На кухне хлопнула дверца холодильника, мгновением позже раздались Таискины рыдания. Я помчалась к ней. Дрожащими руками подруга пыталась налить коньяк в грязную кофейную чашку.
– Таюньчик, ну успокойся, солнце, ни сегодня – завтра Шведов подбросит денег, и отремонтируем квартиру, лучше прежней будет! По ней и так давно ремонт плакал. Ну просто в голос рыдал.
– Ты не понимаешь! – рыдая и давясь, Тая глотала коньяк. – Черт с ней с квартирой, я и так могу прожить! Без обоев и паркета! Я Тумановских залила-а-а! Он то ли в Госдуме, толи где-то там работае-е-ет! Они богатые, как черти! Недавно сюда вселились, только ремонт какой-то сумасшедший сделали-и-и! Я ж вовек не расплачусь! Они меня похоро-о-онят!
– Не похоронят, не беспокойся, – я взяла из шкафчика еще одну чашку и плеснула коньяка себе, – возьмешь мою долю и расплатишься.
– Правда? – судорожно всхлипывала подруга. – Ты это сделаешь?
– Ну, разумеется, неужели может быть как-то иначе? А теперь давай, успокаивайся, иди, умойся, а я пока окна открою, надо проветрить.
– Спасибо, друг, спасибо, – Тайка крепко обняла меня и прижала к груди.
– Иди, лапа моя, умывайся.
Все еще всхлипывая, Тая удалилась в ванную. А я занялась делом. Отодрать длинные полоски пластырей, которыми подруга заклеивала окна, а так же выковорить из щелей туго набитый туда паралон и какую-то мерзкую серую вату, да раскрыть ссохшиеся за зиму фрамуги, оказалось задачей не из легких. Но я так сопереживала подругиному горю, что за пару минут взломала окно в комнате и перебралась на кухню. Отодрав пластыря, я принялась дергать ручку форточки. Случайно бросив взгляд вниз, во двор, я застыла, как соляной столб: к Тайкиному дому подъезжал малиновый жигуль. В этот момент из ванной вышла умытая и успокоившаяся Тая.
– Сена, ты чего это?
– Даже и не знаю, как тебе сказать… – промямлила я, и подруга мгновенно оказалась у окна.
– О, Господи… Сена, что делать?! У нас даже замка в двери нет! Мы даже закрыться не сможем!
Тайка заметалась по кухне, поочередно выдвигая ящики кухонных столов. Из одного она выхватила громадный кухонный тесак, из другого молоток для отбивания мяса и, практически голосом Калягина из легендарного фильма «Здравствуйте, я ваша тетя», произнесла:
– Я просто так не дамся!
Я же, наконец-то, оторвала пальцы от форточки и опустила руку. Жигуль остановился аккурат у подъезда и вскоре из него вышел какой-то дядька.
– Сколько их там? – подоспела вооруженная до зубов Тая.
– Один.
– Значит, справимся! Это нам по силам! Как навалимся со всех сторон…
– Может, лучше у соседки пересидеть?
– Ага, – фыркнула разгневанная Тая, – а он тут будет в моих вещах рыться! Потом он сядет в мое кресло и будет нас ждать! Мы лучше сразу его обезвредим и милицию вызовем! Тебе нож или молоток?
– Второе, – вздохнула я.
Она сунула мне в руки молоток, и, поспешив в прихожую, мы замерли по обе стороны входной двери.
– Только не тыкай его сразу ножом в живот, – прошептала я, – в тюрьму не хочу и тебе не советую.
Подруга кивнула. В коридорном полумраке ее глаза лихорадочно сверкали – она опять смахивала на нервного оборотня. Когда Тайка чего-то или кого-то боится в темноте, у нее глаза светятся. Честное слово, я не вру!
На лестнице послышались шаги, они приближались и замерли у нашего порога. Затем обладатель проклятых жигулей сделал попытку позвонить. Он пару раз безуспешно ткнул кнопку не работавшего в следствии потопа звонка, затем попробовал постучать, но дверной дерматин и этого не позволил, тогда незваный гость, как следует, толкнул дверь и она, разумеется, отворилась.
– Есть кто-нибудь?
Едва он переступил порог, как моя рука автоматически, будто отдельно от меня, со всей силы опустила молоток ему на голову. А потом еще разок. Как подкошенный, дяденька свалился на пол.
– Ты его не убила? – пошептала Тайка.
– Не знаю.
– Давай втащим его в квартиру, а то ноги наружу торчат, а там посмотрим.
Отложив холодное оружие, мы взяли дяденьку с двух сторон подмышки и поволокли в комнату. Он оказался вовсе не тяжелым – росту небольшого, довольно худенький, одно удовольствие таких дяденек по полу возить.
– Ты уверена, что он был один? – деловито сопела Тая.
– Ну, из машины, по крайней мере, вышел только он, может, в жигулях кто-нибудь и остался.
– Это плохо… давай, клади его.
Мы аккуратно перевернули дядю на спину.
– Надо пульс у него пощупать, или дыхание послушать…
– Ты лучше посмотри, не раскроила ли я ему черепугу.
Отчего-то трогать за запястье или прикладывать ухо к груди неподвижно лежащего на полу человека совсем не хотелось. Прямо и не знаю, почему.
– Кровь на голове есть, – доложила Тая, – только не пойму, из пробоины льется или просто кожа рассечена?
Собравшись с силами, я потрогала его шею. Пульс был. Тайка встала с колен и куда-то собралась.
– Ты куда это?
– Скотч принесу.
– Зачем?
– Навряд ли в доме найдутся веревки, а господина надо же чем-то связать, нейтрализовать.
Дельная мысль. Пока она искала скотч, я разглядывала нашу жертву. Ботинки обычные, брючки черненькие, куртка невзрачная, а что под курткой не видать. Лицо, как лицо, волосы светлые… так себе волосы, усишки скучненькие, и на вид где-то около сорока. Разглядывая его неподвижную персону, я почувствовала смутную тревогу, вроде бы я уже где-то видела этого человека… Нарисовалась Тайка с большой катушкой липкой ленты.
– Ты ноги ему приподними и подержи, а я замотаю.
Слаженно мы принялись за дело, да так ловко у нас все выходило, будто только и занимались всю жизнь, что бесчувственных мужиков скотчем бинтовали. Покончили с ногами, обработали руки, и Тайка оторвала еще один кусок.
– А этот куда?
– На рот, вдруг голосить вздумает.
И ловко запечатала орало пленника. Осмотрев со всех сторон тело, она осталась довольна результатом и отправилась на кухню за коньяком.
– И сигареты прихвати!
Присев на пол рядом с дядей, я задумчиво тыкала пальцами вздувшиеся паркетные плашки.
– На, держи, – вернувшаяся Тая потянула мне кофейную чашку с коньяком и сигарету. – Есть хочется, да?
– Еще бы. А у тебя есть что-нибудь в холодильнике?
– Кусок слегка плесневелого сыра и банка шпрот.
– Неси все. Не забудь обрезать с сыра плесень.
– Трескать будем прямо здесь, у тела?
– А телу, кажется, все равно.
Пока Таисья готовила наш крайне нехитрый ужин, я курила, цедила коньяк и думала думы печальные. Ну, никак, никак не желает заканчиваться эта дрянная история…
– Просю, ваше высочество, – Тая поставила на пол две тарелки. – К сожалению, хлеб издох и реанимации не подлежит.
И мы стали класть копченые рыбешки на куски сыра и жевать это дело, запивая коньяком. На вкус оказалось ужасно гадостно, ну просто полная несовместимость продуктов. Но с голодухи мы уплетали сие, не размышляя о высоких материях, аж за ушами трещало.
– Мерзость какая, да? – с набитым ртом произнесла подруга, – особенно после рыбы с коньяком крайне своеобразно отвратный привкус во рту.
– Угу, – я потянулась за очередным сырным куском.
Мужик вдруг тихонько застонал и стал открывать глаза. Тая поперхнулась от неожиданности и сильно закашлялась, страшно выпучив глаза. Пока я колотила ее по спине, он окончательно пришел в себя и о чем-то громко замычал.
– Извините, минуточку, мы сейчас.
Я еще раз хлопнула Тайку, и спросила, не принести ли воды?
– Не надо, – выдавила подруга, переводя дух, – я в порядке.
Мужик все чего-то безостановочно мычал, вращая глазными яблоками.
– Как вам не стыдно! – Тая закурила, отодвигая в стороны тарелки. – Ну что мы вам плохого сделали? Неужели не страшно такой грех на душу брать, такими делами занимаясь? Вот, за девушками молоденькими гоняетесь, убить, небось, хотите, а мы ведь только-только жить начинаем, у нас, может быть, впереди счастливая судьба, семья, дети! Мы, может быть, еще встретим своих генералов! Мы может встретить их обязаны обязательно, мы, может, всю жизнь к этому стремимся…
И Таисью понесло неуместным красноречием, такое с ней бывает на нервной почве и на почве одно-двух бутылок вина, а уж если всё вместе, – всем пионерам рыть окопы!
– Тая, погоди, кажется, он что-то сказать хочет.
Услышав эту фразу, мужик согласно замычал с удвоенным энтузиазмом.
– И что ты предлагаешь?
– Рот ему освободить, что же еще!
– А если он заорет на всю округу, и сюда прибегут его сообщники?
– Если б у него имелись сообщники, они давно бы поднялись сюда, хотя бы посмотреть, чего он так задержался. Скажите, у Вас есть сообщники?
Мужик замычал отрицательно.
– Вот видишь, он один пришел.
– Ой, Сена, я тебе поражаюсь! Неужто ты станешь верить всем, кто лежит на полу, облепленный скотчем?
– Тай, ну а что толку от его лежания здесь, если мы не можем узнать кто он, и зачем за нами таскался?
