– Ну, так вот, – продолжал водила, – в зеркальном отображении, вы должны не сдирать с чужих плеч шубы, а одеть их на себя. Но…, – мне показалась в глазах парня, скакнули насмешники-скоморохи, – шуба нынче не в моде.
– А что же в моде? – заглотнул до конца крючок глупец Данила.
Парень выдержал приличествующую исторически незабываемому моменту паузу и произнес:
– В моде шкуры. И самая модная из них, как вы могли бы и сами догадаться, козли…и…ная. Усекаешь?
Но и это было еще не все. У парня язычок оказался кусючей змеиного. Он продолжил, обращаясь к Даниле:
– Она, шкура козлиная, соответствует тому количеству мозгов, что ты носишь дурачок под своим идиотским гребешком. А вот если теперь ты напялишь еще на себя эту шкуру, про которую я тебе рассказал, то точно выйдешь в лидеры. Козлоящером станешь, глядишь, ученые приедут, начнут объем твоей головы измерять, может даже мозги в ней какие найдут.
Честное слово, ничего плохого, мы ему не сделали, чтобы над нами так издеваться. А парень решил добить вконец моего дружка.
– Но и эта мода уже отходит, закатывается, а приближается эра новой, навозной моды, поэтому тебе надо поторопиться и немедленно…
Внезапно Данила перебил его. Я мысленно пожалел словоохотливого коммивояжера предлагающего образцы нового поветрия. Он не знал, с кем связался. Чтобы Данила проиграл словесный поединок и ушел битым с ристалища, больше похожего на базар, где вместо шпаги скрещиваются изворотливые умы и остро отточенные языки. Нет, такого еще не бывало.
Медлителен он бывал, это да. Но против породы и природы не попрешь, с рождения такой. А вот когда он обнажал свое наступательное оружие, то противнику доставался не блошиный укус шпаги или рапиры, а оглушающий удар по кумполу «гасилом», старинным русским ударным оружием, проще говоря, гирькой на кожаном ремне. Итак, Данила принял неожиданный вызов и двинулся к барьеру.
– Тебя Андреем кажется, зовут?
Водитель удивился.
– Да, а что?
– Да так, ничего. Рекламируешь свой товар здорово. Даже образец козлоящера предъявлять не надо. Ты сам, как я посмотрю, и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Лицо Андрея покрылось бурыми пятнами. Мой дружок явно намекал на его обоженное и безобразное лицо, наверно побывавшее в катастрофе. Тот, кто начал первым, сообразил, что получил достойный отпор и посчитал постыдным для себя связываться с малявкой. Он только усмехнулся. А Данила его добил:
– Почем шкура продавец?
– Брысь отсюда! – начал свирепеть водитель джипа.
– О…о…, Юпитер злится. Значит, в точку попали, – хохотнул мой дружок.
Андрей открыл дверцу автомобиля, намереваясь, как воробьев, шугануть нас подальше. Не на тех напал. Мы даже не сдвинулись с места. Колотушка счастья еще только набирала центробежную силу. Во избежание эксцессов я решил прийти на помощь Даниле и перешел на высокопарный слог.
– Право, любезный друг Андрей, не знаю, как вас по батюшке величать, однако нам жителям глухих, посконно рассейских мест несказанно лестно, что вы в своем триедином лице – человека, ящера и козляти, возжаждали донести до нас благодать навозной эры. Не каждая божья тварь, как вы справедливо заметили, найдет в себе силу воли и духа на благостное дело. А вам, за обогащение нашей северской, бедной флоры и фауны обещанным козлоящером, таким реликтовым существом, как сам ясновельможный пан, нижайший поклон и признательность.
Кое-как доведя путаную мысль до логического конца, я перевел дух. Теперь клюнул по темечку Данила. Больно клюнул.
– Андрей, а чего это ты, с виду вроде не полный идиот, а согласился на полставки?
Мой приятель в денежных вопросах имел нюх не хуже иного банкира. Когда мы сидели в кабинете мэра, он запомнил реплику кинорежиссера Михалыча, что вместе с ним приехал только один каскадер – Андрей, который не вышел рылом для Голливуда.
А так как Михалыч был, похоже, приличным скупердяем, Мосфильм стоит, а кушать всем хочется, то безработный каскадер должен был согласиться на любые условия, в том числе и унизительные. Другие-то трюкачи не поехали. Я думал, что мой дружок угадал, Андрей сейчас вопьется в него испепеляюще-колючим взглядом и погонит нас куда подальше, но тот только рассмеялся:
– Пусть бы только он попробовал! Ха…ха.
– А и пробовать не надо, – блефанул Данила, – Михалыч только что «Великой Княгине» хвастался, как он на полставца в одном лице, нанял каскадера-живодера и одновременно телохранителя. От него, сказал, то есть от тебя, даже лошади шарахаются! Никакой охранник, говорит, ему теперь не нужен, кто хоть раз его рядом с Андреем увидит, за версту будет обходить.
– Прямо, ей, так и сказал?… Врешь! – не поверил наш собеседник.
Данила почувствовав, что переборщил, скорее, дал задний ход.
– Перед кем он там хвост распускал, то ли перед Княгиней, то ли перед мэром, я точно не знаю, но платят тебе ровно в четыре раза меньше того, что ты заслуживаешь. Смотри, не переусердствуй, горб наживешь.
– Ха…ха! Теперь уже в четыре?
– Это не мы, это уже Князь так Княгине сказал.
– Князь? Вот урод!
Андрей смотрел на нас испепеляющим взглядом, не зная верить нам или нет. А мой дружок потянул меня за руку. Когда мы отошли на безопасное расстояние, он стал громко считать:
– Не веришь?… Давай считать за что тебе платят… Водитель – раз, трюкач – два, охранник – три, козлоящер – четыре и дурак пять…
На счет пять Андрей завел двигатель. Как зайцы мы порскнули в чью-то калитку. Переведя дыхание на соседней улице, Данила заявил:
– Ну и развели мы лоха. Как ты думаешь, он обиделся?
– На что?
– Что я приплел сюда Княгиню!
– А при чем здесь она?
– Он, Андрей, к ней видал, неровно дышит, – пояснил Данила. – тяжело будет ее на красавицу Катеньку поменять, но ничего, мы, что-нибудь придумаем.
– А зачем это тебе надо? – удивился я.
Мой дружок ответил почти как философ:
– Форма должна соответствовать содержанию. Представляешь, как я рядом с нею буду на экране смотреться!.. Михалыч, если ей роль даст, то потом и нам, ее племянникам ни в чем не сможет отказать. Главное Катеньку красавицу правильно ему подсунуть. Я недавно книжку читал, про Мату Хари, так вот…
– Придурок! – перебил я его, – ты хоть в массовку попади!
– Это не вопрос, – самоуверенно заявил Данила, – главное давить на него сразу с нескольких направлений. Победа – нигде легко не дается.
Глава 3. Зеркальное отражение
Не смыв с лица маску дикаря, с драконовским гребенным наростом на голове мы влетели во двор, к нашей подружке Насте.
– Дрыхнешь соня, до обеда? – приветствовали мы ее.
Она обиделась и съязвила:
– Вы бы лучше в таком виде здесь больше не показывались!
– А что случилось?
– Соседи ребенка повезли от заикания лечить. Сначала думали икота, а потом про вас вспомнили.
– А не врешь?
– Только уехали.
Чем хорош прикид под ирокеза с Данилиными усовершенствованиями, так это своей универсальностью. Как только тень тревоги набежала на его сократовское чело, мой дружок пришпоренный дурными предчувствиями сунул голову в бочку с дождевой водой. Мыло, цементирующее гребешок, моментально растаяло, потекло и смыло со щек нарисованную углем и зубной пастой маску дикаря, и через минуту умытое розовое лицо моего дружка светилось счастливой улыбкой баловня фортуны.
– Мы теперь с Максом не ирокезы, – успокоил он нашу подружку, – мы теперь станем их зеркальным отображением.
Смывая модную дурь следом за своим приятелем, краем уха я прислушивался к бестолково-язвительному разговору Насти и Данилы.
– Дурак, он и в Польше дурак, его учить, что мертвого лечить. Что ты можешь в зеркале увидеть, какое отражение?
– Если я в зеркало посмотрю, – загудел Данила, – то увижу – умное лицо. А вот что ты в нем по полдня высматриваешь, мне непонятно? Прышики, что ли?
– Я любуюсь собой! – нахально, заявила Настя.
– Ну и любуйся, кому ты была нужна?
– А ты кому нужен?
– Я?…Я всем нужен. Ты знаешь, что кино приехало?…Между прочим, кинорежиссер Михалыч берет меня на заглавную роль. Вот! Не то некоторых…
Боже мой, в словах не передать какие только эмоции внезапным шквалом не пронеслись на побледневшем, страдальчески обиженном лице нашей подружки, когда я, подтверждая его глупый треп, кивнул головой.
– Есть такое дело! Дуракам, всю жизнь везет.
– А что…, а где…, а как?
Пришлось Даниле, напрячь фантазию. Я слушать не стал его брехню, а она поверила. Как блюда за праздничным столом, одно чувство у Насти, сменялось другим. Недоверчивость сменилась завистью, потом обидой на нас, и под конец проклюнулась честолюбивая надежда на свой собственный фарт.
Настя, не стесняясь нас, вела форменный допрос и одновременно рассматривала себя в зеркало, висевшее над рукомойником во дворе. Ее родители, приехавшие на обед, подтвердили сногсшибательную новость, что у нас за городом будут снимать отдельные эпизоды исторического фильма, и что завтра в девять утра будет набираться массовка.
