Ознакомительная версия.
Я потряс головой, придется ехать к Николетте, выручать сотовый, в нем обширная записная книжка. Я давно собирался сделать копию, перенести номера на бумагу, а то посеешь мобильный и потеряешь контакты, но все недосуг было.
…Дверь в квартиру Николетты оказалась незапертой. Я этому удивился, вошел в прихожую и заметил кучу верхней одежды. У маменьки собрались гости.
Меньше всего мне хотелось сталкиваться с Зюкой, Кокой, Люкой, Макой, Пусиком и, расточая комплименты, пить с ними чай.
– Это ужасно, – достиг моих ушей вопль маменьки, – я вряд ли сумею пережить произошедшее. Он меня покинул! Бросил! Одну! Горе! Горе! Горе!
Испугавшись окончательно, я пугливым сайгаком заскочил в маменькину спальню. Вот оно как! Владимир Иванович удрал от молодой жены, сейчас у маменьки истерика, а заклятые подружки пытаются ее утешить.
– Это ужасно! – кричала Николетта.
Ее опочивальня прилегает к гостиной, вернее, когда-то это была одна огромная комната, потом в ней соорудили стенку из гипсокартона. Поэтому слышимость осталась прекрасная. Николетту это вполне устраивает. Иногда она в самый разгар вечеринки потихоньку удаляется к себе и подслушивает, какие гадости говорят об отсутствующей хозяйке гости. Вот и я сейчас стал невидимым свидетелем беседы.
– Нико, не плачь! – вещала Кока.
– Ужасно! Я умираю!
– Милая, у тебя покраснеют глаза, – предостерегла Зюка, – в конце концов, он уже не молод, это вполне естественный исход!
– О нет! Нет! – стенала маменька.
– А что ты наденешь на похороны? – поинтересовалась Люка.
Я вздрогнул: кто-то умер?
– Не знаю, – прекратила ныть Николетта, – может, красное с вуалью? Или розовое, со шляпкой.
– Нико! Погребение предполагает черное, – с легкой укоризной заметил Пусик.
– Мне этот цвет не идет, – отрезала маменька, – никогда его не ношу, он бледнит!
– Если с зеленым шарфиком, то ничего, – посоветовала Мака.
– Гадость! – взвилась маменька. – Шарфик! Пошлость! Еще предложи сумочку и туфли в тон.
– Жемчуг! – сказала Кока. – Мило и достойно.
– Только бриллианты! – взвизгнула Николетта. – Дорогой! Мне нужно колье! Из больших камней! И надо составить список гостей, и еще пресса, камера! Ясно?
– Конечно, – прогудел Владимир Иванович.
Я впал в недоумение. Сначала грешным делом я решил, что муж удрал от маменьки прочь, затем подумал, будто он скончался в одночасье. Однако сейчас слышу его вполне бодрый голос.
– Поминки будут в ресторане «Ягуар», – деловито распоряжалась маменька, – всех позову, будет человек пятьсот, люди должны видеть мое горе!
– Да, дорогая.
– Оркестр Большого театра! В полном составе!
– Да, милая.
– Патриарх должен его отпевать.
– Да, любимая.
– Погребение состоится на Новодевичьем кладбище.
– Да, солнышко. Кстати, у него есть приличный костюм? Вроде в последний раз он был не слишком шикарно одет, – поинтересовался отчим, – надо купить тысяч за десять евро.
– А вот это незачем, – взвизгнула маменька, – никто не разберет, что на покойника натянуто, незачем приобретать ненужное. Ах, какое горе, я безутешна, ах, ах!
– Воды!
– Капли!
– Врача!!!
– Скорей, кладите ее на диван.
– «Скорую»! Реанимацию!
Подталкиваемый нервными воплями, я влетел в гостиную и увидел живописную картину: в центре группы возбужденных подружек, на диване, раскинув руки в стороны, лежит маменька. Я громко сказал:
– Добрый вечер. Что случилось?
Дамы замолчали, Николетта села, ее глаза стали круглыми, как у совы, Пусик громко икнул, а Владимир Иванович ахнул:
– Во, блин!
– Добрый вечер, – повторил я, не понимая, отчего произвел на всех столь сногсшибательное впечатление.
Кока завизжала и юркнула под столик.
– Привидение! – заорала Люка, прячась за диваном.
– Спасите! – заголосила Зюка, бросаясь за занавеску.
Пусик, не говоря ни слова, прижался к буфету. Один Владимир Иванович сохранил способность изъясняться более или менее внятно.
– Ванек, это ты? – выдавил он из себя.
– Я, – подтвердил ваш покорный слуга.
– Живой?
Глупость вопроса меня рассмешила.
– Конечно, с какой стати мне умирать?
Отчим деликатно покашлял, потом сердито заорал:
– Голову оторву! На … отверчу!
– Мне? – испугался я. – За что?
– Да не тебе, – бушевал благоприобретенный папенька, – а той сволочи, которая позвонила и сказала: «В нашей больнице скончался Иван Павлович Подушкин, надо забрать тело».
Я прилип к полу и начисто потерял способность изъясняться.
– Так он не умер? – поинтересовалась Кока.
– Нет, – ответил Владимир Иванович.
Николетта села на диване.
– У нас не будет похорон? А колье? Гости? Поминки?
Я вздрогнул, тут маменька потрясла головой, протянула ко мне руки и взвыла:
– Вава! Ты тут! О! Какой стресс! Я так исстрадалась!
– Дорогая, – бросился Владимир Иванович к жене.
По дороге отчим наступил мне на ногу и сердито рявкнул:
– Ванек! Ну разве можно так воскресать! Внезапно! Нико вся дрожит, бедняжка.
Я плюхнулся в кресло и стал тупо наблюдать за присутствующими, которые метались вокруг рыдающей маменьки.
– Успокойся, милая, – журчала Кока.
– Не плачь, – зудела Люка.
– Ах, она так расстроилась! – причитала Мака.
– Но я же… думала… ну… – твердила Николетта. – Гости, колье…
– Милая! – закричал Владимир Иванович. – Мы совершили роковую ошибку! Отметили факт росписи в узком кругу! А как же свадьба?
Маменька замолкла.
– Действительно! – воскликнула она. – Как?
– Мы устроим пир на весь мир, – пообещал муж, – ресторан «Ягуар», пятьсот человек гостей. Не расстраивайся из-за поминок – ей-богу, свадьба – это веселей и круче!
– А колье? – прошептала маменька.
Владимир Иванович расплылся в довольной улыбке.
– Нет вопроса! Купим два и диадему в придачу!
– Кто вам сообщил о моей смерти? – пролепетал я.
– Гадкие завистники, решившие мне насолить, – отмахнулся Владимир Иванович, – хотели выбить Нико из равновесия!
– Из больницы звонили, – прошептала маменька.
У меня в голове что-то щелкнуло, части пазла идеально сложились. Я поместил Егора в клинику под своим именем, показал паспорт Подушкина, естественно, с пропиской. Уточнить телефон, имея адрес, дело пяти минут. Значит, Егор умер! Вернее, он опять проделал привычный трюк: прикинулся покойником и удрал. Или он и впрямь скончался?
У меня сильно заболела голова, душу охватил страх. Лена мертва, думаю, Трофимова тоже нет в живых. Кто еще знает об афере с похоронами Егора? Да только Иван Павлович, наивно решивший помочь Дружинину. В живых остался лишь я, и именно меня теперь убьет Егор, чтобы чувствовать себя в безопасности. Выбравшись с моей помощью из могилы, Дружинин отомстил Лене и Трофимову, но теперь пришел мой черед.
– Ваня, – обратил на меня внимание Пусик, – ты зеленый, как салат.
Я встал, на подгибающихся ногах приблизился к Николетте и спросил:
– Где твоя сумка?
– Зачем она тебе? И какую ты имеешь в виду? – поинтересовалась маменька.
– Ту, что была при тебе в торговом центре в момент покупки кровати. Там мой телефон.
– Не может быть.
– Позволь.
– К чему мне твой отвратительный, дряхлый аппарат? – возмутилась маменька.
– Сделай одолжение, дай ридикюль.
– Он в прихожей. Нет, в спальне! Впрочем… посмотри на окне за занавеской, – тарахтела Николетта.
Я заглянул за штору, обнаружил там сумку и отнес ее хозяйке.
– О боже, – закатила глаза Николетта, – вечно ты мне мешаешь. Ну? Откуда здесь твой телефон? Смотри! Где? Где?
– Вон там, под пудреницей!
– Да? Верно. Вава! За каким чертом ты запихнул сюда свой мобильник! Глупая детская выходка, – начала возмущаться маменька. – Эй, ты куда?
Но я, терзаемый разыгравшейся мигренью, не стал слушать Николетту и помчался в прихожую. Почти теряя сознание от боли и неприятных мыслей, я набрал номер Макса. Длинные гудки. Меня охватило отчаянье: похоже, Максима нет дома, но тут вдруг повисла тишина, затем в нее ворвался голос Воронова:
– Слушаю.
– Макс! – закричал я. – Помоги.
– В чем дело? – осведомился приятель.
– Егор Дружинин умер.
– Это не новость.
– Но он был жив.
– Естественно, – спокойно ответил Макс, – так часто случается, сначала жив, потом, бах, покойник.
– Ты меня не понял! Его закопали, я Егора отрыл, отвез в больницу…
– Ваня, – осторожно перебил Воронов, – ты где?
– У Николетты.
– С тобой все в порядке?
– Голова болит, – признался я.
– Померяй давление и ложись.
– Я не болен.
– Да, конечно.
– Макс! Егор оказался жив, это была шутка, с его смертью. Я не сошел с ума, меня убьют, как Трофимова и Лену. Речь идет о скифском золоте. Можно я приеду к тебе? Я в опасности, не знаю, что делать!
Ознакомительная версия.
