— Каких картин? — заинтересовалась Лариса.
— Разных. В квартиру наследники Тамирова посторонних не пускают. Но знающие люди говорят, что там настоящий музей.
«В милицию, в милицию надо сообщать! — лихорадочно думала Лариса. — Отрывочные сведения только усиливают хаос».
— И после обеда к нам подъедет один человечек. Я его очень просил. Но он, кажется, и сам заинтересовался.
— Кто?
— А вот увидишь. Только пообещай мне не дуться. И ничего не рассказывать Корабельникову.
Он смотрел на нее своими желтыми тигриными глазами напряженно, словно и в самом деле был хищным зверем и готовился к прыжку. Лариса с притворным безразличием сказала:
— Сначала я посмотрю, что за человечек.
Как бы она ни задирала нос, Жидков ее, конечно, заинтриговал. И когда перед воротами остановилась машина, она сделала ладонь козырьком и замерла в нетерпении. Из машины вышел человек среднего роста и весьма усредненной внешности. Жидков встретил его на подъездной дороге и взял под руку. Когда они приблизились, Лариса увидела, что незнакомец ужасно напуган.
— Добрый день, — сказала она и располагающе улыбнулась. — Приятно познакомиться, Лариса.
— Борис, — представил Жидков. — Борис Крошкин. Знаешь, кто это, Ларочка? Личный секретарь Андрея Николаевича Тамирова.
— О господи! — вырвалось у Ларисы. — Простите, Борис, вы в курсе дела?
— Антон рассказал мне о смерти Макара, — кивнул бывший секретарь. — Я знаю, что Андрей Николаевич ему покровительствовал.
Лариса заметила, что у Крошкина вспотела верхняя губа, и предложила ему лимонаду. Они расположились на веранде, и Жидков сам принес воду из кухни.
— Что вы слышали о девочке? — спросила Лариса. — Об Анечке Ружиной? Можете рассказать?
— Ну… Не так уж много. Она сирота, Макар ее удочерил. У нее был талант, вот что я вам скажу. Она бывала в мастерской и много рисовала. Или писала. Так, кажется, надо говорить. Неудивительно, в общем-то. Ее отца называли талантом. Он был известным копиистом…
— Кем?! — хором воскликнули Лариса и Жидков.
— Вы что, не знали? Макар Миколин и отец Анечки Ружиной вместе учились на художников. Дружили, ясное дело. Дима Ружин после получения диплома начал делать по договору с музеями и галереями копии известных картин. Что вас так взволновало?
Лариса уставилась в пространство невидящим взглядом. Вот это да! Тут возникает масса версий! Если Анечка Ружина унаследовала от отца его дар, то, возможно, Макар Миколин этим воспользовался. Талантливая копиистка, работающая бесплатно… Это же золотое дно! Тогда, выходит, Миколин и его покровитель Тамиров замешаны в каких-то аферах с произведениями искусства. ПОМНИ ПРОШЛОЕ.
Становится также понятным, почему девочка была тихой, скрытной и сбежала из дома при первой же возможности. Она хотела жить честно. А ее, вероятно, заставляли работать и продавали написанные ею картины в частные коллекции, выдавая их за подлинники. Или что-нибудь в этом роде.
ПОМНИ ПРОШЛОЕ. Интересно, почему именно сейчас, столько лет спустя, был убит Макар? Что произошло? Кража? У Миколина похитили коллекцию картин, в том числе несколько Анечкиных. Что это означает? Каким образом кража повлияла на ход событий?
Ответов на эти вопросы у Ларисы не было. Не было их и у Крошкина. Он сильно нервничал, потел и глупо пугался в «показаниях». Лариса готова была голову дать на отсечение, что бывший секретарь знает или догадывается, какими делишками занимался его любимый босс Тамиров.
«Но он не расскажет, — подумала она. — Ни за что не расскажет. Иначе тоже попадет под подозрение. Возможно, у него самого рыльце в пушку. Он вполне мог стать доверенным лицом Тамирова в деле о подделках». Она уже не сомневалась, что речь идет именно о подделке картин. В эту версию укладывалось все. Все абсолютно. У девочки талант. Она пропадает в мастерской приемного отца. Ее названый брат в бешенстве — он хотел войти в «долю», но способностей не хватило. «Крышу» маленькому, но наверняка доходному предприятию обеспечивал покровитель Миколина, партийный босс Тамиров. Там же крутился его бывший секретарь Крошкин.
ПОМНИ ПРОШЛОЕ. Почему именно теперь? Для кого были предназначены бант и журнал? А записка? Возможно, Макар Миколин получил эти вещи задолго до своей смерти. Они его напугали. А убийце хотелось именно этого — его страха.
— Нет-нет, я действительно ничего не знаю об этой девочке, — заверил Крошкин перед отъездом. — И куда она подевалась, тоже. Я думал, вас интересует мой бывший босс, разволновался… Сожалею, что ничем не могу помочь…
На самом деле он и так помог. Благодаря встрече с ним версия выстроилась — пальчики оближешь!
Жидкова пришлось простить. Лариса пообещала ничего не говорить Корабельникову, а он, в свою очередь, поклялся больше не сбегать на свидания. Уманский, следивший за ними неотрывно, с грустью констатировал, что жених и невеста помирились.
После той злополучной ночи Капитолина вела себя так, словно ей дали наркоз. Бесстрастная, жесткая, бескомпромиссная, она намеренно не обращала внимания на Уманского. Вообще ни на кого не обращала внимания. Только на детей. Лучше бы она этого не делала. Бедные ребятишки, не имея возможности защититься от произвола гувернантки, сделались еще более тихими и замкнутыми. Анжелике было на это наплевать. Авторитет Капитолины оставался непререкаемым.
В доме все шло по-прежнему. Вестей от Фаины не было, Альберт не выходил из подполья, а пришедший в себя Шубин наотрез отказался рассказывать, что с ним случилось ночью и каким образом он оказался под окнами без сознания.
Первое значительное событие произошло после обеда. Дети, как всегда, выходили из столовой, ни на кого не глядя. Маленький Ваня споткнулся и упал. Лариса бросилась его поднимать, и Артем оказался рядом. Их руки соприкоснулись, и она почувствовала, что он сунул ей в ладонь клочок бумаги.
Сгорая от любопытства, Лариса вышла в сад и, отвернувшись от Жидкова, которого продолжала держать под неусыпным наблюдением, впилась глазами в бумажку. Там было написано не больше не меньше, как «Надо поговорить». Ничего себе! Молодой, да ранний. Нет бы написать: «Тетя Лариса! Мне нужно сказать вам что-то важное». Нет, он пишет нахально: «Надо поговорить».
Тем не менее проигнорировать записку мальчишки было невозможно. Почему он хочет поговорить именно с ней? Что он знает? Как удалить Капитолину, которая, кажется, приросла к скамье беседки, где дети дни напролет сидят с книжками, словно приговорены к пожизненному чтению обязательной литературы.
— Вот что, — сказала Лариса Уманскому, воспользовавшись моментом, когда Жидков разговаривал со своей мамочкой. — Вы, кажется, без ума от Капитолины?
— Нет, я в уме.
— Вы говорили, что она сексуальная.
— Я ошибался. А в чем, собственно, дело?
Его каменное лицо не выражало готовности помочь. А Ларисе срочно нужна была помощь.
— Ее надо отвлечь минут на пять.
— Ничего себе! Лучше бы вы попросили меня предотвратить грозу, которую синоптики обещают в конце недели. Как я ее отвлеку? Чем?
— Собой, разумеется.
— Вы преувеличиваете мои достоинства. Их всех не хватит, чтобы задержать ее даже на шестьдесят секунд.
— Я прошу вас. Придумайте что-нибудь.
Это просто счастье, что она играет роль агентши — знающей, бескомпромиссной, решительной. Играть роль значительно легче. Если бы сейчас она была сама собой, то вряд ли рискнула бы так разговаривать с человеком, который ей… Ах, да что говорить! Понравился, конечно.
Уманский некоторое время вертелся вокруг беседки, придумывая для себя разные занятия. В конце концов он стал нюхать цветы в непосредственной близости от скамейки, на которой сидела гордая и неприступная гувернантка.
— Капа, я должен вам что-то сказать, — наконец выдавил из себя он, глядя в другую сторону.
— Скажите, — хмуро ответила она.
— Здесь я не могу. По этическим соображениям.
К его невероятному изумлению, Капитолина встала и жестом приказала ему следовать за собой.
Отвела немного в сторону, так, чтобы их разговор не коснулся детских ушей, и грозным голосом спросила:
— Ну?
Уманский бросил взгляд на Ларису и увидел, что она мотает головой'. Нет, мол, этого недостаточно.
— Капа, — еще проникновеннее сказал он. — Мне хочется, чтобы нас никто не видел.
— Это мы уже проходили, — возразила гувернантка. — Когда дети лягут спать и все такое…
— Капа, вы не понимаете!
Он схватил ее за руку и силой повлек за кусты шиповника. Что с ней делать дальше, он понятия не имел.
— Капа, вы не должны обижаться, — сказал он ей шепотом, когда зелень скрыла от них все сущее. — У меня была бурная молодость. Где я только не был! И вот однажды… — Он прикрыл глаза рукой. — Страшно рассказывать. Мы охотились за крокодилами в австралийской глубинке.
— Кажется, я догадалась, — мрачно сказала гувернантка. — Вы врете, чтобы смягчить удар. Однако, у вас ничего не выйдет.
