легкой растерянности.
– А чем он его прикрывает? – задумчиво спросил братец.
Я не успела высказать предположение. Из дверного проема высунулась рука и сделала призывный жест.
– Нас зовут! – обрадовался Эмма.
Я выдохнула с облегчением: не бросили!
В прошлый раз, когда Караваеву довелось поиграть в спецназовца в моем присутствии, у меня была совсем не героическая роль жертвы, привязанной к стулу.
– Идем же! – Братец потянул меня за руку.
Мы вошли в дом. В просторном холле Караваев, которого я в потемках приняла было за декоративную скульптуру, махнул нам в сторону лестницы и предупредительно подсветил ступеньки. Мы поднялись на второй этаж – там ждал Рояльный, очень эффектный в черной маске спецназовца и с пистолетом. Свободной рукой он ловко, как сурдопереводчик в телевизоре, сделал серию жестов – смысла мы не уловили, но красоту исполнения оценили.
– Вот круть! – шепотом восхитился Эмма и обернулся ко мне: – А у тебя, случайно, нет запасного пистолета для меня?
У меня и для себя-то его не было, но льстило, что он считает сестру такой крутой – вооруженной до зубов.
Тут сзади бесшумно, – я аж вздрогнула, – подошел Караваев, избавив меня от необходимости разочаровывать юного падавана.
– Стоим, ждем, – прошептал он.
Мы постояли, подождали. Рояльный исчез, из комнаты дальше по коридору донеслись голоса, мягкий стук, шорохи. Потом опять появился Игорь и нормальным голосом сказал:
– Все, можно.
– Вперед. – Караваев подтолкнул меня, я – Эмму, и этаким паровозиком мы выкатились на сцену действий.
Уже не военных: оказывать нам вооруженное сопротивление было некому, – в комнате, заполненной мягкими игрушками всех оттенков розового, имелся всего один противник. Уже поверженный: веревка, которой он был прикручен к креслу, явно выдавала статус пленного. Я мысленно порадовалась, что на сей раз это не моя непочетная роль.
– Давай, Люся. Жги! – Караваев мягким шлепком по попе вывел меня на оперативный простор.
Устраивать сейчас разборки по поводу недопустимой фамильярности было не к месту, поэтому я только мысленно поставила себе галочку – надо будет поучить любимого хорошим манерам – и обратила суровый взор на нашего пленника.
Хм, а воображение мое не промахнулось! Хозяин дома был лохмат, помят, небрит и щеголял в полосатом махровом халате.
– Гражданин Афанасьев Виктор… – отчество я забыла. Это несколько подпортило официальную строгость запроса.
– Вы кто такие вообще? – вытаращился на меня гражданин.
– Мы те, кого вы ждали, – ответила я многозначительно и, поискав глазами, за неимением свободных посадочных мест села на спину розового мохнатого мамонта.
Ничего, удобный оказался.
– Ведь ждали же? – с высоты мамонта с нажимом спросила я. – Понимали, что за вами придут?
– Да не убивал я ее!
– О, вижу, вам понятна тема нашей беседы.
– Не убивал!
– Ой, да бросьте, Афанасьев, – усмехнулась я. – Зачем запираться? Ваша реакция и чувство вины выдают вас.
– Удушлив смрад злодейства твоего! – из-за наших с мамонтом спин подсказал Эмма, но на него кто-то шикнул, и продолжения монолога не последовало.
– Я виноват, не спорю. Очень виноват! – Афанасьев заговорил слезливо. Похоже, он был сильно нетрезв – не случайно та перелетная бутылка оказалась пустой. – Но я же не знал… Я не хотел…
– Давайте-ка по порядку, – на розового пони по соседству с моим верховым мамонтом опустился Рояльный. Пони крякнул и присел, скользя мягкими копытами по паркету. – Вы улетели в Москву и тайно вернулись, чтобы убить супругу.
– Нет! – Афанасьев дернулся, едва не подпрыгнув. – Я тайно вернулся, чтобы встретиться с другой женщиной.
– С любовницей, будем называть вещи своими именами, – строго сказала я. – Вы провели ночь с гражданкой Маргаритой Покровской. Видите, Афанасьев, мы все знаем.
– Наутро вы отправились в парк, чтобы убить там жену. – Рояльный неумолимо гнул свою линию.
– Да нет же!
– Вы были в парке! У нас есть доказательства! – Я продемонстрировала привязанному фото в телефоне, поднеся аппарат поближе к его лицу.
– В парке был, но никого не убивал! – заупрямился Афанасьев.
– Рассказывайте! – хмыкнула я.
И он начал рассказывать, торопливо и сбивчиво:
– Оля позвонила мне утром, сказала, что знает – я не в Москве, а с «этой женщиной». Она, мол, больше так не может, нам нужно поговорить, встретимся на нашем месте в час дня. «На нашем месте» – это, значит, в парке у пруда, мы там когда-то в первый раз поцеловались. – Афанасьев скривился. – Я понял, что Оля настроена серьезно, и пришел в тот чертов парк, к тому проклятому пруду…
Он замолчал, и в образовавшуюся паузу аккурат поместилась реплика Эммы:
– Пришел, увидел и убил!
– Да не убивал я ее! – Афанасьев застонал и замычал, как от боли, раскачиваясь вместе с мучительно скрипящим креслом. – Я пришел туда, как она хотела. Может, чуть опоздал, не знаю – не посмотрел на часы. Раздвинул ветки – там ивы огромные, – а она уже…
– Что – уже? – Я не выдержала очередной паузы. – Уже сама там топится?
– Зачем же топится? Стоит. – Афанасьев снова болезненно скривился. – В своем дурацком платье… Боже, как же я это все ненавижу! Розовые тряпки, сю-сю-сю, Витюша-тютюша… Нет, я хотел поговорить, – объясниться-то надо было, – но как увидел ее бронированную спину…
– Что он увидел? – спросил Рояльный почему-то у меня.
Я только плечами пожала.
– Штуки на платье… Как их? Блестящие такие, колючие камешки…
– Стра-а-зы, – сквозь зевок донеслось от двери.
Все обернулись.
– Прошу прощения, я немного припозднился. – Петрик, лавируя между особо крупным игрушечным зверьем, прошел к нам и грациозно опустился на ослика. – Вы продолжайте, не отвлекайтесь. На платье были стразы…
– Точно, стразы-заразы! – Афанасьев принял подсказку. – Много, много страз – на спине, на плечах, на груди. Как кираса!
– Это очень интересно, что-то подобное было лет пять назад у Бальмейна, – оживленно защебетал Петрик. – Вообще-то в наши дни этот французский дом моды выделяется стилем милитари, но у него была такая необычная коллекция с темой ретрообмундирования: юбка в пол из белых перьев – и к ней дырчатая облегающая блуза с капюшоном из имитации листового золота, как пробитый доспех, потом нежное шифоновое платье цвета фуксия с обильной вышивкой стразами, напоминающей начищенную кирасу, и шляпкой-каской, сплошь из страз…
– Но каску я покупать отказался! – перебил его Афанасьев. – Нет, в самом деле, что за ужас – на вид башка и шея словно сияющими гвоздями утыканы, и за это надо восемь тысяч баксов заплатить?! Довольно того, что я за платье десятку отдал, только чтобы Оля отстала, не ныла, я этот ее жалобный тон не выношу… – Он осекся. – Не выносил.
– Вы купили жене то шикарное платье от Бальмейна?! – Петрик широко раскрыл глаза, взирая на Афанасьева с новым интересом.
Я пнула его ногой, чтобы помнил, с кем имеет дело. Предположительно – с
