— Он… Смотри, какой большой. У него уже дети… Время летит быстро. Без тормозов. Он сидел на моей шее тринадцать лет.
— А почему?.. Почему ты не отдал его сразу?
— Потому что пришлось бы рассказать все остальное…
— Что остальное?
Евгений Александрович признался. Про показатели, про проверку и про возможное уголовное дело.
Каша подгорела.
— Значит, ты женился на мне по расчету?!
— У меня не было другого выхода, извини. Но это не значит, что я не люблю тебя.
Удивительно, но Лариса не затопала ногами, не швырнула в него кастрюлю с кашей, вообще не закричала грязных непечатных слов. О чем-то задумалась, а потом негромко призналась:
— Ну, если честно… Мне тогда прописка была нужна. Хоть какая. Чтоб в городе остаться.
— Че-го?!!
— А тут ты ухаживать начал. Я и не рассчитывала. На меня тогда парни вообще не смотрели. Ну, и…
— Постой, постой… Ты хочешь сказать, что вышла за меня из-за какой-то жилплощади?! По нужде?!
— Точно так же, как и ты женился на мне… А потом… Потом поняла, что ты — единственный мужчина, который мне нужен.
Евгений Александрович уставился на супругу, как на ювелира, который объявил, что купленный с рук бриллиант — поддельный.
— Хо-ро-шенькое дельце. Получается, мы скоро как пятнадцать лет полоскаем друг другу мозги?!
— Я разве сказала, что жалею о том, что вышла за тебя? А ты — жалеешь?
— Не жалею, но… Просто… Как-то это неправильно…
— Все мои подруги, которые выходили по любви, давным-давно развелись. А мы живем. Или ты тоже хочешь развестись?
— Нет, нет… Зачем? Мне хорошо с тобой… Да я просто не могу без тебя… Не представляю даже… Правда, ты ревнуешь не по делу.
— Поэтому и ревную, что тоже не могу без тебя…
Лариса взяла тамагочи, подошла к окну, открыла форточку и выкинула его на улицу.
— Будем считать, что я ничего не знала.
Затем подошла к мужу, осторожно дотронулась до его головы.
— Пойдем, Никифоров, я перевяжу тебя…
До начальника Главка Евгений Александрович в тот день так и не доехал. Но у него имелись уважительные причины. Любимая жена и высокая температура.
Бедный Гоша… Окончить свою электронную жизнь в сугробе кредитору не пожелаешь.
* * *
Наверное, это опять сон. Как тогда в лесу, возле шахты. Тогда приснился обоз, сейчас — Арина. А, может, он вообще замерз в лесу и попал в рай. Нет, в раю очистили бы улицы от снега и посбивали сосульки. Но на всякий случай Михаил Геннадьевич несколько раз украдкой щипал себя за запястье. Не просыпался. Значит, не сон, не виденье.
Арина не спрашивала, что у него с лицом, почему носки лежат в салатнице, а не в шкафу, а настенные часы показывают полночь.
— Миша, ты почти не изменился. Только возмужал.
— Ты тоже. Только возжен… Ну, ты поняла…
Чтобы взять себя в руки, он предложил ей чая, но потом вспомнил, что чай кончился. Хорошо, что она отказалась. Разведенным спиртом угостить постеснялся.
— Ты — правда, приехала на выставку?
Более идиотский вопрос трудно было представить. Но следовало сделать поправку на состояние хранителя музея, переживающего за одни сутки второй катаклизм подряд. Арина сделала.
— Я приехала увидеть тебя… Ты куришь?
— Я… Нет, но ты кури, если хочешь.
Она достала из сумочки пачку сигарет, он сбегал на кухню и принес вместо пепельницы стакан.
Пока дымилась сигарета, они не произнесли ни слова. Она не говорила банальностей типа «Ты все еще сердишься на меня?», а он не интересовался, надолго ли она, и какая нынче в Питере погода. Просто сидели и молчали, словно два шахматиста перед доской. Слишком много предстояло сказать, и никто не решался начать партию. Кошка по очереди смотрела на обоих, словно прикидывая, чью сторону занять в случае объявления войны.
— Хочешь, я покажу тебе музей? — первым прервал молчание Михаил Александрович, сделав неожиданный ход.
— Конечно, — улыбнулась она, — я же за этим и приехала.
Он не рискнул предложить добираться на автобусе или маршрутке, а позвонил сторожу Сашке и попросил подъехать.
В пути она не смотрела по сторонам, а только на него, но, когда добрались, сказала, что Великобельск очень красивый город. «Почти как Питер, только маленький».
На дверях культурного заведения уже висела картонка «Музей закрыт по техническим причинам» — Михаил Геннадьевич отдал распоряжение кассиру еще в дороге, позвонив по мобильнику.
Он провел ее по залам, которым отдал лучшие годы жизни, с гордостью рассказал о картине «Купание в первом снегу» и о других, дорогих сердцу шедеврах, угостил газировкой из советского автомата, поведал об истории края. Не жаловался на протекающий потолок, на отсутствие финансирования и на то, что полотно «Охота саблезубых белочек на мамонта» прикрывает осыпавшуюся на стене краску, а чучело медведя нагло пожрала моль.
Арина слушала, не перебивая. В конце экскурсии, когда они, пройдя по кругу, вновь оказались у «Купания», она взглянула на бывшего бойфренда с неподдельным восторгом и тихо произнесла:
— Как же ты многого добился в жизни… Не то, что я…
Они двинулись по второму кругу, но теперь говорила она. Про два неудачных брака, про одиночество-суку, нереализованность, про измененное сознание и метаболизм. И в конце подвела итог:
— Знаешь, Миш… Если бы Господь хоть на минутку вернул меня обратно, и передо мной снова стоял выбор — уехать с тобой или остаться, я бы выбрала первое. Не раздумывая.
— Ты отправилась бы искать со мной клад, даже зная, что я его не найду?
— Я отправилась бы просто с тобой… Прости меня…
Они, обнявшись, сидели в безлюдном зале на лавочке перед картиной неизвестного художника «Купание в первом снегу» и не шевелились, словно боясь помешать этому, заглянувшему на огонек из далекого прошлого, счастью.
И она так и не спросила, что у него с лицом, а он не интересовался, какая нынче в Питере погода.
Арина все таки не выкинула свой флер. Не сожгла и не порвала. Просто все эти годы носила его в кармашке сумочки.
На встречу с французским меценатом Михаил Геннадьевич в тот день не поехал.
* * *
Звонок мобильника побеспокоил ведущего программы «Волшебный посох» Родиона Панфилова, когда он с букетом белых шипастых роз подходил к дому на Белгородской улице.
— Привет… Это Жанна… Что ты решил с «Бременем славы»?
Родион хотел ответить, что пока ничего, но тут увидел в окне Надю и ее детей. Леночка махала ему рукой, а Вадик изображал монстра из фильма «Сайлент Хилл», показанного в преддверии праздников по одному из федеральных каналов.
— Думаю, «Бремя славы» мне не потянуть. Извини, не мой уровень.
— Ты серьезно? Или с бодуна?
— Абсолютно. Я остаюсь в «Волшебном посохе».
— Но… Родион… Это глупо. От таких предложений не отказываются.
— Я рискну… Даже если в сети появится тот ролик. Пока, Жанна. Извини, у меня розы замерзают.
— Ну и fuck you.
— Погоди… А кто такая Наташа? Ну, та, что дает рекомендации.
— Не все ли равно? Главное, приходишь от нее.
— И все-таки?
— А ты сам-то не понял?
— Я далек от мира коррупции.
— Это же Хомутович… Его после той истории со справкой блатные Наташкой прозвали. Как в песне. «Это я его зову своей Наташкой, потому что мы с ним оба — педерасты…»
— А что ж ты сразу не сказала?
— С ума сошел? Чтоб меня, как его связь — следом в Лефортово? С нашей инквизицией шутки плохи. А так — Наташка. Мало ли всяких Наташек?..
* * *
— Добрый день… Питер?
— Я… То есть — да.
— Вы позволите? Я по поводу ваших документов.
Немец тут же сменил настороженное выражение морды на дружелюбное.
— О да, конечно. Прошу. — Он посторонился, пропуская Михаила Геннадьевича в гостиничный номер. — Ви из полиция?
— Нет, я частное лицо.
Шурупов разулся, снял свой полушубок и, зайдя в комнату, присел на стул. Достал паспорт и бумажник.
— Пожалуйста. Питер Вольф. Все правильно?
— Да, да, — восторженно закивал европейский гость, продолжая улыбаться.
— Держите… Денег нет, видимо, их взяли.
— Это не пугать, — немец схватил паспорт, словно приговор о помиловании. — Пустяки… Где ви его нашель?
— На вокзале… Отнес в милицию, там назвали вашу гостиницу и попросили завезти.
— Да, да, я быть в полиция. Майн готт, неужели?.. Данке, данке зер. Ой, спасибо. Как вас звать?
— Михаил.
— Сколько я вам должен, Михаил?
— Нисколько. Сегодня вы потеряли, завтра я. Мир, дружба.
Немец засуетился, потом полез в мини-бар.
— Давайте, будем выпить. Я знать, у вас так делать.
— Спасибо… Я не пью… У меня другое дело. Скажите, Питер, если это не секрет. Зачем вы приехали сюда?
— О, никакой секрет… У меня есть друг. Француз. Анри. Он, как это — благотворитель… Помогает музей, театр. У вас есть музей… Анри попросить составить ему компания… Он приехаль раньше на день…
