Наконец церемония закончилась, и monsieur Bolsheuhoff, попрощавшись за руку с родственниками жены и выражающими соболезнование совершенно незнакомыми ему людьми, забрался в свой ягуар и газанул с неприличной поспешностью.
Отъехав от кладбища, Пьер свернул на просёлочную дорогу и вскоре съехал на обочину около небольшой сосновой рощи. Только сейчас он смог дать волю своим чувствам. Большеухов подпрыгивал на сидении и хохотал, восторженно колошматя по рулю сжатыми кулаками.
— Au revoir, паскудная французская шлюха! — кричал он. — Arrivederchi, графиня Мотерси-де-Белей! Покойся с миром, старая лахудра! Пусть земля тебе будет пухом, а земляные черви — любовниками! А я буду жить! Ох, как я теперь буду жить!
Поперхнувшись слюной, Пьер закашлялся. Это немного успокоило его. Большеухов расслабленно откинулся на спинку сиденья.
— И что теперь? — спросил он сам у себя. — С чего мы начнём?
Пьер задумался. Он был свободен. Он мог ехать куда угодно и быть с кем угодно.
— Кафе "Маленький Париж"! — наконец произнёс он. — Это именно то, что мне нужно.
* * *
Харитон Ерофеев негромко, но смачно выругался. Какой же он идиот! Как только он не догадался заранее позвонить и заказать столик!
"Маленький Париж" был заполнен до отказа, и, зная характер богемных завсегдатаев этого заведения, Харитон понимал, что ждать свободного столика придётся очень долго. Ждать не хотелось. Конечно, можно было бы выпить и в другом месте, но Ерофеев не стал бы миллионером, если бы не привык всегда добиваться своего.
Харитон ещё раз обвёл взглядом артистическое кафе. В углу за столиком, рассчитанным на четверых, сидел грузный высокий блондин. Радость, светившаяся на лице блондина странно контрастировала с его строгим чёрным похожим на траурный костюмом. И хотя Ерофеев знал, что во Франции столик, за которым сидит хотя бы один человек, считается занятым, а подсаживаться к незнакомым людям было дурным тоном, он решил наплевать на приличия. Пусть эти заносчивые французы думают что хотят, он всё равно станет поступать по-своему.
— Вы позволите? — спросил он у блондина.
— Держу пари, что вы русский! — весело воскликнул блондин, и улыбка на его лице стала ещё шире. — Садитесь пожалуйста. Мне будет только приятно, если вы составите мне компанию.
"Твою мать, и этот туда же! " — мелькнуло в голове Харитона. " Я же не прищуриваю глаз! И ложечку в карман не кладу. Как же он догадался?"
Удивлённый тем, что незнакомец застыл в неловкой позе, со странным выражением лица уставившись на него, Большеухов сделал изящный жест рукой, приглашая Ерофеева занять место за столом.
— Но как вы догадались, что я русский? По акценту? — спросил Харитон.
— По повадкам, земляк, по повадкам, — переходя на русский язык, усмехнулся Пьер. — Разрешите представиться. Пётр Большеухов, граф Мотерси-де-Белей. Можете звать меня Пьер.
— Земляк? Граф Мотерси-де-Белей? — в замешательстве повторил Ерофеев. — А графиня Жозефина Мотерси-де-Белей случайно не ваша родственнница?
— Была моей родственницей, — уточнил Пьер. — А нынче моя драгоценная жёнушка почивает в бозе в семейном склепе на кладбище Сан Антуан де ла Мер. Потому и праздную. Надеюсь, вы разделите со мной эту радость. Вы позволите угостить вас шампанским?
Харитон расслабился. Он не мог поверить своей удаче. Встретить земляка, да ещё к тому же аристократа — такое не каждый день случается.
— Я с удовольствием выпью с вами, — опускаясь на стул напротив Пьера, сказал Ерофеев. — Я читал в газете о похоронах графини. Разрешите выразить вам мои искренние соболезнования.
— Какие соболезнования, cher ami[4]! — воскликнул Большеухов. — К чёрту соболезнования! Поздравьте меня! Поздравьте меня от всего сердца!
* * *
Драчинский попросил высадить его в районе Монмартра, о котором он столько слышал и читал. Панки на прощанье дружески расцеловали его, оставив на щеках Влада следы синей, чёрной и салатовой губной помады. Они объяснили, что по ночам обычно тусуются в баре "Безумная метла" на рю де Клемон и приглашали навестить их.
Наконец грузовичок укатил, окатив Драчинского облачком выхлопных газов, и Влад остался один в сердце ночного Парижа. Драчинский посмотрел наверх, но не увидел звёзд. Свет сотен витрин был настолько ярким, что звёзды не могли соперничать с ним, и небо было тёмным, тусклым и безжизненным. Но это не имело значения. Наконец он был в городе своей мечты. Ночной Париж сиял обманчивым блеском фальшивых драгоценностей.
Влад спросил у прохожего, как пройти к Плац Пигаль. Он был так возбуждён, что решил бродить по улицам до утра.
* * *
Большеухов и Ерофеев приканчивали уже вторую бутылку шампанского. После первой бутылки они подружились, а к середине второй перешли на "ты".
— Завещание огласят через три дня, — доверительно сообщил Харитону Пьер. — У этой стервы нет близких родственников, только какие-то дурацкие кузены да племянники. Я буду единственным наследником. Так она мне сказала. Ей-богу, у меня давно было искушение прикончить её, но подозрение в первую очередь пало бы на меня, а в тюрьму мне не хотелось. Хотя, если подумать, я и так прожил одиннадцать лет в тюрьме, правда, надо признать, что эта тюрьма была на редкость комфортабельной.
— Какое счастье наконец встретить земляка! — не слушая его, говорил о своём Ерофеев. — Мне эти французы давно уже поперёк горла сидят. Хорошие манеры, видите ли! Уж нельзя ни чихнуть громко, ни сморкнуться, ни чёртова омара пепельницей по башке долбануть. У этой проклятой зверюги такой панцирь, что его и дрелью с алмазным сверлом не возьмёшь.
— Омара вскрывают специальными щипцами. Я тебя научу, — пообещал Большеухов.
— Всё равно ненавижу французов, — с пьяным упрямством заявил Харитон. — И зачем только я тогда прочитал "Трёх мушкетёров"?
— Ты лучше их пожалей, — посоветовал Пьер. — Дикая нация. В то время, как русские в средние века в баньках чуть ли не каждый день парились и избы свои в чистоте содержали, вся французская знать во вшах ходила. У них даже были специальные чесалки для спины, чтобы насекомые особенно не донимали, что-то вроде украшенной драгоценными камнями женской кисти на длинной рукоятке.
— Да неужели? — ужаснулся Ерофеев.
— Историю знать надо, — усмехнулся Большеухов. — Знаменитая Анна Австрийская в своей жизни мылась всего два раза — когда принимала первое причастие, и когда выходила замуж за Людовика ХIII, а в остальное время она только иногда протирала тело влажной тряпочкой, да духами обливалась. Нужду господа дворяне справляли прямо под лестницами Лувра, а помои французы выливали из окон прямо на улицы. Представляешь, какая тут вонь была?
— Да как же так? — оторопел Харитон. — Почему же теперь у них чисто, а у нас грязно?
— Диалектика, — пожал плечами Пьер. — Потому у них сейчас и чисто, что раньше грязно было. Поживши в грязи, они приучились чистоту ценить. А русскому народу бардака захотелось. Вот пролетарскую революцию и устроили. Теперь расхлёбывают, да, похоже, не скоро расхлебают.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Ерофеев. — Странные существа люди. Да что мы всё шампанское, да шампанское! Пора чего-нибудь покрепче хлебнуть. Как насчёт коньячка?
Большеухов не возражал.
Услужливый официант, склонившись в поклоне, наполнил бокалы.
Оркестр негромко играл ностальгические блюзы. Беседа текла и текла своим чередом. За окнами занимался рассвет.
* * *
Под утро усталый и смертельно голодный Влад, протопавший по городу своей мечты не менее пятнадцати километров, добрёл до La Gare du Nord — Северного вокзала, и, плюхнувшись в кресло в зале ожидания, заснул, как убитый.
Проснулся он около полудня от того, что ему на лицо что-то брызнуло. Плохо соображающий спросонья Драчинский вытер лицо ладонью и, приоткрыв глаза, тупо уставился на руку. Рука была перепачкана кровью. Вида крови Влад не выносил.
Взвизгнув от ужаса, Драчинский вскочил и спрятал окровавленную руку за спину, с брезгливым отвращением вытирая её о штаны.
— Excusez-moi, je vous en prie! Je regrette beaucoup ce qui s´est passé,[5] — услышал он.
Влад обернулся на звук. Рядом с креслом, в котором он провёл ночь, сидела высокая высохшая монашка лет восьмидесяти. Монашка, пожав плечами, указала на щедро сдобренный кетчупом хот-дог, который она сжимала в руке, и смущённо улыбнулась.
Драчинский осторожно поднёс руку к лицу и понюхал её. Рука пахла томатным соусом. Так это была не кровь!
— Ничего! Всё в порядке! — сказал по-французски Влад.
Монашка ещё раз улыбнулась.
Дразнящий запах горячего хот-дога почти загипнотизировал голодного Влада. Драчинский, не мигая, уставился на надкушенную булочку с сосиской.
