На сорок третьем мосту я начала звереть. Безнадега, нужно бросать это грязное дело. Не с моим зрением сидеть целый день перед монитором. Я уже собралась щелкать мышкой на выход, но мое внимание неожиданно привлекла фотография трехэтажного строения, возникшая на экране компьютера вместе с сорок четвертым мостом. Что-то в этом здании показалось мне смутно знакомым. «…Следствию еще предстоит установить, кому понадобился этот сожженный мост в прошлое…» «Сожженный мост в прошлое» — это, скорее всего, образное выражение, но при чем тут следствие?
Я начала читать статью с самого начала.
«Двадцатого июля в подвале дома малютки номер три, где расположено помещение архива, произошло возгорание…»
Мне понадобилось три раза перечитать предложение, прежде чем до меня дошел смысл сухих официальных строчек. Вот почему снимок показался мне знакомым. Именно в это детское учреждение я наведывалась, пытаясь отследить судьбу детей Киселевой. Тогда после наезда на меня внедорожника я еще подумала, что Караюшкусу как раз и следовало начинать с уничтожения архивов в роддоме и доме малютки, если тот действительно стремится сохранить тайну рождения своей дочери. Выродок! Как он посмел! Ведь могли же пострадать дети!
Я жадно вперилась в экран. К моей великой радости, в статье говорилось, что сотрудники учреждения, почувствовав дым, успели вынести из помещения всех ребятишек еще до приезда пожарных. И сам пожар не нанес постройке серьезных повреждений, спасли надежные бетонные перекрытия фундамента. Сгинули в пламени лишь архивные материалы. Неисправность электропроводки как причина пожара практически исключалась. Всего несколько месяцев назад в помещениях здания были проведены профилактические работы. Основной версией следствия являлся умышленный поджог. В его пользу говорила найденная в подвале обгоревшая емкость со следами горючего вещества.
Значит, архив в доме малютки уничтожен. Но ведь есть еще записи в родильном доме. И там тоже дети! Мое нервное состояние дошло до крайней отметки. Сильный озноб заставил подпрыгивать коленки, а пальцы с трудом попадали по нужным буквам на клавиатуре.
Сорок минут я измывалась над региональным сайтом новостей, но никаких следов второго пожара среди сообщений не нашла. Значит, все еще впереди! Теперь от меня зависит, пострадают ли в огне новорожденные младенцы. Караюшкуса нужно во что бы то ни стало остановить.
Честно говоря, терзая свой ежедневник в поисках адреса Ани Караюшкус на Беверли-Хиллз, которым меня снабдила добрая прибалтийская тетушка, я даже не думала о том, как собираюсь останавливать всемогущего металлургического магната. Тут пристало бы вспомнить известную басню про Моську и Слона, но эта разумная мысль посетила мое сознание лишь тогда, когда таксист высадил меня по указанному адресу.
Внушительная кованая ограда окружала относительно небольшую территорию, соток сорок-пятьдесят, не больше. В районе Беверли-Хиллз не все виллы принадлежат мультимиллионерам. Настоящих дворцов с гектарами зеленых насаждений на самом деле единицы. Большинство домов немногим превосходят в размерах мой собственный коттедж и принадлежат успешным врачам, юристам, предпринимателям…
За оградой, перед которой я оказалась, виднелась симпатичная двухэтажная постройка под рыжей черепицей. Не дворец, конечно, но впечатляет. Ворота украшены камерой наблюдения и переговорным устройством.
Сейчас мне предстоит выяснить у загадочной Ани координаты ее папаши-монстра. А там буду ориентироваться по ситуации. Только бы хозяйка была дома. Я нажала кнопку на переговорном устройстве. Через несколько секунд глухой голос прошелестел через мембрану:
— May I help you?
— My name's Annie Serebrova. I've come from Russia. I would like to see Ms. Annie Karaushkus. — Конечно же, Ани носит теперь фамилию супруга, но, думаю, невидимый собеседник сообразит, кого я ищу.
— Just a moment, — снова прошелестел голос, и на пару минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь учащенным биением моего сердца.
Наконец переговорное устройство снова ожило:
— Come in, please. — Вслед за чем раздался щелчок, и створка ворот поползла в сторону.
Я ступила на территорию и посеменила по дорожке к дому. Навстречу мне выпорхнула добродушная азиатка. Униформа и крахмальный чепец выдавали в ней прислугу. Она одарила меня очаровательной улыбкой и повела за собой.
За домом открылась благоустроенная площадка с бассейном и теневым навесом. В прозрачной воде плескались молодая женщина и маленькая белокурая девочка. Наверняка это и есть Ани Караюшкус со своей малышкой.
Завидев меня, женщина выбралась из бассейна вместе с ребенком, и они обе направились в мою сторону. По мере того как расстояние между нами сокращалось и лицо Ани становилось более различимо, пространство вокруг меня начало как-то странно осыпаться… пока, в конце концов, не рассыпалось вдребезги, окунув меня с головой в бездонную черную дыру.
Очнувшись, я обнаружила себя на кровати в большой незнакомой комнате. Моя мама была рядом и беседовала шепотом с каким-то невысоким смуглым мужичком средних лет. По стетоскопу, болтавшемуся на шее у мужчины, я догадалась, что он — доктор. Зачем здесь доктор? Я больна? Но если мама здесь, мне ничего не страшно. Она никому не позволит меня обидеть. Голова лопается, как перекачанный футбольный мяч. Где я? Комната совсем непохожа на больницу.
И почему на маме ярко-желтое платье, она же ненавидит желтый цвет…
Я закрыла глаза и попыталась напрячь память, но вязкая войлочная масса внутри черепной коробки едва-едва ворочалась. Какой-то ее крохотный кусочек все же рыпнулся, и губы сами собой растянулись в улыбке. Это сон! Я просто сплю и в своем сне снова становлюсь маленькой десятилетней девочкой, у которой в пионерском лагере под Судаком случился перитонит, и родители прилетели ее спасать. И поэтому мама выглядит такой молодой и красивой. Совсем как тогда…
Мой слух почему-то уловил английскую речь. Открыв глаза, я еще раз огляделась. Ничего не изменилось. Мама по-прежнему о чем-то переговаривается с врачом, но говорят они по-английски. Странно, мама ведь не знает никаких иностранных языков. И это желтое платье…
— Мама, мамочка… — прошептала я тихо. — Что со мной?
Меня услышали. Мама и доктор приблизились к кровати и застыли с напряженными лицами.
Неожиданно дверь в комнату отворилась. Наверное, папа пришел, пронеслась в голове робкая догадка. Но в дверном проеме появился высокий седовласый мужчина. Он пересек комнату размашистым шагом и обратился к маме:
— What's happened Annie? I've understood nothing by phone. Who is she?
— I don't know. — С этими словами она растерянно протянула мужчине гербовую корочку. Я успела сообразить, что это загранпаспорт. Откуда он здесь? Нет, это не сон, а настоящий кошмар. Голова пошла кругом.
Седовласый раскрыл документ. Повисла напряженная пауза, после которой он удивленно уставился на меня и произнес по-русски, странно растягивая слова:
— Ан-нечка! Как же ты на-ас нашла-а?
Выговор мужчины резанул мой слух. Дело даже не в самом голосе… Акцент! С такими тягучими интонациями обычно разговаривают жители Прибалтики. Их медлительная речь всегда была объектом нехитрого совкового юмора. Прибалтика…
Войлок в моей голове моментом развеялся. Господи, это же он! Мой убийца, Караюшкус! А рядом вовсе не моя мама, а его приемная дочь Ани. И я не сплю. Я потеряла сознание возле бассейна, потому что Ани — точная копия моей мамы. И рост, и фигура, и овал лица, и пышные волосы цвета спелой пшеницы. Таких совпадений не бывает! Эта молодая женщина в желтом платье — родная дочь моих родителей, и по всему выходит, что я…
— Она так похожа на мою маму, — вырвался из моей груди то ли глубокий вздох, то ли протяжный стон, и глаза на какое-то время превратились в бездонные цистерны слез, угрожая вымыть плотно сидевшие на роговице контактные линзы.
Врач вколол мне в руку какое-то лекарство, и дышать почти сразу стало полегче. Еще под нос сунули стакан с водой, и я сделала несколько судорожных глотков, выбивая зубами чечетку о край стакана.
Силы вернулись, и тут же меня пронизала лютая ненависть. Заплаканные глаза метнули на Караюшкуса свирепые молнии.
— Как вы могли?! Ведь в огне едва не сгорели дети! Они-то в чем виноваты? — стала выкрикивать я. — Пускай моя собственная жалкая жизнь ничего не стоит! Но неужели ваша проклятая тайна усыновления стоит жизней маленьких детей! Ани, — я решила воззвать к его дочери, — твой приемный отец поджег архив в доме малютки. И есть еще один архив в роддоме. Ты должна его остановить! У тебя же тоже есть ребенок.
— Что ты говоришь? — прогремел ошалевший Караюшкус. — При чем здесь усыновление? Какие архивы? Какие сгоревшие дети?
— Слава богу, дети пока не сгорели, но если вы подожжете архив и в роддоме, то может случиться несчастье.
— Папа! — встряла Ани. — Кто она? Что происходит?
