Но тот парень понял, что расстояние между ними сокращается, и тоже прибавил газу. Нет! Никаких разговоров! Марч бросил взгляд зеркальце и убедился, что сзади всё благополучно.
Он надавил педаль, и «мустанг» с бешеной скоростью, как стрела, промчался мимо зелёного «понтиака», кидаясь с одной стороны дороги на другую. «Понтиак» вскоре обошёл его слева, но Марчу было наплевать на это. Он доказал, что он лучший.
Марч жил вместе с матерью на Восточной Девяносто восьмой улице. Он повернул направо, потом налево, посреди квартала сбавил скорость, увидел, что во дворе стоит такси матери и доехал до конца улицы, где нашёл место для машины. Он взял с заднего сидения новую пластинку «Звуки Индианаполиса» и пешком вернулся к дому.
У подножия лестницы, ведущей на второй этаж, сидел жилец, торговец рыбой по фамилии Фридкин. Жена Фридкина всегда заставляла его сидеть на улице — если там не бушевала песчаная буря и не рвались атомные бомбы. Фридкин махнул рукой, обдавая Марча ароматом моря, и крикнул:
— Как дела, парень?
— Ммм… — невнятно ответил Марч. Он не очень-то умел разговаривать с людьми — общался, в основном, с машинами.
— Мама! — закричал он, входя на кухню.
Мать была в полуподвальном этаже, приспособленном под спальню Марча. Услышав зов сына, она поднялась по лестнице.
— Ты дома!
— Посмотри, что у меня есть, — сказал он, показывая пластинку.
— Проиграй её, — попросила мать.
— Хорошо.
Они вошли в гостиную, и Марч ставя пластинку на проигрыватель, спросил:
— Почему ты так рано?
— А-а-а! — раздражённо вырвалось у неё. — Прицепился в порту сволочь-полицейский.
— Ты опять взяла попутчиков?
— А почему нет? — горячо воскликнула мать. — В городе не хватает такси, правда? Ты бы видел этих людей на аэродроме! Они вынуждены ждать полчаса, час. Скорее можно долететь до Европы, чем доехать на такси до Манхэттена. Так что я всем приношу пользу. Клиентам плевать, они всё равно платят по счётчику. А меня это устраивает, за одну поездку я получаю втрое больше. И городу помощь — это улучшает общественное мнение о нём. Всем лучше. Но попробуй, растолкуй полицейскому!
— На какой срок ты наказана?.
— На два дня. Проиграй пластинку.
— Мама, — сказал Марч, держа тонарм над вращающимся диском, — ты напрасно рискуешь. У нас сейчас и так мало денег.
— Ничего, на пластинки тебе хватает.
— Если бы я знал, что тебе запретят ездить два дня…
— Ты мог бы найти себе работу. Проиграй пластинку.
Возмущённый Марч отвёл звукосниматель в сторону и упёрся руками в бока.
— Чего ты хочешь? — спросил он. — Ты хочешь, чтобы я нашёл себе работу на почте?
— Не обращай внимания, — внезапно смягчилась мать, подошла к нему и похлопала его по щеке. — Я знаю, скоро подвернётся какое-нибудь дело. А когда у тебя есть деньги, Стэн, никто на белом свете не тратит их так широко, как ты.
— Вот именно, — успокоился Марч.
— Теперь пусти пластинку. Послушаем её.
— Угу.
Марч опустил иглу. Комната наполнилась визгом тормозов, рёвом моторов, скрежетом шестерёнок в коробках передач.
Они молча прослушали её, и, когда пластинка кончилась, Марч заявил:
— Потрясающая вещь!
— Одна из лучших, что я слышала, Стэн, — поддержала мать. — Честно. Переверни на другую сторону.
Марч взял пластинку, и тут зазвонил телефон.
— Чёрт побери!
— Пускай себе трезвонит, — сказала мать. — Ставь.
— Угу.
Марч перевернул диск, и телефонный звонок был заглушён диким рёвом двадцати моторов, запущенных разом. Однако звонивший не сдавался, и в затишье между звуками настойчиво вплетались телефонные трели. Это жутко действовало на нервы. Гонщик, делающий повороты при скорости сто девяносто в час, не должен отвечать на телефонные звонки.
В конце концов побеждённый Марч с отвращением передёрнулся, посмотрел на мать и снял трубку.
— Кто это? — закричал он, перекрикивая шум пластинки.
Далёкий голос спросил:
— Стэн Марч?
— Слушаю!
Далёкий голос что-то произнёс.
— Что?!
Далёкий голос заорал:
— Это Дортмундер!
— А!.. Как дела?
— Хорошо. Ты где живёшь? На испытательном полигоне?
— Подожди секунду! — завопил Марч и, положив трубку, остановил проигрыватель. — Сейчас дослушаем, — бросил он матери. — Это парень, которого я знаю. Может, предложит мне работу.
— Я знала, что что-нибудь наклюнется, — обрадовалась мать. — Нет худа без добра.
Марч снова взял трубку.
— Алло, Дортмундер?
— Вот теперь лучше, — сказал Дортмундер. — Что ты сделал? Закрыл окно?
— Нет, это была пластинка.
Наступило молчание.
— Дортмундер? — окликнул Марч.
— Я тут, — ответил Дортмундер, тише, чем прежде. Потом твёрдо продолжал: — Хотелось бы знать, свободен ли ты для работы шофёром?
— Спрашиваешь!
— Встречаемся сегодня вечером в «Баре-и-Гриле» на Амстердам-авеню.
— Ладно. Когда?
— В десять.
— Буду. До скорого, Дортмундер.
Марч повесил трубку.
— Похоже на то, что в скором времени у нас будут деньги.
— Отлично, — одобрила мать. — Давай, включай.
— Угу.
Марч подошёл к проигрывателю и поставил вторую сторону с начала.
— Ту-ту-у! — сказал Роджер Чефуик.
Три его небольших поезда были в движении — сновали туда и сюда по подвалу. Переводились стрелки, подавались команды, проводились всевозможные манёвры. Сигнальщики выходили из своих будок и махали флажками. Вагоны-платформы останавливались в определённых местах и наполнялись зерном, чтобы немного дальше освободиться от него. Почтовые мешки грузились в почтовые вагоны. Раздавались звонки, опускались шлагбаумы, потом, после прохождения поезда, поднимались.
Вагоны прицеплялись и отцеплялись. Движение было очень интенсивным.
— Ту-ту-у! — сказал Роджер Чефуик.
Невысокого роста, худощавый, он сидел на высоком стуле за пультом управления, и его многоопытные руки летали над батареей реостатов и переключателей. Вокруг, на уровне пояса, простиралась огромная деревянная платформа, занимавшая почти весь подвал, — с игрушечными домиками, игрушечными деревьями, игрушечными горами, мостами и тоннелями.
— Ту-ту-у! — сказал Роджер Чефуик.
— Роджер! — позвала его жена.
Чефуик повернулся и увидел остановившуюся на лестнице Мод. Заботливая, хозяйственная, энергичная, с мягким характером, Мод была для него идеальной спутницей жизни, и он понимал, как ему повезло с ней.
— Да, дорогая?
— К телефону, Роджер.
— О, господи! — Чефуик вздохнул. — Скажи, сейчас подойду.
Он опустил рычаг главного контроля и поднялся наверх. Кухня крошечная, белая, тёплая — пахла шоколадным кремом. Мо стояла у раковины и мыла посуду.
— Ммм, аромат!.. — восхищённо простонал Чефуик.
— Скоро остынет.
— У меня просто слюнки текут, — добавил он, чтобы доставить ей удовольствие, и прошёл в гостиную, где находился телефон.
— Алло?
Донёсся грубый голос:
— Чефуик?
— Он самый.
— Это Келп. Не забыл меня?
— Келп? — Имя было смутно знакомо, но он никак не мог вспомнить. — Простите…
— В булочной, — сказал голос.
Теперь Чефуик вспомнил. Ну, конечно, ограбление булочной.
— Келп! — воскликнул он в восторге от непогрешимости своей памяти. — Рад тебя слышать! Как поживаешь?
— О, помаленьку. Я хотел…
— Очень, очень рад тебя слышать. Сколько мы не виделись?
— Два года. Я хотел…
— Да-а, время летит, — сказал Чефуик.
— Что говорить. Я хотел…
— А я не забыл тебя. Просто думал о другом.
— Это ничего. Я хотел…
— Но я же не даю тебе и слова сказать. Извини. Слушаю внимательно.
Молчание.
— Алло? — позвал Чефуик.
— Да, — ответил Келп.
— Ты здесь? Ты, кажется, что-то хотел? — напомнил Чефуик. Ему показалось, что Келп вздохнул, прежде чем ответить.
— Да, я хотел кое-что… Я хотел узнать, свободен ли ты.
— Секундочку, прошу тебя.
Чефуик положил трубку на стол, встал, подошёл к кухне и спросил у жены:
— Дорогая, как у нас сейчас с финансами?
Мод с задумчивым видом вытерла руки о передник, потом ответила:
— По-моему, у нас осталась около семи тысяч на текущем счету.
— И ничего в загашнике?
— Нет. Я взяла последние три тысячи в конце апреля.
— Спасибо, — сказал Чефуик.
Он вернулся в гостиную, сел на диван и взял трубку.
— Алло?
— Да, — устало ответил Келп.
— Меня это очень интересует.
— Отлично, — ответил Келп очень усталым голосом. — Встретимся сегодня вечером в десять часов в «Баре-и-Гриле» на Амстердам-авеню.
— Хорошо, — согласился Чефуик. — До скорого.
Он повесил трубку, встал и вернулся на кухню.
