– Можно узнать, где ей дали квартиру, – вклинилась я в разговор, – наверное, сестра второго мужа моей мамы…
Спустя пару минут Марк Михайлович вручил мне бумажку с адресом и номером телефона.
– Не ездите вы туда, – посоветовал он мне, – сестра ваша померла, хотите помянуть, сходите в церковь, службу закажите, а больше никуда не надо, ничего хорошего не узнаете. Уж поверьте мне, всю жизнь тут варюсь. Бывает, конечно, попадется человек по глупости, потом исправляется, но редко. Обычно…
Он махнул рукой. Я вытащила кошелек и достала сто долларов.
Марк Михайлович вздернул брови.
– А вот это лишнее, не приучен деньги у людей брать, по-другому воспитан, уберите лучше.
– Но вы потратили на меня свое время.
– Служба такая, – без тени улыбки ответил участковый, – меня государство поставило людям помогать.
В коридоре я вновь схватилась за телефон. Калистрата Егоровна – дама преклонных лет, вполне вероятно, что уже ничего не помнит. Но вдруг у старушки не полный склероз и она объяснит мне, каким образом Раиса превратилась в Сашу и кто такая женщина, появившаяся в нашем доме под именем госпожи Кутеповой.
– Алло, – звонко раздалось из мембраны.
Очевидно, трубку сняла внучка.
– Деточка, позови бабушку.
– Какую? – хихикнул голосок.
– У тебя их много?
– Вообще говоря, – мило пояснила девочка, – ни одной не осталось, обе умерли…
Да, вот жалость-то. Впрочем, этого следовало ожидать.
– …одна в девятьсот тринадцатом, а другая в девятьсот десятом, – закончила девочка.
– Когда? – воскликнула я.
– Матушка моя в сорок девятом преставилась, – как ни в чем не бывало частила она.
– Простите, – я прервала поток слов, – позовите Калистрату Егоровну, она жива?
– А что мне сделается? – удивился голосок. – Кряхчу помаленьку.
Да уж, бабуся разговаривает таким звонким тоном, что оторопь берет. А многие врачи уверяют, что тембр и сила голоса – первейший показатель вашего здоровья.
– Вас беспокоит журнал «Космополитен», – брякнула я и тут же пожалела.
Вряд ли бабушка знакома с этим изданием, надо было назваться корреспонденткой «Работницы» или «Здоровья». Но бабушка пришла в восторг.
– О, очень люблю его листать по вечерам, одно жаль, отчего не печатаете моду для женщин средних лет?
– Мне хотелось бы к вам подъехать, когда можно?
– Взять интервью? – оживилась Калистрата Егоровна. – Но все про меня давным-давно забыли!
– Что вы, – лицемерно воскликнула я, – еще помнят! Сейчас можно? Не поздно?
– Душенька, в самый раз, в моем возрасте, в преддверии вечного покоя, следует поменьше спать, – кокетливо ответила бабуля.
Холл квартиры Калистраты Егоровны был завешан пожелтевшими афишами «Заслуженная артистка РСФСР, лауреат конкурса чтецов Сазонова…»
– Давно это было, – закатила сильно накрашенные глаза хозяйка, увидав, что я изучаю настенные украшения, – я теперь плюсквам перфектум, а когда-то была… Сюда, сюда…
Маленькая, юркая, с абсолютно седыми, но модно постриженными волосами, она белой мышкой скользнула в комнату и захлопотала около большого круглого стола, накрытого свисающей до полу скатертью.
– Садитесь, голубушка.
– Какой у вас голос! – восхитилась я. – Хоть сейчас на сцену!
– Да уж, – рассмеялась Калистрата Егоровна. – Господь наградил, а я подарок использовала, Колонный зал запросто озвучивала, без микрофона. Моя литературная композиция по Твардовскому была в тысяча девятьсот семьдесят пятом году признана лучшей на концерте, посвященном тридцатилетию нашей Победы над фашизмом. В зале сидело правительство. Мне так аплодировали! Овации! А потом пригласили в ложу, и лично Леонид Ильич Брежнев поцеловал мне руку, высказывая восхищение. Уж, поверьте, Брежнев знал толк в красивых женщинах и очень ценил таланты. В тот день на мне было синее платье… Душенька, а почему вы ничего не записываете? Все журналисты сидят с блокнотами.
Я вытащила мобильный и положила на стол.
– Вот, он включен.
– Но это же телефон! – удивилась Калистрата Егоровна.
– В него встроен диктофон, – выкрутилась я, – очень удобно, вместо двух вещей носите в сумочке одну!
– Прогресс идет вперед семимильными шагами, – восхитилась бойкая старушка и принялась описывать концертный наряд.
Речь ее, безукоризненно правильная, плавная, текла словно глубокая река, торжественно несущая свои воды мимо крутых берегов. Через пять минут я впала в странное состояние: то ли сон, то ли явь. Вроде сижу с открытыми глазами, а сил нет никаких, красивый голос хозяйки опутал меня с головы до ног, хотелось покачиваться в такт его легким колебаниям. Наверное, те же ощущения возникают у змеи, когда факир играет на флейте. Понимая, что сейчас засну, я огромным усилием воли стряхнула оцепенение и спросила:
– Наверное, ваши родители были актеры?
– Ну что вы! – воскликнула Калистрата Егоровна. – В прежние времена профессия актера считалась стыдной. Папенька мой работал инженером, а маменька вела домашнее хозяйство. Родители рано умерли, мы с сестрой Аполлинарией остались сиротами, сами пробивались в жизни. Поля, к сожалению, особого успеха не добилась, она была младше меня на десять лет, очень избалована, знала лишь одно слово: «Хочу». Когда матушка умерла, я пыталась Поле заменить ее, но она не слушалась, учиться не желала… Ну и каков результат? Вышла замуж за совершенно не подходящую личность – Сергея Кутепова, уехала из Москвы в богом забытое место Вяльцы, нарожала детей, обабилась, жила в нищете и рано умерла.
– Вы, наверное, дружите с племянниками. – Я осторожно приступила к самой интересной теме.
Калистрата Егоровна поджала губы.
– Мне господь детей не дал, но, глядя на то, что получилось у Полины, честно говоря, радовалась. Хотя, с другой стороны, ну кто мог родиться у лентяйки и мужчины, возомнившего себя философом? Сергей полагал, что он Сократ, имел в кармане диплом МГУ, писал какие-то статьи в научные журналы и вечно говорил о своей гениальности… Мальчик Родион получился ничего. Поступил в институт, здесь, в Москве, выучился, работал, женился… Но мы с ним особо связи не поддерживали. Когда он студентом был, я по гастролям моталась, времени не то что на племянника, на родного мужа не оставалось. Родя ко мне пару раз приходил, чайку попить. Супруг мой начал было ему деньги совать, но я сразу пресекла ненужную инициативу. Ничто так не портит молодых людей, как благотворительность. В жизни нужно добиваться всего самому. Но Родион выбился, а вот Раиса…
Калистрата Егоровна тяжело вздохнула.
– Много она мне горя принесла…
– Вы дружили?
– Я ее облагодетельствовала, – возмутилась старушка, – вот, послушайте, как обстояло дело…
Хоть Калистрата Егоровна и прикидывается молоденькой, а годы брали свое, и в один далеко не прекрасный день она сломала шейку бедра. Сначала бывшая актриса перепугалась, она думала, что с подобным диагнозом люди остаются неподвижными и тихо угасают в постели. Но в НИИ Склифосовского ей объяснили, что в нынешние времена перелом шейки бедра совсем даже не приговор, делают операцию и в прямом смысле ставят больных на ноги. Однако реабилитационный период сложный, в доме должен быть человек, ухаживающий за выздоравливающим.
Калистрата Егоровна призадумалась. Муж ее давно умер, детей нет, а пускать в дом постороннего человека очень не хотелось. И тут ей в голову пришла просто гениальная мысль. В Вяльцах-то живет племянница, молодая девушка, которая сочтет за счастье переехать в столицу, поухаживать за тетей, получить прописку, а потом, в отдаленной перспективе, и квартиру с нажитым имуществом.
Раиса моментально согласилась на предложение Калистраты Егоровны и перебралась в Москву. Сначала она показалась старушке просто идеальной: скромная девочка с голубыми глазами и облачком пушистых волос над головой. Внешне у нее не было ничего общего со смуглым Родионом. И это очень понравилось Калистрате Егоровне. Раечка пошла в их родню, а Родя в отца, цыганистого мужика. Калистрата недолюбливала Сергея, поэтому Родион ей решительно не нравился. А вот Раечка виделась совсем своей. Прошел год, прежде чем Калистрата поняла: она фатально ошибалась, в тихом омуте черти водятся. Рая оказалась совсем не такой невинной.
Первое время все шло хорошо. Девушка исправно ухаживала за тетей, варила суп, убирала квартиру и почтительно выслушивала рассказы старушки. И тут Калистрата Егоровна сделала самую большую ошибку в своей жизни. Впрочем, пожилую даму можно понять, операция подорвала здоровье, захотелось, чтобы кто-то ухаживал, гладил по голове, присюсюкивал…
– Давай, деточка, прописывайся ко мне, – предложила старушка, – станем вместе куковать.
Став полноправной москвичкой, Раечка изменилась до неузнаваемости. Мигом сдружилась с одногодками, начала бегать по гостям, а потом и вовсе привела мужика, заявив: «Это мой жених Вася, он тут жить будет».
