Я занял позицию внизу, а Крыса, Четырехглазый и Трамвай рассредоточились по лестничным пролетам. Мы были близки к завершению операции, оставалось чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.
С потолка по-прежнему лилась вода, но я едва замечал, что промок до костей. Мой разум был полностью поглощен важностью и дерзостью того, что мы делаем, и обращать внимание на растянувшийся до колен свитер, сморщенные, точно черносливины, пальцы и замотавшиеся в паху штаны, больше похожие на парадное одеяние Ганди, мне было некогда.
Я вытер противогаз и снова поглядел на часы. К этому времени пробивщикам полагалось пробить, а молотобойцам – вдребезги разнести все, что нужно. Последнее усилие сборщиков – и дело сделано!
«Давайте, ребята, нечего сопли жевать, – бормотал я себе под нос. Воображение рисовало полтысячи злобных копов, рвущихся к нам со всех концов музея. – Давайте скорей!»
– Понял. Бросайте инструмент и бегом на выход, – раздался у меня в ухе голос Грегсона.
Разумеется, он обращался не ко мне, а к Шпале. Должно быть, Шпала отрапортовал, что бригада «Хилти» закончила свою часть работы.
Я одновременно следил за лестничной дверью и полуопущенными ставнями на входе в зал, но не слышал ничего, кроме плеска воды и завывания сирен. Интересно, все ли посетители благополучно покинули музей? Я удивился собственной мысли и выбросил ее из головы.
Где-то грохотало и звенело, довольно далеко от того места, где находился я, и совсем не в той стороне, где причиной грохота и звона были мои товарищи. Вероятно, пожарные уже пробились в музей и шли напролом в поисках очагов пламени, которого, как вы понимаете, не существовало. Центральный пункт охраны, естественно, не работал, поэтому пожарным расчетам приходилось поднимать металлические ставни на всех входах вручную, что давало нам дополнительную фору по времени, хотя и не большую.
Я приготовился ткнуть электрошокером в первого же пожарного, который высунет нос рядом со мной, и знаками показал напарникам, что слышу подозрительный шум. Сигнал пошел вверх по цепочке, но кроме меня никто ничего не слыхал, и я сделал вывод, что пожарные суетятся пока только на первом этаже.
Вскоре до меня донеслись другие звуки, более ожидаемые и приятные. Бригада «Хилти» и молотобойцы начали подтягиваться к лестнице и покидать здание при помощи веревок. Первыми выбрались пробивщики. Они убрали противогазы в сумки, вскарабкались по веревкам, спрыгнули на соседнюю крышу и, перекатившись, поднялись на ноги, чтобы подстраховать остальных. На лестничной площадке слышались возгласы:
– Поживей, ребята. Так, молодец. Следующий!
– Раз, два, есть. Следующий!
– Понял. Готовимся отъезжать. Западная стена свободна, – донесся из динамика приглушенный голос Грегсона.
Я занял более удобное положение, чтобы видеть товарищей. Мое сердце радостно екнуло, когда вслед за молотобойцами к веревкам подошли сборщики. Конечно, последним был Бочка. Тяжело пыхтя, он дюйм за дюймом полз вверх по веревке, а ребята с крыши воодушевляли его бодрыми выкриками:
– Шевели своей жирной задницей!
– Сколько можно тащиться, мать твою!
– Режь веревку!
Восемь рук помогли Бочке преодолеть последние два метра. Затем пришла очередь сборщиков, нагруженных тяжелыми сумками с золотом.
Снизу, прямо из-за ставней, донесся лязг металла, и я обернулся. Ставни по-прежнему стояли неподвижно, значит, пожарные подняли те, что находились непосредственно перед этими дверями.
– Дайте дыма! – крикнул я наверх, обнаружив, что мой запас иссяк. .
Трамвай бросил мне последнюю дымовую фанату. Я поджег запал и швырнул гранату под ставни, чтобы любой желающий их поднять хорошенько подумал, прежде чем это делать, а потом помчался наверх, к Крысе, Трамваю и Четырехглазому.
Перед тем как взбираться по веревкам, все ребята снимали противогазы, но сейчас лестничный колодец опять наполнился едким дымом, поэтому мы решили, что избавимся! от средств защиты только на крыше.
– Двигай, – сказал я, хлопнув Четырехглазого по руке и показывая пальцем вверх.
Очкарик спрятал электрошокер за пояс и полез по одной! веревке, а Трамвай параллельно ему – подругой. Десять долгих секунд, пока эти двое добирались до крыши, я с тревогой! вглядывался в мутный дым. Со страху мне даже начали мерещиться какие-то силуэты.
Крыса подергал меня за рукав.
– Порядок, они на месте.
Я уцепился за левую веревку и вылез из окна. Ползти по ней оказалось делом нелегким. Узлы, увязанные через каждые полметра, конечно, помогали, но все равно мы были! насквозь мокрыми, усталыми, да еще и обремененными добычей. К тому же мешал противогаз, и несколько раз я вообще терял из виду свой ориентир – крышу соседнего здания.; Когда я наконец добрался до цели, навстречу мне протянулась дюжина рук, и в следующую секунду, быстро перекатившись, я уже лежал на спине и разглядывал бьющее синевой холодное небо в обрамлении шести озабоченных физиономий.
Я сорвал с лица противогаз и сделал глоток чистого звеняшего воздуха, потом запихал противогаз в рюкзак и вытянул руки, чтобы товарищи могли меня поднять.
– Все здесь, – сообщил Шпала, когда я немного очухался, и показал мне предполагаемый путь отступления. – Выходим, – по рации передал он Грегсону. – Десять секунд.
Мы побежали подлинной гладкой крыше. Я оглянулся на музей и увидел, что из десятка окон на различных этажах до сих пор валит дым. Снаружи аварийная сигнализация выла еще громче, чем внутри, хотя сквозь этот вой все-таки можно было различить мяукающие сирены карет «скорой помощи», многочисленных пожарных и полицейских машин.
– Посмотрите, там дети! – вдруг закричал кто-то с улицы, и толпа зевак, собравшихся перед музеем, возбужденно загудела.
– Скорей вызывайте пожарных! – послышался чей-то голос.
– Нет, здесь нужна лестница, – возразил другой.
– Уже несу, – успокоил толпу Грегсон, и все так обрадовались благополучному спасению детей, что даже не задумались, откуда вообще у этого человека взялась лестница.
– Позвольте нам, сэр, – вмешались подоспевшие копы.
Они забрали лестницу и приставили ее к углу крыши как раз в том месте, где, сбившись в стайку стояли все мы.
– Слезайте, ребятки, и, главное, не нервничайте. Потихоньку, без спешки, –опекал нас Папочка Полицейский.
Один за одним мы спустились на землю.
– Как вы там очутились? – спросил какой-то красномордый сержант.
Мы соврали, что после срабатывания сигнализации оказались заперты в одном из залов, поэтому нам пришлось разбить окно и вылезти на крышу.
– О боже, бедные малютки, – закудахтала какая-то досужая старуха. – Какие же вы смельчаки!
– Разбить окно? – недоверчиво переспросил сержант. – Признавайтесь-ка, это вы устроили поджог?
– Конечно, нет, – нестройным хором запротестовали мы. – Там что-то взорвалось, нас чуть не убило!
Подозрительней сержант уже собирался проверить содержимое наших рюкзаков, но тут подошел Грегсон и диагностировал у нас коллективный шок.
– Мальчики промокли и промерзли до костей. Если мы сейчас же не переоденем их в сухую теплую одежду, переохлаждение губительно скажется на их здоровье, – с явным нажимом произнес он.
– Пусть сядут в автобус, – предложил Фодерингштайн.
Копы, как положено, оттеснили толпу, и Грегсон нас увел. На пути к автобусу к нам подбежали врачи с одеялами и кислородными баллонами, но Шарлей отослал их к группе американских туристов, которые, похоже, нуждались в медицинской помощи сильнее.
– Детей нужно отвезти в стационар, – гнул свое сержант.
Грегсон заверил его, что именно это и намеревается сделать.
– Не стоит везти их в десяти разных машинах. Сейчас на счету каждое место в «скорой помощи», а у нас есть свой автобус. Я хочу, чтобы мои воспитанники оставались вместе, – настаивал он.
– Хорошо, сэр, но сперва я должен вас допросить, – заявил сержант.
Пока они с Грегсоном мило общались, мы забрались в автобус и сели по местам.
В салоне стоял зной, как в оранжерее с тропическими растениями. Печки работали по полной, а на каждом сиденье лежало мягкое махровое полотенце. Мы скинули с себя мокрые свитеры и вытерлись полотенцами. Как только Грегсон поставил ногу на ступеньку автобуса, Фодерингштайн завел двигатель. Двое полицейских перекрыли движение, чтобы пропустить нас.
– Все в порядке? Туговато пришлось? – спросил «директор».
– Раз плюнуть, – за всех ответил я. Рядом со мной на сиденье стоял большой мешок, набитый золотом.
Вне всяких сомнений, обратная дорога в Норвуд стала самой фантастической тридцати минуткой в моей жизни. Да, мы вымокли до нитки, замерзли и проголодались, как стая саранчи, но все-таки справились! Мы пошли против закона и совершили одно из самых дерзких и отчаянных ограблений за всю историю страны, а может, и мира. Мы были настоящими героями. Точней, негодяями. Но какими негодяями! Обратите внимание, какими!
