Прежде чем войти, Самойлов стучал в дверь, но она не отзывалась, тогда он испугался, что вдруг ее там нет, — и вошел. Настя спала на правом боку, нелепо остриженная и, несмотря на пережитые события, свежая и спокойная. От нее пахло его собственным шампунем и еще чем-то неуловимо-нежным.
Самойлов позвал ее, но она не желала просыпаться.
Тогда он протянул руку, чтобы потрясти ее за плечо, но почему-то не посмел дотронуться и насупился. Стоять и смотреть, как она спит, было нелепо, да и неудобно.
Поэтому он принялся рассказывать, что успел узнать.
От звука его голоса она и проснулась.
— Машину я заправил и уже подогнал к подъезду, с ней все в порядке, — вещал Самойлов. — Если мы хотим успеть, то должны выехать прямо сейчас. Можешь устроиться на заднем сиденье и досыпать. Завтрак я сложил в сумку.
Глаза Насти неожиданно увлажнились, и второе ухо отчего-то тоже стало малиновым.
— Я тебе так благодарна, — тихо сказала она.
— , Это ты молодец! Ведь надо соображать, под какую машину прыгать, — заявил Самойлов. — Я пойду, а ты одевайся.
Она стояла у подъезда и ждала, пока он уложит сумку. Посмотрев на нее краем глаза, он понял, что ее одежда совсем не подходит для поездки. А уж обувь тем более. И что на него нашло тогда в магазине? Он просто сумасшедший. Сумасшедший, разучившийся контролировать собственные эмоции.
Настя не захотела спать на заднем сиденье. Она достала карту и расстелила у себя на коленях, чтобы подсказывать Самойлову, как правильно ехать.
Утро только занималось, и, выбравшись из Москвы, «Жигули» помчались по шоссе, точно снаряд, наведенный на цель. Видеокассета с рассказом Макара Мерлужина лежала в сумке на заднем сиденье.
Они некоторое время перекидывались фразами, словно подлаживаясь к дороге, потом стали обсуждать все, что узнали во время просмотра кассеты. Сегодня Самойлов гораздо настойчивее расспрашивал Настю обо всем, что с ней случилось за последние дни. Как будто бы раньше он делал это по обязанности, а теперь в нем пробудился подлинный интерес.
— Почему ты не уехала в Финляндию? — небрежно поинтересовался он. — Когда почувствовала опасность, я имею в виду?
— Что толку? — Настя пожала плечами. — Жену Медведовского утопили в Италии. Правда, никакого самоубийства не организовывали. На этот раз сработали под несчастный случай.
— А почему ты не вышла замуж? — неожиданно спросил он.
— Когда? — опешила Настя. — Когда почувствовала опасность?
— Да нет, вообще. Почему ты не замужем?
— А ты почему не женат?
— Я был. Два раза. У меня есть дети. Ну так как?
Настя не нашлась, что сказать. Сама толком не знала, почему так получилось, что она до сих пор одна.
— У меня работа неподходящая, — наконец, заключила Настя. — С утра до ночи я пылюсь в бухгалтерии.
А там одни тетки. Мне не с кем даже пофлиртовать, не то что замуж выйти.
— Для флирта работникам даются выходные дни, — не отставал Самойлов.
— Видимо, у меня не только работа, но и характер неподходящий, — вздохнула Настя.
— Уже горячее, — одобрил тот.
— Вообще-то у меня был жених, но я сейчас думаю, как хорошо, что дело не дошло до брака.
— Почему?
— Он меня раздражал. Меня вообще раздражает большинство мужчин, — она покосилась на Самойлова. — Они золотыми буквами вписали себя в лучшую половину человечества и с тех пор активно вырождаются.
Самойлов хмыкнул. «Непонятно, сколько он спал, — подумала Настя. — Успел все узнать про теплоход, собрал сумку, съездил за машиной и еще побрился».
На самом деле Самойлов вообще не спал, но он к этому привык и чувствовал себя не хуже, чем обычно.
Они ехали и ехали, километры уносились назад, в серый пасмурный день, и вдоль шоссе стояли дома — бесконечное множество.
— Господи, сколько же на земле людей! — неожиданно сказала Настя.
Самойлов метнул на нее быстрый взгляд и добавил:
— И всем хочется счастья.
Теплоход лежал в темной воде и терпеливо дожидался пассажиров, как старый мудрый пес отлучившихся хозяев. От него исходил особый металлический запах, наводящий на мысль о путешествиях и просторах, раскинувшихся там, за поворотом реки. Настя первой взбежала на борт, почувствовав под ногами гулкую пустоту — Все ушли на экскурсию, смотреть «Дивную» церковь, — сообщил ей один из членов команды, вышедший навстречу — Я из Москвы приехала, — начала Настя, итог сразу посуровел:
— Родственница?
— Чья? — не поняла Настя.
— Да так. Я думал — родственница. У нас женщина утонула.
У Насти подогнулись колени, и она некрасиво плюхнулась на одну из скамеек, расставленных вдоль палубы.
— Она записку оставила, — как будто оправдываясь, сказал мужчина. Глаза у него были больные. — Сама за борт прыгнула. Даже не знаем, где точно это случилось. Ее по всей реке теперь ищут. Наташей звали. Говорят, у нее двое детей-школьников.
— Перестаньте, — зло прервала его Настя, и он обиженно замолчал.
Она вытерла рукой влажный лоб и пригладила волосы. Несмотря на близость реки, казалось, что на этой палубе жарче, чем в Москве. Солнце так и липло к воде и ко всему, что плавало в ней.
— Все остальные туристы, говорите, осматривают сейчас «Дивную» церковь? — равнодушно спросила Настя. — А далеко она?
Мужчина объяснил, как найти церковь, и Настя заторопилась. Поджидавший на берегу Самойлов все понял по ее лицу — Опоздали? — коротко спросил он, сморщившись, как от кислого.
— Наташа оставила предсмертную записку, — дрожащим голосом ответила Настя. — Поедем к церкви, туристы сейчас там. Хочу посмотреть, не узнаю ли я случайно кого-нибудь из них.
Молча двинулись к машине. Капот раскалился, до него было не дотронуться, а внутри оказалось невыносимо душно. Самойлов рванул с места так, словно хотел загнать внутрь «Жигулей» весь имеющийся в Угличе ветер. Настя некоторое время крепилась, а потом ткнулась носом в колени и заплакала:
— Это я виновата! Надо было звонить в милицию, чтобы связались с теплоходом. Надо было кричать, что женщину хотят убить! Какой ужас, Олег!
Она впервые назвала Самойлова по имени, а он впервые испытал острый приступ жалости к ней.
— Ничего, — произнес он и неловко похлопал ее по плечу. — Это не ты виновата. Ты не убиваешь людей, Настя.
* * *
Приезжие цепочками обвивались вокруг «Дивной» церкви, задирали головы вверх и вполуха слушали женщину-гида, которая выводила свою соловьиную песнь, не особенно заботясь о том, внимают ей или нет.
— Узнаешь кого-нибудь? — спросил Самойлов, останавливаясь поодаль.
— Узнаю, — процедила Настя.
Взгляд ее уперся в круглую, словно сковорода, лысину поросенка-Аврунина. На лысине рос легкий пушок, который игриво шевелил ветер. Настя достал из сумки расческу с круглой ручкой и, тихо подойдя сзади, ткнула ею Аврунину в бок. Наклонилась и тихо сказала:
— Стой, сволочь, не рыпайся.
Аврунин дернулся и поднял испуганную мордочку.
Он был совсем не похож на серийного убийцу Самое большее, на что тянула его физиономия, — это на мелкую кражу в супермаркете.
— Подними рыло и посмотри на меня, — процедила Настя.
Аврунин послушался и осторожно вывернул шею.
Он был такой маленький, что смотрел на Настю снизу и видел только ее подбородок. Настя наклонилась ниже и спросила:
— Узнаешь?
Он открыл розовый ротик и издал некий неопределенный звук.
— Что ж ты такой беспамятный, Аврунин! Я вот тебя везде узнаю. Ну, вспоминай, вспоминай! Тебе наверняка дали мою фотографию.
Аврунин кивнул и мелко-мелко затрясся. Настя еще глубже воткнула расческу в складки сала поверх ремня и наклонилась к его уху:
— А ведь я за тобой особо слежу, Аврунин. Я, конечно, не видела, как ты убиваешь, но дам суду такие показания, что прокурор пальчики оближет. Я тебя, Аврунин, закидаю косвенными уликами по самую макушку. Помнишь, как ты в «Садах Семирамиды» обрабатывал Ингу Харузину? Помнишь, да? — удовлетворенно констатировала она, почувствовав вибрацию. — Помнишь, Инга услышала шорох, ты поднял шишку и швырнул ее за деревья? Вижу, что хорошо помнишь. Так это я там стояла, Аврунин. Стояла и слушала.
— Вы меня с кем-то путаете, — пискнул тот, шевельнув торсом. Он смотрел на Настю собачьими глазами.
И даже готов был извиниться, если бы это принесло ему какую-нибудь пользу.
— Передай своему боссу, — сказала Настя, — что его предприятие закрывается. Навсегда. А сам он отправляется в ад.
Она отделилась от него, трясясь от ярости, и быстро пошла к островку деревьев, под кронами которых прятался от солнца Самойлов. Аврунин остался стоять в той же позе, не смея шевельнуться, хотя Насте было все равно, обернется он или нет. Самойлов наблюдал за тем, как она на ходу пытается взять себя в руки, и подумал, что, пожалуй, он рад, что она сунулась под колеса именно его «Жигулей», а не какого-нибудь другого человека. Другого мужчины.
