
Главное – вести себя естественно.
Я, вся такая естественная, стояла с початой банкой колы в руке минут пятнадцать, пока старик расправлялся с пирожком. Он грыз его, как собака грызет резиновую кость: монотонно, яростно, попеременно работая то одной стороной челюсти, то другой. Пирожок медленно, но неуклонно сдавал позиции. Наконец своеобразная дуэль завершилась полной победой старика. Он утер губы рукавом, сыто рыгнул и обратил на меня подслеповато прищуренные глазки. Я внутренне напряглась, чувствуя, что сейчас начнется.
И, конечно же, началось.
– Во тьме и боли приходим мы в сию юдоль скорби. Темен человек, темен и жалок путь его. Лишь свет слов Господа озарит его благодатью своей, – возведя очи горе, рек старец. Задав таким образом общее направление беседы, он перешел к конкретике, то есть к моей скромной персоне.
– Вот ты, – тут его грязный заскорузлый палец почти уперся мне в плечо, – дщерь недостойная, погрязшая в суете мирской. Не там и не того ищешь ты.
Благополучно было позабывшие о моей скромной персоне алкоголики повернулись в нашу сторону.
– А нормально разговаривать вы умеете? Без этого велеречивого благолепия? – вежливо поинтересовалась я.
Надо бы промолчать – что возьмешь с убогого, но очень меня эта выходка разозлила.
– Кгхххммм… – Старик смутился так, как будто я предложила ему что-то неприличное. Возможно, раньше его жертвы просто убегали или делали вид, что не слышат, и моя готовность к диалогу напугала его. Минуты на три установилась чудесная тишина.
– Мнится мне, что зрил я чело твое, дева. – Старикан суматошно зашарил по карманам. – Печать бесов на нем. Зерцало истины откроет облик, и да не убоятся праведные.
С этими словами он извлек откуда-то из складок одежды треснувшее пенсне, нацепил на нос и уставился на меня.
– У вас плохое зрение? – сочувственно поинтересовалась я.
Вообще-то я сумасшедших побаиваюсь, но этот старик был совсем не страшным, его даже было немного жалко.
– ВИЖУ! Вижу облик твой, – в экстазе закачался старик. – Печать беса и ангела на нем! Не там ищешь ты, где найдешь, дщерь непутевая. Дорог много, но лишь одна ведет к Богу, остальные в ад, в ад, в ад…. – Голос его снизился до едва различимого бормотания.
– Не расстраивайтесь так, – как можно ласковей попыталась я его утешить. – Все будет хорошо. Вот, возьмите на новые очки. – Я протянула старику сто рублей, но он отшатнулся.
– Нет! Изыди! Сатанинские бумаги, знак дьявола!
Сатанинские сто рублей, предложенные от чистого сердца, так напугали старичка, что он спешно покинул пивную, продолжая что-то бормотать. Но остаться в печальном одиночестве мне была не судьба. Сто рублей привлекли компанию в углу, как запах крови в воде привлекает акул.
Посовещавшись, алкаши отрядили послом ко мне самого чистого из их компании. Он подошел, шутливо поклонился, ухмыльнулся нагло и одновременно просительно:
– Здрассьте. Доброго здоровьица.
Я кивнула. В принципе, понятно было, чего им надо, но если отдать стольник старику казалось естественным и правильным, то теперь меня неожиданно начала давить большая жаба.
– Эта… Одолжи сто рублей. До завтра.
– Зачем?
– Короче… купить кефира и хлеба, – сообщило это чудо в перьях, дыхнув на меня забористым свежим перегаром.
– Не могу. Денег нет, – невозмутимо ответила я.
Его лицо исказилось от злобы:
– А если найду?
– Правильно, поищите. Вдруг кто-нибудь обронил, – пожала я плечами. Потом ткнула пальцем в угол. – Вон там десять копеек валялось.
Понятия не имею, что на меня нашло. Было что-то в этом типе настолько мерзкое, такая ядреная смесь подхалимажа и борзости, что отдать ему деньги означало для меня навеки потерять уважение к самой себе. Что за дела – среди бела дня, в общественном заведении меня пытается гоп-стопнуть какой-то урод!
Несколько минут урод пытался осмыслить мои слова. Потом до него дошло, что его тут не уважают:
– Да ты че?! Да ты… – Далее последовала непередаваемая идиоматическая игра слов, из которой следовало, что алкаш неоднократно вступал с кем-то в половые отношения. И еще что-то про мою маму.
