Ознакомительная версия.
Сначала я хотел взять такси, но потом подумал: это глупо — ехать в тюрьму на такси.
И я пошел пешком, меряя шагами улочки, переулки, проспекты.
Мой родной город жил вечерней, привычной, беззаботной, немного распутной жизнью, а я… я шел садиться в тюрьму.
У отделения милиции я присел на скамейку и отдышался. Ребра еще болели, хоть я и пил обезболивающее, и голова болела, и было трудно дышать полной грудью. Может, меня определят не в камеру, а в больницу? Ведь есть же в тюрьме какая-нибудь больница? А пока симпатичные медсестры будут меня лечить — колоть и поить таблетками, что-нибудь прояснится и… настоящего убийцу найдут.
От этой мысли стало немного легче, я встал и направился в отделение.
Не дойдя шагов десяти до дверей, я малодушно свернул в сторону. Постоял, еще подышал немножко, потом снова пошел, но…
«Еще подыши чуть-чуть», — приказал чей-то заботливый голос внутри меня, и я ему подчинился. Встал так, чтобы на меня не падал свет из окон первого этажа, за высоким кустарником, и представил, что закуриваю крепкую сигарету. Я так отчетливо это представил, что даже голова закружилась от дыма. Прошло пару секунд, прежде чем я осознал, что дым настоящий, и тянет им от дверей, где на крылечке прикуривает невысокий, коренастый мужик. Он постоял, сделал пару затяжек — глубоких и с наслаждением, и пошел по дорожке от отделения прочь.
Что-то в его фигуре, походке, затылке, спине, а также в этом едком, неблагородном дыме мне показалось очень знакомым.
Впрочем, чего лукавить — я с первой секунды понял, что это Барсук.
Я с первой секунды понял, что это он вдохновлено смолит свою дешевую вонючую «Приму».
Я понял также, что рабочий день у майора затянулся до ночи, и вот он, наконец, сдав дела, потопал домой.
Нужно было окликнуть его, позвать, но я поплелся за ним, как нашкодивший кот, держась на безопасном расстоянии.
Я сказал себе, что окликну его, позову, но позже, немного позже. Вот дойдет он до остановки, встанет, закурит новую сигарету и… тогда я подойду. Но Барсук прошел мимо автобусной остановки. Он все топал и топал темными дворами. Я видел его широкую спину, его светлую рубашку в полоску, его мощный затылок и огонек его «Примы». Мне даже казалось, что я чувствую примитивный запах дешевого «Шипра».
Тогда до меня дошло, что Барсук живет где-то неподалеку, в частном секторе, куда мы уже пришли. И точно: майор подошел к воротам какого-то дома, привычным жестом открыл калитку. Калитка протяжно скрипнула, словно жалуясь, что ей много лет, но ремонта она никак не дождется.
Я подкрался к забору, припал к самой большой щели и увидел, как Барсук зашел в дом. Он начал последовательно, во всех комнатах включать свет — так делают только очень одинокие люди. Домик был ветхий, маленький, но с огромной, застекленной верандой, похожей на странный аквариум. Свет на веранде вспыхнул в первую очередь, и я понял, что большую часть своего домашнего времени Барсук проводит именно на этой веранде. Там стояли и печка, и холодильник, и большой круглый стол, и этажерка с книгами, и телевизор, и старый, продавленный, холостяцкий диван.
Мне вдруг понравилась мысль — сдаться Барсуку в домашней обстановке, а не в прокуренном кабинете с казенной мебелью, с казенным воздухом и казенной краской на стенах. Человек, пьющий на своей кухне чай, должен быть более сочувствующим и понимающим, чем… чем при исполнении своих ментовских обязанностей. Впрочем, на старых, упертых партийцев это правило могло и не распространятся.
Собаки в ограде не было. Не став пользоваться скрипучей калиткой, я перемахнул через невысокий, щелястый забор. Барсук тем временем разделся и бродил по веранде в просторных семейных трусах. Теперь уже было совсем очевидно, что живет он один и никто не ждет его дома с разогретым ужином.
Я присел на низенькую скамейку, попавшуюся мне по пути к дому, и стал наблюдать за тем, что происходит на хорошо освещенной веранде.
Или подглядывать?.. Последние мгновения свободы мне были так дороги, что я решил подождать немного. Тем более, что майор решил поужинать. Он ножом вспорол какие-то консервы, нарезал хлеба и… достал из холодильника запотевшую бутылку водки.
Я решил еще подождать: ведь человек, раздевшийся до семейных трусов и употребивший внутрь водочку из запотевшей бутылки, должен быть гораздо, гораздо человечнее и добрее, чем, если он при погонах сидит в кабинете. Впрочем, на старых, упертых майоров это правило может и не распространяться.
Я видел, как, усевшись за стол, майор опрокинул в себя одну стопочку, вторую, третью… Он совсем не закусывал, этот старый майор. Консервы и хлеб оставались нетронутыми, а действие, происходившее у меня на глазах, по-моему, можно было назвать «нахрюкаться в одиночку».
Когда водки в бутылке осталось на дне, и даже со скамеечки было видно, что глаза у Барсука осоловели, я решил — все, хватит, нужно сдаваться. А то есть все шансы напороться не на хмельное сочувствие, а на пьяную принципиальность.
Я встал, считая шаги, подошел к крылечку и, не постучав, толкнул раздолбанную, ветхую дверь.
— Здравствуйте, Иван Матвеевич! Я пришел вам сказать, что не погиб тогда в автозаке, — произнес я с порога.
Барсук посмотрел на меня пьяным, «поплывшим» взглядом, и я увидел, как на виске у него вздулся и запульсировал какой-то сосуд.
— Здравствуйте, — повторил я, — я пришел вам сказать…
— Я так и знал, что ты не оставишь меня в покое. Я так и знал, что ты ко мне явишься! — шепотом произнес Барсук.
— Знали? Откуда?! — искренне удивился я и огляделся. Холостяцкая запущенность была здесь во всем — в заляпанной клеенке, покрывавшей стол, в несвежей наволочке на подушке, в толстом слое пыли на подоконниках и этажерке, в полном отсутствии занавесок на таком большом застекленном пространстве, в сиротской банке тушенки, которую он даже не разогрел… Холостяцкая запущенность и вопиющая бедность — таков был мой предварительный диагноз майору.
— Вторую неделю водкой совесть свою заливаю, а поди ж ты, не помогло! — пробормотал Барсук. — Все равно пришел ты, явился!!!
— Пожалуйста, выслушайте меня! То что произошло…
— Явился!
— Произошло не по моей вине.
— Целенький. Как живой!
— Я не мог придти раньше. Все это время я пролежал без сознания. Меня спас какой-то мальчишка.
— Ну не виноват я! — взвыл вдруг майор и схватился руками за свою голову, и стал так мять свои виски, свой затылок, что я здорово испугался. Кажется, он принял меня за пришельца с того света, явившегося сводить с ним счеты.
Я присел к столу, на колченогую табуретку, взял граненый стакан и налил в него водки.
— Поговорим? — Я поднял стакан, приглашая майора чокнуться.
— Поговорим, — Барсук рывком опрокинул свою стопку в себя, проигнорировав мое приглашение. Он сглотнул и утерся широкой лапой. Это был вполне нормальный, человечный майор. Здорово, что я не стал сдаваться ему в отделении.
Я тоже выпил. Водка оказалась паршивая, отдавала сивухой и почему-то железом. Барсук тем временем встал и достал из холодильника еще бутылку.
Минут десять мы пили молча и не закусывая. Я свыкся с паршивой водкой, в конце концов, она мне даже понравилась.
— Мне нравится, что ты ни в чем не обвиняешь меня, а просто пьешь со мной водку, — сказал наконец Барсук.
— Мне тоже нравится, что никто никого не обвиняет. — Я вдруг ощутил искреннее расположение к майору. У него было крепкое, мускулистое, незагорелое тело. Капельки пота блестели на плечах, груди, животе. Я мог бы называть его «батя», не будь он майором.
Мне стало жарко, я снял рубашку и бросил ее на диван.
— Ты очень хорошее привидение, — Барсук внимательно посмотрел на меня. — Я буду не против, если ты станешь ко мне иногда заглядывать.
— Стану, — кивнул я, чувствуя, как уплывает пол под ногами. Может я и правда, хорошее, симпатичное, компанейское привидение?!
— Я так боялся, что ты по ночам начнешь являться ко мне, так боялся! А вот ты явился и я даже рад!
— И я рад. — Пол под ногами ходил ходуном, как палуба в шторм.
Я налил еще водки — себе и майору, и мы выпили — самое лучшее в стране привидение, и самый классный в мире майор. Мне так не хотелось в тюрьму, что я готов был уйти в недельный запой.
— Может быть, если я тебе сейчас все расскажу, мне будет легче носить этот груз в себе?! Хотя, что значит легче…
— Да, что это значит?.. — не понял я. Кажется, я здорово перебрал. Я перебрал так, что хотелось броситься майору на его волосатую грудь и называть его «батя».
— Я тут один живу, — признался Барсук. — Жена умерла двенадцать лет назад, я не женился больше, дочку сам растил. Вырастил, а она после десяти классов замуж выскочила и в Москву укатила. Приезжает раз в год ровно на две недели. Так что, один я живу. Работу свою люблю, день и ночь на ней пропадаю, но… только до майора и дослужился. Вот. Старый я одинокий майор. Даже собаку не могу завести, потому что собаку нужно вовремя кормить и хоть иногда трепать по загривку. — Барсук встал и достал из холодильника еще одну бутылку водки. Я в который раз подивился, какой у него мощный, складчатый затылок. Такие затылки бывают у боксеров тяжеловесов, но для «тяжа» майор был маловат ростом. Впрочем, мне было плевать на его затылок, главное — он почему-то не только не торопился упрятать меня в кутузку, а даже наоборот, в чем-то каялся и изливал душу.
Ознакомительная версия.
