– А я было решил, что ты – подарок от моих друзей. В честь возвращения домой.
– Я что, похожа на подарок? – На мне была полосатая фланелевая пижама в зеленую и голубую полоску.
– Конечно, не лучший в моей жизни, но и не худший.
Берни тут же извинился, мол, мужчины есть мужчины, и любезно предложил остаться на ночь.
– Я посплю на диване, – сказал он, подмигнув.
Я еще раз измерила его пульс и собрала вещи. Джейк Хэнд мирно спал в машине.
Я отъехала на два квартала от дома Берни и до рассвета спала на заднем сиденье машины. Утром переоделась в нормальную одежду и поехала к шерифу Ларсону, который заставил меня два часа просидеть в приемной. Когда я наконец подошла к его столу, он поднял голову от работы и спокойно сказал:
– Изабелл, рад вас видеть.
– Что случилось с «тойотой-камри», которую вы купили у дяди?
– Через неделю я ее продал, – ответил Ларсон, даже не моргнув. Похоже, он успел подготовиться к моим вопросам.
– Зачем? Вы ведь только что ее купили.
– Если вы просмотрели досье Хэнка, а вы это наверняка сделали, то должны были заметить, что он несколько раз водил машину в нетрезвом состоянии. Я просто хотел оградить его от опасности, чтобы он больше не навредил себе или кому-то еще.
– Как благородно. А документы о продаже у вас есть?
– Изабелл, это было двенадцать лет назад. Документы нужно хранить семь лет, и вам это прекрасно известно.
– Номер машины помните?
– Нет. Говорят, вы совсем не спали, Изабелл.
– Кто вам такое сказал?
– Ваша мать.
– Когда?
– Я звонил ей сегодня утром. Когда вы сюда приехали, – ответил Ларсон, по-прежнему спокойно дыша и изредка моргая. Его невозмутимое выражение лица начинало действовать мне на нервы.
– Вы сказали ей, где я?
– Да. Поэтому и заставил вас ждать два часа, чтобы она успела принять душ и перебраться через мост. Мама у вас просто чудо.
Я встала и выглянула из окна. Рядом с моей машиной стояла мамина.
– Невероятно! – выдохнула я.
– Она за вас переживает. Говорит, вы помешались на этом деле.
Мама помахала мне в окошко. Когда шериф Ларсон отвернулся от окна, она разбила мою левую фару и быстренько села обратно в машину.
– Нет, вы это видели?!
– Что? – все так же невозмутимо спросил шериф и снова выглянул в окно.
Я показала на машину:
– Она только что разбила мне фару.
– Вы уверены?
– Да. Раньше она так не делала.
– Сожалею.
– Я хочу подать заявление о вандализме.
– На мать?
– На кого же еще?
– Изабелл, вы, конечно, можете это сделать, но свидетелей у вас нет…
– Свидетель – я.
– Не слишком надежный.
– Вы тоже свидетель.
– Но я ничего не видел.
– Слушайте, вы только что смотрели в окно. Фары были целы. Потом вы снова выглянули, а одна уже разбита. Поблизости нет никого, кроме моей мамы. Чему вас учили в полицейской школе, черт подери? Жевать зубочистки?!
– И этому тоже, – ответил шериф, опять-таки не меняясь в лице.
Я поняла, что наш разговор ни к чему не приведет, но последнее слово должно было остаться за мной.
– Я с вас глаз не спущу.
Знаю, знаю. Жалкая попытка.
Я вышла на улицу и постучала в мамино окно. Та отложила газету, завела машину и опустила стекло.
– Изабелл, ты что тут делаешь? – спросила она, изображая удивление.
– Я отомщу, – сказала я.
В тот день у меня была только одна задача: стряхнуть маму с хвоста.
Я поехала в салон красоты, где работала Петра. Припарковалась в двух кварталах от здания салона и вошла через черный ход. Петра составляла расписание на завтра и была рада поболтать.
– Я ненавидела эту мерзкую татуировку. Она напоминала мне, как я четыре часа подряд обнималась с унитазом!
– По идее все твои татуировки должны напоминать тебе об этом, – заметила я.
– Ты просидела с ним полдня. Почему ты его не остановила?! Теперь мне придется всю жизнь смотреть на эту хрень у него на плече!
– Всю жизнь?
– Ну или сколько-нибудь. Ты должна была ему помешать.
– Мне редко выпадает шанс поглазеть на стонущего брата.
– Он отказывается ее сводить.
– Конечно, он же только что ее наколол.
– Это месть, Иззи?
– Нет. Это не просто месть, черт подери. Я не остановила его, потому что: а) когда мама увидит наколку, у нее случится истерика и б) Дэвид хотел доказать, что любит тебя. Он мог бы и просто признаться в любви, но ты не представляешь, сколько раз он говорил это другим женщинам. А Пафф – самое наглядное доказательство.
Петра хотела еще позлиться. Она и в самом деле ненавидела эту татуировку. Но я была права, и мы сменили тему.
– Оливия все еще следит за тобой? – спросила Петра.
– Круглосуточно, семь дней в неделю. Можно мне взять твою машину?
– У меня ее нет.
– А где она?
– У Дэвида.
– Почему?
– Потому что твой папа взял у него машину.
– Почему?
– Потому что ты выбила фары на отцовской.
Я ушла от Петры в блондинистом парике и огромной армейской куртке, которую кто-то забыл в салоне. С тем же успехом я могла надеть иллюминатор на спину. Мама сразу же меня заметила и, пока я шла к машине, забросала вопросами. Мне ничего не оставалось, кроме как измотать ее. Загвоздка была в том, что я и сама нуждалась в отдыхе. Последний раз я смогла нормально поспать у Дэниела в офисе. Значит, туда и поедем.
Миссис Санчес была не рада меня видеть. Зато она обрадовалась, когда я сказала, что подожду Дэниела в свободном кабинете, а не в приемной. Старушка любезно отметила, что светлые волосы не соответствуют моему характеру. Из-за усталости я даже не поняла намека. Просто легла в стоматологическое кресло и отключилась.
Примерно через два часа меня разбудил Дэниел.
– Надо поговорить, – сказал он.
Я еще толком не проснулась, но у меня тут же сработал рефлекс на эти слова – в последнее время я слышала их слишком часто. Дэниел хотел не поговорить о наших отношениях, а положить им конец.
– О нет! – воскликнула я и встала.
– Что такое?
– Мне пора бежать!
– Куда?
– Куда-нибудь!
– Изабелл, нам надо поговорить.
– Мне не надо.
– Значит, мне надо.
– Нет.
– Да.
– Тебе только кажется, что да, а на самом деле нет.
– Сядь.
– Нет.
– Да.
– Ни за что.
– Мы должны поговорить.
– Я только что проснулась.
– И?..
– Ты не можешь бросить меня сразу после сна.
– Почему?
– Потому что тогда я буду всю оставшуюся жизнь ассоциировать дневной сон с нашим расставанием.
По правде говоря, разрыв был неизбежен с того дня, когда мы покупали липовый кокаин. Дэниел задался вопросом, сколько подобных спектаклей ждет его в будущем. Если я могу так поступать с родными, то и с ним смогу. Для Кастильо любовь означала доверие и уважение, у Спеллманов все было куда запутанней.
Дэниел вышел за мной из офиса, бормоча что-то про мои вечные отговорки.
На улице стоял черный блестящий «мерседес» Дэвида, а к нему прислонялся отец, делая вид, что ему плевать на старость, ведь у него есть эта потрясная тачка. По крайней мере, прохожие думали именно так. Печально, что Альберт гордился вовсе не собой, а сыном, у которого была эта потрясная тачка и который мог одолжить ее отцу, если вдруг старшая дочь выбьет фары на двух-трех семейных авто. Однако печальней всего было другое: папа искренне полагал, что если он сядет за руль дорогой и красивой тачки сына, старшая дочь не осмелится ее громить. Да, это было печальней всего.
Отец дружелюбно помахал Дэниелу, но тот еще не простил моих родителей и только хило улыбнулся в ответ. Потом заметил мою расколоченную фару.
– Изабелл, ты знаешь, что у тебя задняя фара разбита?
– Да.
– Что произошло?
Я открыла багажник и достала молоток. Прежде чем отец успел среагировать, я выбила переднюю фару на машине Дэвида.
– Вот что.
Отец разочарованно покачал головой. Дэниел пришел в ужас:
– Зачем ты это сделала, Изабелл?!
– Затем, что он разбил мой задний свет.
– А он зачем это сделал?
Отец подошел ближе и все объяснил:
– Когда следишь за кем-нибудь ночью, проще держать в поле зрения машину с одной задней фарой.
– Тогда почему она разбила вам переднюю?
– Тут две причины, – сказал папа. – Во-первых, потому что она спятила от злости и теперь хочет нам отомстить. Во-вторых, потому что так ей видно, слежу я за ней или нет.
– И долго это будет продолжаться? – спросил Дэниел отца.
– Сколько понадобится, – ответил тот и сел обратно в машину.
Погоня № 2
Отрешенного выражения на лице Дэниела я не заметила, потому что уже продумывала план бегства. Я села в машину и завела двигатель. Сон должен был обострить мои чувства, но в глубине души я прекрасно понимала: чтобы уйти от отца, придется приложить нечеловеческие усилия. Вполне возможно, что это мне не по зубам.
