И еще одна примечательная особенности: это был не Сергей Воронцов, подвизавшийся в статусе нынешнего Принца. Повязка на голове скрывала не клочковатые разноцветные волосы, а абсолютно лысый череп с едва проклевывающейся щетинкой… и Аскольд был соответственно настоящий. Андрей Арсеньевич Вишневский. Роман Арсеньевич поднял на него спокойные глаза и, прищурившись, сказал:
— Присаживайся, Андрей.
— Ну что… как жизнь-то олигарховская ковыляет, а, дядя Рома? — спросил тот почти весело.
— Благодаря тебе — не так, как хотелось бы. И вообще, Андрей — я хотел сказать тебе, что ты не совсем правильно ведешь себя последние несколько лет своей жизни.
Аскольд усмехнулся и развязно вытянулся в огромном глубоком кресле.
— Правда? — спросил он. — А почему не последние двадцать два года? Ну да ладно… — он передернул плечами и вопросительно посмотрел на дядю, — зачем, собственно, ты меня звал? Наверно, не для того, чтобы увидеть после гастролей и освежить в любящем сердце мой образ. Тем более что ты видел меня на вручении этой гребаной премии имени себя. (Конечно же, он врал, но олигарх-то об этом не знал.)
Роман Вишневский не привык, чтобы с ним разговаривали в подчеркнуто иронических, насмешливо циничных тонах. Даже в Госдуме или на собрании олигархов у Президента России. Но он никак не отреагировал на демарш племянника, а только постучал согнутым пальцем по столу и спросил:
— Что у тебя там вышло в этом… ну, в городе, где у тебя был последний концерт?
— А-а-а, уже донесли, — протянул Аскольд, — очень хорошо. А что у меня там вышло? В том-то все и дело, что ничего. Концерт был сорван какими-то жесткими ослами, если это так тебя интересует. Взрывчатка в колонках — забавно, правда?
— Правда? — переспросил Вишневский. — Сорван? Теперь это так называется?
Аскольд посмотрел на Романа Арсеньевича откровенно подозрительным, изучающим взглядом, а потом бросил:
— Ладно, не тяни. Выкладывай, что у тебя. Я же вижу, что ты имеешь сказать мне что-то достаточно важное.
— Я хотел сказать тебе, что в течение ближайших одиннадцати месяцев тебе не стоит находиться в России, — без обиняков заявил олигарх.
— Почему? Потому что меня кто-то там хочет убить? Сомневаюсь, чтобы это было причиной. Тем более что ты говоришь о моем отъезде только сейчас, после этого мерзкого инцидента с сорванным концертом. А ты, верно, хорошо знаешь, что там произошло.
— Да, из первых уст.
— Из каких это первых?
— Из уст Курицына.
— Што-о-о-о? — заорал Аскольд так, что Роман Арсеньевич страдальчески поморщился: он не переносил, когда в его присутствии недопустимо повышали голос. Даже на заседании Государственной Думы в исполнении вице-спикера Вэ Вэ Жириновского. — Кто-о-о? Курицы-ы-ын? Этот Гриль ощипанный? Сука-а!! Он мне еще ответил за все, что он сделал, падла!!
— Да, он доложил Адамову, что тебя прищучили. Быстро ты, однако, до Москвы добрался. Успел и в концерте поучаствовать.
Аскольд скрипнул зубами:
— Этот Гриль мне за все ответит!!
— Если тебе заблагорассудилось называть его этой гастрономической кличкой, то ты волен делать это, но не в моем кабинете. Будь так добр. Кстати, этот самый Гриль жаловался на тебя. Говорил, что ты взорвал квартиру, которую он снимал, и из-за этого погиб ее хозяин и один из людей Курицына. Это к вопросу о возмутительном наличии взрывчатки в колонках.
— А ты знаешь, что он, этот самый несчастный страдалец Курицын, решил поиграть со мной в похищение a la «чеченская граница» и, вероятно, хотел убить? Что эта сука и тварь собиралась…
Роман Арсеньевич резко оборвал племянника:
— Разумеется, мне все хорошо известно. Это я поручил ему это.
Мертвое молчание воцарилось после этих слов Вишневского, сказанных самым что ни есть обыденным тоном, словно они не несли в себе ничего из ряда вон выходящего. Аскольд открыл было рот, но потом, как будто захлебнувшись заполонившими его эмоциями, снова закрыл его и несколько секунд сидел неподвижно, ссутулив спину и вжав голову в плечи, как раздавленный непосильной тяжестью.
Роман Арсеньевич тоже молчал, поглаживая небритый подбородок и сверля непутевого племянника холодным немигающим взглядом.
— Это как?… — наконец пролепетал Аскольд. — Ты? Но ведь… я не понимаю… ты же сам мне…
— Разумеется, это была только имитация, — сказал Вишневский. — Если бы я хотел устранить тебя на самом деле, я бы прибег к помощи более профессиональных людей, чем этот Курицын, который, кроме балетной школы и службы в морском спецназе — таким оригинальным сочетанием жизненных уроков, — ничем не примечателен. Конечно, у него есть фальшивое удостоверение ФСО, но это так, бутафория. Помогли все эти забавные истории с двойниками. Адамов сам инструктировал, как следует с тобой поступить.
— Но зачем?…
— Чтобы показать тебе, Андрюша, как опасна профессия, которую ты — по недоразумению — избрал. Конечно, у нее есть свои плюсы — популярность и т. д. Но ведь это далеко не все, и упомянутый мной плюс легко превращается в минус. А в руках моих врагов, которым выгодно звонить, что племянник Романа Вишневского — скандалист, наркоман, психопат и педераст, этот плюс может стать страшным оружием. К тому же, — Роман Арсеньевич постучал пальцем по столу, на тебе мокруха. Я знаю. Поверь, Андрей, я хочу выпроводить тебя из страны, потому что здесь ты плохо кончишь. Вернее — кончат тебя. Уезжай.
— Но ты же испортил мне всю гастроль… — сказал Адриан, а потом улыбнулся чему-то своему…
— Конечно. Если бы я был таким мерзким тираном, каким ты, откровенно говоря, меня и считаешь, то я мог бы легко блокировать всю твою, с позволения сказать, творческую деятельность. Но я этого не делаю. Я просто прошу: уезжай на время из России. Жить здесь тихо и смирно ты не можешь, твоя обдолбанная наркотой или просто пьяная физиономия не сходит с газетных полос и не выветривается из журналов, ты то и дело влипаешь в конфликты с серьезным людьми, которых оскорбляешь умышленно ли, по недоумию, или просто так, из запоздалого молодечества. А я на этом несу большие убытки и, что гораздо хуже, ты компрометируешь меня.
— А если я не уеду?
— Я же вкратце продемонстрировал, на что я могу пойти. Курицын — это ребенок по сравнению с теми кадрами, которыми располагает Адамов. Не дразни меня… племянник. Последнее слово прозвучало особенно весомо — очевидно потому, что было произнесено с некоторым усилием. Аскольд постучал кулаком по колену непрерывно дергающейся левой ноги: он был сильно бледен и откровенно нервничал.
Потом поднял на олигарха глаза и сказал:
— И все-таки в твоем поступке есть положительная сторона: ты натолкнул меня на одну блестящую идею. Еще до того, как я поехал на гастроли.
— Это что же за идея?
— А про это я скажу тебе перед самым уходом.
Вишневский пригладил лысеющую голову и сказал:
— Кстати, я наслышан о твоих долгах. Сколько тебе нужно денег, чтобы ты покинул Россию?
— Вообще-то все твое состояние, — серьезно ответил Адриан. — Во сколько определил его «Форбс»? В два с половиной миллиарда долларов, а, дядя Рома?
— В два, — ответил Роман Арсеньевич. — Причем не исключено, что американцы несколько погорячились. А сейчас я готов предоставить тебе, скажем, пятьдесят тысяч, но чтобы завтра тебя не было в Москве.
— Двести, — холодно сказал Аскольд, — и меня не будет уже сегодня.
— Я не намерен с тобой торговаться, — не повышая голоса, произнес Вишневский-старший. — Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это семьдесят пять… хорошо, сто тысяч «гринов». Договорились?
— Ладно, — каким-то странным голосом проговорил Адриан. — Только не трудись выписывать чек. Я приму только наличными. Кэш, как говорят у них, где этим кэшем никогда не платят.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что в стену этого кабинета вмурован сейф, а в нем наверняка найдется не одна сотня. Я хорошо тебя знаю.
Роман Арсеньевич положил на стол ручку, которой он уже хотел было выписывать чек на предъявителя, и упер в племянника тяжелый каменный взгляд.
— Будь по-твоему, — наконец сказал он. — Ты получишь всю сумму наличными. Кроме того, сейчас же подготовят самолет, чтобы доставить тебя в любую точку земного шара. Скажи, куда именно.
— Согласен, — сказал Аскольд, приближаясь к столу племянника и подбирая с его поверхности ручку, — Хорошая ручка. Небось «десятку» стоит, а, дядя Рома? Мне такие не по карману.
— Как кокаин на девять тысяч шестьсот долларов, так по карману, а хорошее перо — так дорого, — невозмутимо произнес Вишневский.
— Ты хорошо информирован.
— Разумеется. Тот, кто владеет информацией, владеет миром. Пошлая вещь, а верная. Так куда ты направишься?
